В своих потаенных мечтах-грезах Франт любил представлять, что он женат на подобной породистой женщине. Не девочке уже, конечно, но умеющей держать себя в отличной форме и красиво, с шармом, одеваться. И пахнет от Любы, наверно, возбуждающе-головокружительными парижскими духами «Черная магия».

Жениться Франту ни разу не пришлось. Просто времени не было. С двадцати лет начал кувыркаться по статьям особой части Уголовного кодекса, начав с банального «гоп-стопа» и закончив «мокрухой». Хотя женщин в его жизни было немало. Но все какие-то малоопрятные, цинично-грубые и полупьяные. Мысль связываться с кем-то из них всерьез и надолго даже случайно в голову не забредала. Разве что в «головку». Но та, получив желаемое, становилась вяло-равнодушной и не реагировала уже на женские прелести мимолетных подруг.

К собственной внешности Франт относился трепетно, с детства усвоив истину, что «по одежке встречают». Даже в лагере щеголял в до блеска начищенных хромочах, а под рабочей спецовкой постоянно имел рубашку, что в зоне было большой редкостью. Там и заработал от братвы кликуху Франт. Чувствовалась в этом прозвище, правда, толика пренебрежительной насмешки, но оно почему-то ему нравилось.

А уж на воле Франт отрывался на всю катушку в неуемном стремлении производить на окружающих впечатление человека состоятельного и с большим аристократическим вкусом. Стенной платяной шкаф в его квартире был битком набит всевозможными атрибутами мужской одежды, включая даже сшитый на заказ смокинг. Правда, Франт никак не мог решиться выйти в нем куда-нибудь. На великосветские рауты «новых русских» его, понятно, никто никогда не приглашал. Но он не терял надежды. Когда-нибудь, накопив крутых деньжат, махнет в столицу-матушку и сам станет вальяжным бизнесменом. Дом мод, к примеру, откроет. В Москве ведь одни жулики и прохиндеи скучковались. Никому и в голову не взбредет поинтересоваться, откуда у него взялся первоначальный капитал.

Литровая бутыль «Смирновской» уже опустела на треть. Франт любовался Любашей Успенской и грустил. Но долго хандрить он не умел. Печаль, как всегда, привычно переросла в озлобленную агрессивность. Блуждая взглядом слезящихся глаз по комнате в поисках, на что бы выплеснуть душившую беспричинную ярость, наткнулся на фотографию «клиента».

– А, дорогуша! Щас я тебя уважу! – списав в блокнот адрес с фотографии, прицепил ее булавкой к оконной шторе.

Таким незамысловатым образом Франт часто развлекался, испытывая при этом истинное удовольствие. В такие моменты его вполне можно было бы принять за играющего великовозрастного мальчишку, если б не злобно ощеренный рот и не налившиеся кровью глаза.

Не считая, привычно зарядив обойму игрушечного «кольта» восемью пластиковыми шариками, Франт азартно стал расстреливать нагло улыбавшийся портрет. Уже первым шариком точно угодил в цель, продырявив левый глаз «объекта». Через минуту от красивой глянцевой фотографии остались одни ошметки.

Удовлетворенный своими снайперскими способностями, Франт снова до краев наполнил бокал. Покосился на милую Любашу, душевно певшую с экрана про какой-то кабриолет. Накал агрессивности он с себя сбросил, теперь можно немного и взгрустнуть...

Джамиль долго стоял у окна, придирчиво рассматривая из-за тюлевой занавески улицу. Как будто ничего подозрительного. Обычная для центра города суета. Бегают туда-сюда автомобили, прохожие спешат по своим делам, никто и не думает заглядываться на его окна на втором этаже.

Пора линять из города. Промозглый и неуютный Екатеринбург Джамилю никогда не нравился. Эти ледяные северные ветры, старательно гнавшие из-за Уральского хребта на город дождевые тучи, словно им за это деньги платят! Вот опять его где-то прохватило сквозняком. С утра левый глаз чешется, не иначе, простудный печь-ячмень набухает. Была бы его воля – еще вчера укатил бы в родной Душанбе. Там тепло, уже алыча давно расцвела, люди в одних рубашках ходят. Но бизнес есть бизнес. Ахмет говорит, ему надо еще два-три дня, чтобы весь чеснок по настоящей цене на базаре столкнуть. Восемьдесят ящиков всего осталось из ста пятнадцати, что пригнали они три дня назад на грузовике из благословенного Таджикистана на этот забытый Аллахом, неприветливый Урал. Чеснок лишь прикрытие. Главный товар – опийный сырец, спрятанный в ящиках.

