Его заставила подняться лишь одна мысль: нужно лететь. Но камня на месте не оказалось.

– Ты его не найдёшь, – раздался голос со стороны очага.

Там сидел Деймос, ворошил дрова. Маленькие искры летели в разные стороны, чтобы тут же погаснуть. Он говорил о том, что Доротея рассказала всё, что стало ей известно. И о том, что они сговорились не позволять Сириусу пытаться причинить себе вред вновь. А Сириус искал. Он ворошил немногочисленные вещи; под его тяжёлыми шагами скрипели тёмно-серые доски. Он должен был лететь, чего бы это не стоило. Лазурного камня нигде не было. Он, будто бы исчез вовсе. Белый был на месте, но толку-то от него одного?

Сириус выдвигал ящики, открыл сундук, вытряхнул на кровать содержимое собственной сумки, но камня не было и там. Они его забрали. Где он? У Деймоса? Охотник понял, что нужно просто заставить мальчишку вернуть украденное.

Деймосу не был знаком щелчок, с которым заряженный «огненный стрелок» готовится к выстрелу. Но звук этот вызвал в юноше тревогу и заставил обернуться. Сириус целился в него. Охотник явно был не в себе, Деймос замер, боясь пошевелиться.

– Отдай его мне, – сказал Сириус.

И голос этот показался Деймосу совершенно чужим.

– У меня его нет, – ответил юноша.

Охотник не сомневался, что парень лжёт. В мгновение ока он позабыл, кто стоит перед ним и искренне возненавидел нового врага. Алгар зашёл тогда, когда Сириус уже был готов нажать на курок. И Слава Небесам, что его привлек шум беспорядочных поисков.

– Сириус, опомнись! – воскликнул он.

К счастью, охотник услышал его. К своему ужасу он осознал, что чуть не совершил, какое злодеяние могло здесь произойти по его вине. Дорогое оружие выпало из его дрожащих пальцев. Молодой мужчина внезапно превратился в отчаявшегося, потерянного человека, бессильного и неуверенного ни в чём. Он и так не знал, что ему делать, а теперь и здравомыслие его подвело.

Алгар вытащил камень из своего кармана и бросил на пол, к ногам Сириусу.

– Губи себя, коли желаешь, а нас не впутывай.

Он увёл ошеломлённого юношу. Дверь за ними закрылась. А Сириус поднял камень. Что ему ещё оставалось?

Через ворота Эстеврии, которые не открывались уже несколько дней, отчего нехотя поддались обледеневшие засовы, въехала одинокая всадница.

Конь её был редкой породы, легконогий и красивый настолько, насколько могло быть красивым животное с чистой родословной. Его ничуть не смущал холод, да и лёд не был ему помехой. Он скакал легко, чуть пританцовывая, радуясь каждому движению.

Всадница была смугла, черноброва и необычайно красива непривычной, насыщенной красотой. Волосы её были черны, как ночи земель, где обитали подобные ей. Стан её был тонок, изгибы тела были округлыми и плавными. Глаза же были пронзительного орехового цвета, и в форме своей повторяли что-то за чёрными кошками.

Женщина вошла в один из городских приютов, где со времён начала проклятья поселились болезнь и нищета. Здесь нашли пристанище многие, кто потерял работу или кровь из-за колдовской зимы. Теснота была такая, что нельзя было пройти меж людьми, не задев кого-то пологом отделанной мехом накидки.

Она прибыла сюда дорогой ветров по воле колдуна, благоволившего ей, преодолела путь со стремительностью недоступной простому всаднику. Женщина искала человека, который слыл теперь безумцем, хотя когда-то был уважаем всеми и любим. Поиски её были успешны: здесь, среди сирот, больных и нищих был и он.

Мужчина сидел у стены, а взгляд его не выражал ничего, кроме поглотившей его апатии. Женщина верила, что Бог милостив к тем, кто искренне предан своим любимым. И этой верой были продиктованы все её решения, которые привели её сюда. Она подошла к нему, села у ног, взяла в ладони его лицо, поросшее редкой седой щетиной.

– Бриан, – позвала она, – ты узнаёшь меня?

