К глубочайшему неудобству рыжеволосой заклинательницы, Мирида не воспользовалась почти безграничной свободой, которой теперь обладала (только несколько пустынных волшебников обладали в Листурии знаниями, позволявшими пленять ветра и грозы), а осталась во дворце, где всё время досаждала своими выходками его новой обитательнице.

Ласточка догадывалась, что именно ей нужно… Больше свободы воли, жившей в человеческих душах, она не любила только материнскую самоотверженность, которая была для неё непостижима, даже по истечении многих сотен лет её земной жизни. И теперь женщина готовилась заключить новую сделку, которая избавила бы её от «нежелательного общества».

– Ты хочешь помочь своей дочери? – спросила она у сбившего письменные принадлежности со стола вихря как-то утром.

Ветер тут же закружился вокруг неё, поднимая тяжёлые рыжие пряди. Ласточка посчитала, что такой ответ можно посчитать согласием. Женщина рассказала невидимой королеве, в чём заключались условия освобождения Селесты от птичьего оперенья. К тому же, она пообещала даже указать направление, в котором она оправила облачённую в облик соколицы королевну при условии, что колдовская метель больше не появится в стенах дворца, что Мирида никогда не переступит его порога. И даже ласточка была готова уступить Мириде и её дочери один из потайных дворцов, спрятанных меж горных вершин в случае, если ей удастся вернуть дочь на Родину.

И Мирида согласилась, ведь нет такой клятвы, которую не дала бы мать, чтобы спасти своё единственное дитя. Пусть слова её для слуха обычного человека звучали шелестом ветра в складках тяжёлой ткани портьер, всё-таки они были сказаны. И вот уже волшебный вихрь, звавшийся некогда Миридой Соколицей, нёсся над морской гладью на север, туда, куда колдовская сила отнесла её потерявшую человеческий облик дочь.

Ласточка вдруг подумала, что из всего этого может получиться что-то интересное…

В пустыне-над-сердцем, в самой её середине, жил человек. Он долго высчитывал место, чтобы выстроить свою башню. Он знал многое, но служить никому не желал, хотя мог сыскать большие богатства, если бы захотел. Он был влюблён, влюблён страстно и доходил, порой, до безумия в своём чувстве. Как известно, любовь заставляет людей совершать, на первый взгляд, странные поступки. Например, удалиться в пустыню, так далеко от человеческих поселений, что само существование жителя песчаных дюн стало легендой пустынных кочевников. А любил он так сильно, что оставил людское общество, науку. И науку совсем не простую, имя ей было колдовство.

Нет, он не был чернокнижником, он больше всего любил наблюдать за движением звёзд, за жизнью пчёл в укрытых под тенью плетёного навеса улье, за линькой своего верного товарища пурпурного попугая, старость которого сумел отсрочить с помощью особых снадобий… О ещё за множеством других удивительных вещей!

В городе, где он жил раньше, у него не было этой величайшей возможности – созерцать. В его богато украшенном доме вечно было слишком много людей! Так уж вышло: родился он в семье, где каждый третий сын обладал даром волшебным столь чистым и сияющим, что (при надлежащем обучении) мог договориться даже со смертью. Оттого люди бесконечной чередой шли к его порогу, оттого он и бежал в пустыню, как только его племянник достиг двенадцатилетняя и обрёл в полной мере свой магический дар.

Другой причиной его уединения была мечта однажды понять, как именно бьётся сердце Листурии, измерить его ритм, познать все секреты его движения… И, иногда, по вечерам он закрывал глаза и ему казалось, что он слышит тихий шорох песка, когда сердце медленно погружается вглубь земной тверди. Он жил в оазисе, в саду, что сотворил сам. Удивительно, что нужное зелье может сотворить с почвой вблизи небольшого водоёма, способного дать жизнь нескольким финиковым пальмам, да верблюжьей колючке. И жил он небедно совсем в своей башне, окруженной куполом, защищавшим это место от незваных гостей и песчаных бурь. Только самая её верхушка, возвышавшаяся над водами источника, у которого часто отдыхали верблюдицы, не была сокрыта волшебством. Там, под куполом крыши, была установлена хитроумная ловушка для ветров.