А сколько страха натерпелся он в пути с этим грузом! ОМОН прямо свирепствует на трассе. Ясно, тоже хочет свою жирненькую долю поиметь, не за ментовский полунищий оклад так стараются. Найдут наркотики и делят меж собою, а владельцу драгоценного товара «выпишут» для профилактики «выговор» в печень или в зубы и – «гуляй, Вася!». Так уж с Джамилем пару раз случалось. Глупый был – опий в помидорах возил. Натасканные на мак собаки за три метра ханку чуяли. Даже обрызганную одеколоном. Сейчас-то Джамиль поумнел, черные катыши опия-сырца в чесноке транспортирует. Псины все поголовно нос воротят, не нравится, вишь, терпкий чесночный дух.

Но в этот рейс Джамиль чуть было не спалился на выезде из Магнитогорска. Как увидел, что у ног патрульных автоматчиков меланхолично лежит тощая кудлатая собачонка, даже подумал, что отвернулся от него за что-то всемогущий Аллах. Было сразу ясно, что сучка старая наркоманка, а такие гору Арарат насквозь когтями пророют, чтоб свою поощрительную дозу дурмана получить. Но пронесло. Выгружать ящики для проверки содержимого не заставили, а через пять ящичных слоев чудесного спасительного чеснока даже эта полумертвая тварь ничего не смогла учуять, как ни старалась.

Все бы ничего, да начинал его беспокоить Ахмет. Совсем недавно тот был нищим попрошайкой без роду и племени, а туда же, наглец, лезет. Хочет иметь долю с навара за опийные рейсы. И так ведь получает чуть не половину от продажи чеснока! И что с того, что Ахмет скупает сырец по аулам? Это ничего не значит, ведь все сделки происходят на деньги его, Джамиля! И риск для него значительно больше, чем для нищего Ахмета. Тому же нечего терять!

Да, трудно сейчас найти честного и бескорыстного напарника. Верно старые люди говорят: зависть и жадность разъедают человека похуже сифилиса.

Расстроившись от этих мыслей, Джамиль включил воду и забрался в просторную ванну. Та всегда повышала его жизненный тонус, вызывая приятные воспоминания о неглубоких арыках, в которых он пацаненком обожал часами бултыхаться.

Как он и ожидал, мысли тут же плавно потекли в оптимистичном направлении. Рейс на этот раз вышел очень удачным. Весь товар ушел Монаху. С ним Джамиль успешно сотрудничал более года. Знающие люди посоветовали навестить пивную «Вспомни былое». Стоило лишь намекнуть рыжей разбитной барменше чего хочет, как та мигом свела его с нужным человеком. И даже комиссионных за посредничество с Джамиля почему-то не взяла. Монах тогда забрал всю партию – пять кило – по оптовой цене в пятьдесят миллионов. Так и покатило. И дальше бы все продолжалось к обоюдному удовлетворению сторон, не познакомься он случайно позавчера в ресторане «Космос» с явно деловым цыганом. Только одного золота на том висело миллионов на тридцать, что сразу внушило Джамилю почтительное уважение и расположило к доверию.

Цыган представился Бароном, а узнав, что сосед по столику из Душанбе, тут же, без лишних слов предложил ему доставлять в Екатеринбург опий по цене двенадцать «лимонов» за кило. Джамиль, решив пока не посвящать нового знакомого в то, что он уже привез пять килограммов, промолчал. Барон, видно, неправильно истолковав молчание, добавил:

– Могу десять зараз взять. Прикинь – дело стоящее. Если решишься и доставишь груз – шепни любому здешнему официанту. Я махом нарисуюсь. Меня тут каждая собака знает. По рукам, брат Джамик?

Уклонившись от прямого ответа, Джамиль заказал новую бутылку шампанского и перевел разговор на женщин. Благо их в «Космосе» было предостаточно. Доступных и красивых, но шибко дорогих – сто долларов за час нахально требуют. Вперед причем. Подозрительны и недоверчивы, как, наверно, все здесь на Урале. «Богатый город, все с жиру бесятся, – подумал Джамиль. – У нас в Душанбе проститутки поскромнее. За десятку баксов любую можно на всю ночь взять».