А участковый говорил, что это вампир. И получалась в результате какая-то дикая чертовщина, разъяснить которую не было возможности с имеющимися на данный момент фактами. Поэтому как учёный Иевлева решила для себя, что надо за этим всем понаблюдать, и тогда появятся новые факты, объясняющие это явление.

После работы Иевлева пошла к фельдшеру и спросила, нет ли у него материалов для взятия крови на анализ.

– А кого вы хотите обследовать? – спросил фельдшер.

– Предположим, что вампира, – с вызовом сказала Иевлева.

– Ну и дура, – констатировал фельдшер.

– А если не дура?

– Тогда еще большая дура, – сказал фельдшер.

– Вы что, боитесь?

– А вы не боитесь? – огрызнулся фельдшер. – Я ж и говорю, дура.

– Да что вы заладили, дура и дура, – с досадой сказала Иевлева. – Я и сама понимаю, что это очень всё странно. Но если вы только будете ругаться, я просто поеду в город и всё привезу. Но тогда ко мне не приставайте с вопросами. Я вам ничего не скажу.

– Очень мне нужно.

– Так вы мне не поможете? – еще раз спросила Иевлева.

– А ты его сюда приведи, – вдруг предложил фельдшер, переходя на «ты». – Я сам анализ возьму. А то тебе ведь никто не поверит.

– Да мне просто самой интересно, – сказала Иевлева.

И вдруг поняла, что фельдшер прав, что такие анализы нельзя брать в одиночку. Что нужны свидетели, и не только пожилой фельдшер, необязательно трезвый. Мало ли что удастся обнаружить. Как-то это надо задокументировать. А как? Фотографии сделать? Хорошая мысль.

– Я обследовал больных после него, я их видел своими глазами, вы не знаете, во что вы лезете – держитесь от этого подальше, – предупредил фельдшер, опять переходя на «вы»

– Я понимаю ваше желание уберечь меня от опасности, но поймите и вы меня, – стала объяснять Иевлева, – я во все эти сказочки про вампиров вообще не верю. Но здесь слишком много непонятного, и если есть какая-то тайна – то другой возможности в нее проникнуть у меня не будет. Я все-таки кандидат биологических наук.

– А ты не боишься? Ты хоть понимаешь, что это? – раздраженно, опять на «ты» спросил фельдшер. – Я тридцать лет фельдшером работаю в селе. Я такие вещи видел, что лучше тебе и не говорить. Я человека из бороны доставал, мертвого, конечно. Из силоса женщину доставал, про утопленников, про машинами раздавленных я уже вообще не говорю. Тут каждое лето такое бывает!.. А я боюсь! Я тебе прямо скажу, никогда так не боялся.

– Я тоже в анатомичке видела разные вещи, – сообщила Иевлева. – Не надо меня пугать. Если это тот человек, о котором я думаю…

– Да не человек это! Он дикий зверь, хуже зверя! – перебил ее раздраженно фельдшер.

– Он вас не тронет! – заверила Иевлева. – Если это зверь – он научился так кормиться, что на людей не бросается, по крайней мере, я не видела.

– А что же ты видела? – спросил фельдшер.

– Я с ним встречалась, разговаривала. Если он согласится сдать анализы, то, правда, лучше это сделать здесь, в амбулаторных условиях. Я могу всё сделать сама. Я умею.

– Ну приводи, – уныло согласился фельдшер.

Газета «Семикаракорский комсомолец» выходит тиражом 1000 экземпляров. Этот печатный орган освещает будни молодёжи района. Меня оттуда попёрли несправедливо. Я хотел освещать будни. Но я высказался против свободы, и меня попёрли. Мы живем в свободной стране, и не место в рядах советской журналистики отщепенцу, который критикует свободу и говорит, что она – зло. А я вам всё равно скажу: свобода – это зло.

Я тут всё знаю, я тут вырос. Я как-то понимаю, что люди чувствуют. И какие у них будни. Идет молодой механизатор зимним утром на базу, а я вижу его глазами снежное поле и тропинку в снегу, и как стоит белый дым над домами. И знаю, как нежно ночью ласкает девка шофёра из Ростова, приехавшего с Фабрики «Смычки» за полуфабрикатом. Ну, симпатичный парень, ну, добился своего, даже никто особенно не сопротивлялся, но откуда такая нежность?

