— Ричард — один из строительных рабочих?

Камиль кивнул.

— Он скульптор. Ну, сейчас, во всяком случае… Он работал в транспортной компании у Ицхака, но потом его арестовали…

— Арестовали? Они… мучили его?

Камиль отвел глаза, ему не хотелось говорить правду.

— Я дал Никки денег, чтобы она могла проведать его. Она с Ицхаком и Виктором-кузнецом вытащили его оттуда. Он был очень плох. А когда немного поправился, его заставили работать скульптором.

Слова Камиля кружились у нее в голове. Самым интересным было, что Ричард выздоровел.

— Значит, он ваяет статуи?

Камиль опять кивнул.

— Он ваяет людей в камне для украшения стен дворца. И помогает мне с резьбой по дереву. Я могу вам показать, это на заднем дворе.

Чудо из чудес. Ричард ваяет. Но все статуи, что им попадались в Древнем мире, просто ужасны. Ричард ни за что бы не захотел ваять такое уродство. Совершенно ясно, что у него не было выбора.

— Возможно, позже. — Кэлен потерла бровь, размышляя, что делать дальше. — Ты можешь нас сейчас туда отвести? На стройку, где работает Ричард?

— Да, если хотите. Но, может, вы сперва подождете, на тот случай, если он придет домой? Он может скоро прийти.

— Ты сказал, что он иногда работает по ночам.

— Последние несколько месяцев он много работал по ночам. Он ваяет для них какую-то особенную статую. — Камиль просиял. — Он велел мне завтра пойти на нее посмотреть! Поскольку завтра освящение, может, он сейчас ее заканчивает. Я никогда не был там, где он ее делает, но Виктор, кузнец, может знать.

— Значит, идем к кузнецу.

Камиль снова почесал в затылке и на лице его появилось огорченное выражение.

— Но кузнец на ночь уходит с работы.

— А там сейчас вообще есть еще кто-нибудь?

— Наверняка полно народу. Там целые толпы собираются, чтобы посмотреть на дворец. Я и сам туда ходил. А из-за завтрашней церемонии сегодня наверняка народу еще больше.

Возможно, это то, что им нужно. Раз там толпа, то они не будут бросаться в глаза. И будет предлог обойти там все.

— Дадим ему час, — решила Кэлен. — Если к тому времени он не появится, значит, он скорее всего еще работает. Если он не придет, то придется нам отправляться на поиски.

— А если объявится Никки? — спросила Кара. Камиль только отмахнулся.

— Я сяду на ступеньках и прослежу. А вы можете оставаться здесь, где вас никто не увидит. Если увижу Никки, то предупрежу. Я всегда успею увести вас во двор, если она придет.

— Хорошая идея, Камиль, — сжала ему руку Кэлен. — Мы подождем здесь.

Камиль побежал на свой пост. Кэлен оглядела крошечную комнатушку.

— Почему бы тебе не поспать немного? — предложила Кара. — Я покараулю. В прошлый раз караулила ты.

Кэлен совершенно вымоталась. Поглядев на ближайшую к вещам Ричарда кровать, она кивнула и улеглась на его место. В комнате становилось темно. Пребывание там, где он ночевал, само по себе успокаивало. Но, будучи так близко от него и в то же время так далеко, Кэлен никак не могла уснуть.

Сердце Никки ухнуло куда-то вниз, когда она увидела, что Ричарда дома нет. И Камиль куда-то запропастился. Ей было так приятно видеть на стройке все эти толпы, пришедшие поглядеть на статую Ричарда. Туда стекались все увеличивающиеся многотысячные толпы.

Некоторые приходили в ярость. И Никки вполне могла их понять. И все же Никки поверить не могла, как можно с такой ненавистью реагировать на подобную красоту. Некоторым людям ненавистна жизнь. И их Никки тоже вполне понимала. Это те, кто отказывается видеть. Кто не хочет видеть.

Но большинство реагировало как она.

Все для нее стало на свои места. Все стало ясным и понятным. Впервые за все ее долгое существование жизнь обрела смысл. Ричард пытался ей объяснить, но она не желала слушать. Никки и прежде слышала правду, но другие — мать, брат Нарев и Орден — заглушили правду и запудрили Никки мозги.

