– А что такое? – спросил командир.
– Было происшествие, – сказал участковый.
Командир попросил ребят разыскать Таню Фролову и привести. Ну Таня Фролова вы себе уже представляете, как выглядит. На человека, способного загрызть курицу она вообще не похожа. Серега посмотрел, засопел и сказал, что это точно была не она.
– Значит, не из университетских, – подвёл итог участковый и шумно вздохнул, скрывая разочарование.
Глава 7. Елизавета Петровна
То, что я знаю об ощущениях самого Василия Фролова после того, как он встал из гроба и сделался вампиром, известно мне от тети Лизы. Она моя родственница, сестра мамы, а мама уже давно умерла. Тетю Лизу все называют Елизавета Петровна, и я ее так называю. Наверное потому, что она учительница в школе в начальных классах. Насколько я помню, так звали русскую императрицу но на имени и отчестве сходство заканчивается. Во-первых, были разные фамилии. У той была фамилия Романова, а у этой фамилия Плетенецкая по мужу. Во-вторых, Елизавета-императрица, насколько я помню из школьной программы, была рыжеволосая и грациозная, а наша Елизавета Петровна черноволосая и страшная как война, причем не уродливая, а просто ее все боятся почему-то. На уроках у нее всегда мертвая тишина, и многие ее ученики страдают ночным недержанием мочи.
Именно она, по ее же собственным словам, была выбрана нашим хуторским вампиром не для питья крови, а именно в качестве собеседницы, помощницы и даже советчицы. Я жил у нее, много ее расспрашивал, и она, в конце концов, рассказала мне то, чего не рассказывала никому.
– А что я буду им рассказывать, неприятности себе наживать! – рассуждала она вслух.
И потом я понял, что она была права.
Она рассказала мне, как на следующий день после похорон Фролова, когда она сидела во дворе и пила ситро из холодильника, в беседку вошел мужчина. И хотя он совершенно не был похож на себя при жизни, куда-то делось необъятное брюхо, и выглядел он, как сорокалетний нормально сложенный мужик, она его сразу же узнала.
У нее-то вообще был особый дар видеть и различать такие вещи. Из-за этого дара он и пришел , понимая, что она – единственное существо на хуторе, в чем-то ему родственное, и только с ней он может говорить свободно.
Она не испугалась и спокойно, прикладываясь к холодной бутылке с ситро, объяснила, что он умер и его похоронили, что он бродит ночью по деревне, как это случается и с другими, похороненными на хуторском кладбище. Но что от него несет какой-то хренью. И все также спокойно, прихлебывая ситро, она его предупредила:
– Ох, мужик-мужик, не стать бы тебе упырем!
И он вроде бы ей рассказал, как он пил кровь курицы, и скотники даже как-то не сильно удивились, и спросил, живые ли были эти мужики. Она сказала:
– Живые, не сомневайся!
И тогда он сказал, что ему все время хочется есть, и только когда он напился крови той курицы, желание это на время стихло. Она ему сказала:
– Иди к себе и давай не увлекайся, а то тебя разнесет, как при жизни.
И он ушел.
Она допила ситро, закурила папиросу «Беломор» и подумала про себя: «Вот же носят его черти! А мне еще планы писать на первую четверть».
И пошла писать учебные планы.
Глава 8. Первое проявление вампиризма
В следующие три дня ничего примечательного на хуторе не произошло.
Я потом и в магазине расспрашивал людей, и еще других. Вроде бы во все эти дни сразу после драки на ферме ничего особенно странного не случилось, во всяком случае никто не мог ничего припомнить.
Всё шло своим чередом. Привозили солдат из дивизии на прополку огурцов. Огурцы предназначались для переработки на Багаевском консервном заводе. Занято ими было, не помню точно сколько гектаров, но, как всегда, много, и,
овощеводы, даже и с приданными им университетскими, не справлялись. Пришлось вызывать солдат. Заместитель командира дивизии подполковник Пушкарёв всегда охотно помогал совхозу, но и дивизия в накладе не оставалась.
Всё было тихо, спокойно. Даже куриц никто не трогал, правда, пропала собака у пастуха, но собака эта была кобель, и пропасть она могла по естественным причинам.
По-настоящему пошли слухи после того, как на четвертый день от того случая с курицей Петрова молодайка обратилась к фельдшеру с жалобой на плохое самочувствие, слабость и тошноту. Фельдшер стал ее спрашивать, что она ела в последнее время, и как выглядел ее, выражаясь по-научному, стул, и поскольку молодайка была из себя ничего, выразил желание ее осмотреть. Тогда-то он и увидел в первый раз на шее, ближе к ключице, две ранки на коже.