И, как проводив мужа на работу, а мальчика в школу, открывает баба комод и считает, сколько осталось до получки.

Но вот вы мне скажите, разве свобода – это хорошо? Человек спокойно себя чувствует, когда он не думает. Когда он делает то, что нужно, и от него не зависит ничего. Он так и так должен это делать, никто его особенно не спрашивает. Встать утром, позавтракать и идти в гараж перебирать трансмиссию. Или наоборот, доить коров, если ты баба. Или в детский садик, детям кашу варить. И не думать. День за днем. Новый год, Восьмое марта, Первое мая. Хочешь есть – намажут тебе бутерброд. Скучно тебе – включи телевизор. Не нравится Валерий Леонтьев? – ничего. Можно поджарить картошки, открыть маринованные помидоры, достать бутылку из холодильника, позвать соседа. Плохо? Да нет, не плохо. Сосед нормальный мужик, считаю, повезло.

Пока не думаешь – всё хорошо. Некогда думать, надо всё время что-то делать.

Про мировой империализм пусть советские органы думают, им за это деньги платят. Они Солженицына выдворили, я считаю, правильно. Им без него одной заботой меньше, а ему там хорошо. В органах умные мужики сидят, это глупость говорить, что они только бухАют и всем дело шьют. Но им тяжело, там думать надо. Потому они и на пенсию рано идут. Покупают себе «Москвич», собаку, на охоту ходят, за грибами, чтоб отойти от всего этого.

Я так написал, что жить надо спокойно, со дня на день. Есть вкусно, одеваться тепло, когда зима. Смотреть, как дети растут, и себе всякой дурью голову не забивать. Что я не так написал? Но меня попёрли. Сказали – мещанская идеология. Сказали, а где комсомольский полет? А я откуда знаю, где этот хренов полет? Зачем он нужен? А где романтика далеких горизонтов? Нет романтики? Иди отсюда. Будет романтика – приходи, поговорим. А про свободу еще раз пёрнешь – комсомольский билет на стол положишь.

Но я – упрямый человек, из казаков. Меня так просто романтикой не возьмешь. Романтики вам хочется? Так вот вам вампир под нос! Вот вам романтика, суки. Кушайте на здоровье. Ходит советский вампир по советской деревне, пьет кровь у советских людей. Романтичнее некуда. А это всё правда, между прочим. Журналист и должен правду писать, а не романтические бредни. Поэтому я – журналист, хоть и выпивши. А вы там – говно собачье. Со своим фальшивым фольклором и тупыми лозунгами.

У агронома в кабинете на стене лозунг: «Удобрения – основа растениеводства». Это что, умно? Это глупость, я считаю, на стене писать то, что все и так знают. Ты на стене напиши, где купить недорого эти удобрения, тебе мужики спасибо скажут.

Коля Иванов про ферму свиноводческую пишет, с эпиграфом: «Светить всегда, светить везде…!» Фингал ему набить под глазом, чтоб ему было, чем светить. Свиноводческая ферма, кстати, передовая… «светить!» – на хрена так писать? – Все норовят выпендриться, это, наверное, и называется – «горизонты». Чем глупее выпендрился, тем шире горизонты. Я бы им показал горизонты.

Выгнали меня к чертям собачьим. Комсомольцы семикаракорские. Ничего, я к механизаторам пойду, я по моторам в курсе дела. А про свободу вы еще меня вспомните. Когда у человека есть мозги, ему свобода не нужна. А когда мозгов нет, не дай Бог свобода наступает. Тогда караул. Никому мало не покажется.

Кстати, меня одна вещь очень беспокоит. Как это он к нам приходит? Петровна говорит, в нашем мире что-то не так, где-то есть брешь. Иначе он бы не смог приходить. Есть брешь, и через нее он и ходит. А брешь появляется перед большими событиями. Или что-то где-то у нас п*данет, или, наоборот, потонет. Или вообще опять нападут супостаты, и будем их тут ловить в кукурузе. В смысле – инопланетяне.

Сам несу, хрен знает что. Может, у меня горизонты появились? Петровна сказала, если он приходит, значит, где-то дыра. Значит, будет большая беда. Это меня больше всего беспокоит. Как бы найти эту брешь, как бы ее заделать чем-нибудь.