Несколько бесконечно долгих мгновений ничего не происходило. Но потом, нить мысли отразилась в его глазах. Она стремилась преодолеть полог тумана сумасшествия, укрывшего разум. И сумела. Он узнал её, узнал не смотря на то, что внешний вид её ничуть не напоминал о прошлом. Мужчина смог потому, что так же, как и она, оставался верен своей любви до самого конца. Он произнёс, немного неуверенно:

– Мирида?

Тем временем в тронном зале соколиного замка, где своды были расписаны золотыми птицами, парящими среди перин облаков, начинала скучать королева-ласточка. А мы ведь хорошо помним, чем кончилась для всех жителей Эстеврии её скука в прошлый раз? Неужели и теперь наших героев, да и всех, кто будет столь неудачлив, чтобы подвернуться под руку, ждут новые напасти?

Ласточка была недовольна: быть любимой, доброй и щедрой королевой было далеко не так весело, как она думала. Носить меха и есть с серебра было ей не в новинку, так что роскошь вовсе не доставляла ей удовольствия. Многочисленные советники всё больше занудствовали, министры паниковали; казна пустела, жилища ветшали, королевские хранилища не приносили уже пользы. Подданные шли ко двору бесконечным потоком, растерявшие свою красоту в борьбе с холодом и болезнями. Эти тёмные, мало что выражающие лица, едва видные среди вороха тряпья, в которое были закутаны, как мерзкая гусеница в наполовину свитый кокон, надоели ей до зубной боли. Они просили, и всегда, всегда одно и тоже! И ждали такого же ответа, как и их многочисленные предшественники.

Нет, не было ничего захватывающего в участи любимой королевы! Ни дворцовых интриг, ни государственных переворотов, только глупые, уставшие люди кругом! И тут она почувствовала колдовским своим чутьём: Мирида вернулась в Эстеврию и, похоже, она преуспела в поисках. До этого дня Ласточка лишь наблюдала издали за историей, которая теперь привела героев в башню на границе. Появился и юноша, способный разрушить чары, ласточка ясно видела: ему до того, как снять проклятье оставался один маленький шаг. Но, по неопытности, неизбежно становившейся спутником любого смертного человека, он сам этого не понимал. Ласточка с любопытством наблюдала за тем, как он теряет остатки надежды, каплю за каплей. Ложная королева прекрасно знала, что охотник понимает, что безрассудство его может запросто привести к смерти, а то и к чему похуже. Знала она и то, что он готов уже был сдаться.

Но человек, отражённый в глади волшебного зеркала, вновь взял в руки лазурный камень, надписи на котором, возможно могли быть понятны лишь Ласточкой. «Уйти, чтобы вернуться», говорилось на нём, а на его собрате «Уснуть, чтобы проснуться». Но вернуться, мог далеко не каждый. Не был артефакт создан для обычных людей. Чем же объяснялась подобная опасная глупость? Было одно возможное объяснение, и Ласточка уже догадывалась, что скорее всего, здесь была замешана любовь.

Она уже встречала таких отчаянных на своём пути. Истинная любовь рождается намного реже, чем принято считать, и, откровенно говоря, Ласточка не любила с нею связываться: слишком уж была эта сила дикой и непредсказуемой. Никто, даже она, прожившая не одну человеческую жизнь, побывавшая в разных поднебесных мирах, не знал, на что именно способна эта сила, и есть ли вообще границы у её возможностей. И если в дело вмешалась она, Ласточка обретала опасного противника. А ради чего ей стоило так рисковать? Ради скучных людей с некрасивыми лицами и шкур убитых животных, считавшихся ценными?

Впрочем, стоило и проверить, насколько силён огонь привязанности в сердце охотника. И если по законам этого мира, она не имела права отныне вмешиваться в судьбу Мириды и Бриана, то, заключив с ней договор, обернувшаяся ветром королева дала Ласточке право вмешаться в судьбу Селесты.

Сириус, летевший над фьордами, и не догадывался о том, что ему может хоть что-то угрожать в этом облике. Он искренне радовался полёту и лёгкости тела, позабыв о всякой осторожности. И вот белая башня осветилась лучами утреннего солнца. Охотник надеялся, что, не смотря на вынужденную задержку и сон, более долгий, чем в прошлый раз, он успеет до полудня: очень хотелось увидеть Селесту в её человеческом облике ещё раз! Пусть и такую: странную, не ведавшую о его существовании, но живую и прекрасную.