– Что это у тебя такое? – спросил он. – Это муж тебя так?
– Скажете тоже, – удивилась Нинка.
– А откуда ж у тебя эти ранки?
– Да я не знаю. Думала, может, гусеница какая. Я вчера в саду работала, вишню убирали, – сказала Нинка.
– Гу-се-ни-ца, – передразнил фельдшер и помрачнел. – Я вообще не понимаю, что это такое, я такого раньше не видел. Расположены симметрично, как зубы, это тебя собака могла так укусить, причем довольно большая. А может, тебя собака укусила, а ты не помнишь?
– Ну что вы, Иван Игнатьевич такое говорите, – возразила Нинка, – если б меня собака укусила, да еще и за шею, я бы наверняка запомнила.
– Ты вот что, – сказал фельдшер, – если это не твой мужик тебе это сделал, ты ему лучше не показывай, выглядит это, Нина, подозрительно.
Фельдшер бросил на нее многозначительный, тяжелый взгляд.
– Да что вы такое говорите, Иван Игнатьевич! – отмахнулась Нинка. – Вчера, как с работы пришла, мы с Сергеем на мотоцикле на речку ездили, потом поужинали, я птицам насыпала, свиньям, корове наложила – и мы спать легли. Я и не ходила больше никуда, а вчера утром у меня этого точно не было, я бы такое заметила на шее. Вы посмотрите, что это у меня, может, от печени?
– От печени, – ухмыльнулся фельдшер, рассматривая градусник, который он вытащил только что у нее из подмышки, – Почему это от печени?
– У свёкра печень болела, и тоже пятнышки были на коже, – объяснила Нинка
– Пятнышки, – опять ухмыльнулся фельдшер, – недодержали.
И градусник, который он рассматривал, сунул обратно Нинке под мышку.
– Да как не додержали, – возразила Нинка, – вон у вас часы на стене. Четырнадцать минут держали!
– Говорю не додержали, значит, не додержали! Ты хочешь сказать, у тебя температура 29,7? С такой температурой люди не живут! – настаивал фельдшер.
– Может, градусник неисправный? – неуверенным голосом предположила Нина.
– Ну-ка давай, я тебе давление померяю, – схватился за тонометр фельдшер.
Давление оказалось 49 на 32. Фельдшер измерил на другой руке – примерно то же самое. Потом вытащил градусник, который уж точно додержали, а то и передержали. Градусник показывал температуру 29,7. Тут фельдшер всмотрелся в ее лицо и перепугался так, как не пугался вообще никогда. ее лицо менялось, оно стало бледным, мертвенной болезненной бледностью. Губы тоже бледные, синеватого оттенка. Кожа под глазами потемнела, на лбу выступили капельки пота. Ранки на шее не кровоточили, но и не подсохли, как это обычно бывает, а блестели влажным содержанием. Что с ней происходило – он не понимал. Но видно было, что состояние ее ухудшается прямо на глазах. Давление и температура – невозможные у живого человека.
– Что-то ты мне, Нина, не нравишься, – успел сказать фельдшер, – я тебе сейчас укол сделаю и бегу в Багаевку звонить!
Про Багаевку Нина уже не услышала, она потеряла сознание. Забрала ее скорая помощь на сигнале. По-хорошему и фельдшера следовало забрать вместе с ней, потому что состояние его было наверное предынфарктное. Но места в скорой помощи для фельдшера не оказалось, там был свой фельдшер.
Нинку погрузили в бессознательном состоянии на машину, подключили к ней капельницу и повезли. И то ли капельница подействовала, то ли скорую хорошо протрясло на ухабах, то ли молодость взяла свое, но Нинка пришла в себя еще до того, как ее доставили в районную больницу. Измерили давление, и оно оказалось 120 на 80. Пульс 60 ударов в минуту. Температура тела 36,6. На щеках нежный девичий румянец. Хоть вези немедленно обратно. Перед такой загадкой научного характера врачи были в недоумении, но разгадку ее искали не в сложных физиологических процессах, происходивших в молодом женском теле, а больше грешили на фельдшера, который не испытывал ненависти к спиртным напиткам. И хотя погрузили ее в скорую помощь в бессознательном состоянии, но мало ли от чего в нежном женском организме происходит обморок. И температура 29,7 градуса, и давление 46 на 32 были восприняты как игра фельдшерского воображения.