Пленение вихря – одно из самых тонких и красивых искусств, которыми овладел колдун. Он научился этому у главы кочевников (так тот отблагодарил его за спасение его людей во время бури). В его кабинете на полках стояли тонкие обманчиво хрупкие сосуды из стекла, выплавленного из чистейшего пустынного песка. А в них плескались, кружились и извивались пленённые ветра. В таком «концентрированном» виде они удивительно отражали свет, отчего искрились всеми цветами радуги, и даже теми, которые было сложно вообразить. И как вы, возможно, уже догадались, Мирила однажды стала самым необычным экспонатом коллекции колдуна… Но, сперва, давайте разберёмся, как же она вместо того, чтобы пронестись над морями прямо к землям своей Родины, сделала такой крюк и оказалась в самом центре континента, в точке высчитанной с особой тщательностью, куда, пойди всё по плану, попасть бы ни за что не смогла?

В своём невесомом прозрачном обличье королева и вправду могла очень многое. Например, нестись что есть сил над морской гладью восточного океана, но так как жила она в своём новом воплощении всего несколько недель, ей просто не хватало опыта и знаний, чтобы беспрепятственно и легко завершить свой путь. Во-первых, Мирида не знала, что чем старше ветер, чем дольше он путешествует по небесным путям – тем сильнее он становится. Особенно сильными были те из них, кто выбрал себе постоянные маршруты и годами кружил по ним с неизменной точностью и пунктуальностью. Не знала она и того, что ветра соблюдали свои особенные, порой непонятные, законы. Одним из них был «Закон о невмешательстве». Конечно, такого названия ему никто не давал (это мы, люди, привыкли разбрасываться именами направо и налево), но если бы он и вправду так назывался, суть передавалась бы довольно точно. Ветра обладали свойствами, которые нам людям (за неимением подходящей аналогии) показались бы похожими на разум. В их мире небесных путей царила упорядоченность, которую нарушать было не принято. И всё это (как показалось бы людям) понимали и принимали. Мирида же яро цеплялась за свою человечность, отчего её новая природа так и не смогла изменить её полностью. Она мыслила как человек, и в этом была её слабость.

Первый день пути она провела в стремительном движении, не встретив препятствий. И она этому радовалась. Миновав так треть континента (дивившись, как быстро она способна лететь), королева уже верила, что до севера доберётся в течение двух дней. На рассвете второго дня её путешествия всё изменилось. Прислушайся она к тому непонятному «нечто», что пронизывало её новую сущность, Мирида не попала бы в беду. В открытом море ей встретился штормовой вихрь. Он создал для неё «коридор», который позволял беспрепятственно продолжить путь (как и полагалось по законам ветров), но когда Мирида почти достигла его середины, она поняла, что неистовый ветер не только вздымал гигантские волны. Он пленил в своём сердце кренящийся корабль. И в тот момент, когда он уже почти завалился на бок, ломая мачты, королева не смогла остаться в стороне.

Есть такого рода люди, которые (даже уже и не радуясь этому) так и тянутся к самоотверженным поступкам… Сил Мириде, чтобы вытолкнуть неудачливое судно за границы шторма хватило… А вот скрыться от наказания – нет.

Молодая и неопытная колдовская метель сама стала пленницей штормов на долгих четыре дня. Чужие вихри её кружили, сжимали, трепали, рассыпая во все стороны снежинки. Она то поднималась над облаками, то падала вниз, будто её тело вновь приобрело вес. И приятного в этом было мало. Так продолжалось до тех пор, пока разгневанные ветра не притащили её в удивительно громадную пустыню. Там её наказание закончилось… И если бы бывшая королева всё-таки прислушивалась к тому, что витало где-то меж лучиков её снежинок, она бы поняла, что стоит как можно скорее улетать отсюда.