Мать хорошо ее выдрессировала, с самой первой встречи с братом Наревом Никки была солдатом Ордена.

Увидев статую, Никки наконец воочию узрела истину, которую всегда отказывалась видеть. Это было воплощение той самой жизни, которой Никки жаждала и при этом избегала всю свою жизнь.

Теперь она понимала, почему жизнь казалась ей такой пустой и бесцельной: она сама сделала ее такой, отказавшись думать самостоятельно. Никки была рабыней всех нуждающихся. Она сама дала своим хозяевам оружие против себя: она сдалась их извращенной лжи, сама надела себе на шею оковы вины, обрекла себя на существование покорной рабыни, вместо того чтобы жить своей жизнью, как следовало. Она никогда не задавалась вопросом, а почему, собственно, для нее быть рабой чужих желаний — справедливо, а для них порабощать ее — не преступно? Она вовсе не вносила свой вклад в процветание человечества, а была всего лишь жалкой служанкой бесчисленных хнычущих мелких тиранов. Зло — это не нечто огромное целое, а множество оставшихся безнаказанными мелких негодяев, в конечном итоге превращающихся в раскормленных монстров.

Всю жизнь она прожила на зыбком сыпучем песке, где нет доверия разуму и здравому смыслу, где ценится только вера, а слепая вера возводится в идеал. И она сама безрассудно способствовала укреплению этого пустого зла.

Она помогала сгонять всех в одно стадо, чтобы на эту коллективную шею самые худшие из людей — во имя добра, разумеется — могли набросить петлю.

Ричард ответил на их нагромождения лжи одним прекрасным доводом, видным всем и каждому, и подчеркнул его простыми словами, начерченными на тыльной части бронзовых солнечных часов.

Никки не принадлежит никому. Ее жизнь по праву принадлежит только ей.

Свобода существует в умах самостоятельно мыслящих индивидуумов — вот что показала ей изваянная Ричардом статуя. И то, что он изваял ее, доказывало само по себе его правоту. Будучи пленником ее и Ордена, он сохранил свои идеалы и показал их всем.

Только теперь Никки поняла, что всегда знала, что ее отец придерживается таких же идеалов — она сама видела это в его глазах, — хотя, возможно, сам он этого и не осознавал. Свои жизненные позиции он выражал в напряженной работе. Вот почему ей с юных лет хотелось стать оружейником, как он. Это его восприятие жизни она всегда любила и восхищалась, но сама того не осознавала из-за матери и ей подобных. Такое же выражение было и в глазах Ричарда, то самое восприятие жизни, и именно это и притягивало Никки к нему.

Теперь Никки поняла, что носит черное с самой смерти матери в бесконечном, неосознанном желании похоронить не только власть матери над ней, но, что куда существенней, отвратительные материнские идеалы.

Никки было жалко, что Ричарда нет дома. Она хотела сказать ему, что он дал ей тот ответ, который она искала. Но она никогда не сможет попросить у него прощения. То, что она с ним сотворила, непростительно. Теперь-то Никки это понимала. Единственное, что она теперь может, — это исправить содеянное зло.

Как только она его отыщет, они уедут отсюда. Вернутся в Новый мир. И разыщут Кэлен. И тогда Никки все исправит.

Ей нужно быть рядом с Кэлен, хотя бы видеть ее, чтобы снять заклятие. И тогда Кэлен станет свободной. И Ричард станет свободным.

Как бы сильно Никки ни любила Ричарда, теперь она понимала, что он должен быть с Кэлен, с женщиной, которую любит. И то, что она желает его, не дает ей права делать то, что она сделала. У нее нет прав на жизнь других людей, как и у них нет права на ее жизнь.

Никки легла на кровать и заплакала над той болью, что причинила им обоим. Она сгорала от стыда. Как же долго она была слепой!

Сейчас она с трудом могла поверить, что растратила всю свою жизнь, сражаясь во имя зла, лишь потому, что его провозгласили добром. Она и вправду была все эти годы сестрой Тьмы.

Что ж, по крайне мере она отныне может трудиться, чтобы исправить причиненное ею зло.

Кэлен, увидев колоссальную толпу, глазам своим не поверила. Насколько хватал глаз, везде были люди. Должно быть, их тут сотни тысяч.