Первые годы правления тяжело дались юному королю. Несмотря на то, что по законам Эстеврии ребёнок из благородной семьи мог считаться полноправным лордом (а в нашем случае – королём) уже с двенадцати лет, мальчик опасался принимать самостоятельные решения. Он понимал, что многого не умел и многому нужно научиться.

Как не удивительно, бывший оборванец не стал капризным ребёнком на троне. Он усердно постигал науку управления государством, с интересом изучал историю и традиции новой Родины и, уже к четырнадцати годам выглядел, говорил и двигался точно урождённый эстевриец, выращенный и воспитанный в лучших традициях южных земель.

Не понаслышке знавший, что такое голод и нищета, Бриан пообещал себе, что станет таким королём, во владениях которого не будет голодающих детей. И, справедливости ради нужно признать, что у него получилось стать таким монархом.

К пятнадцати годам Бриан уже совершенно самостоятельно занимался государственными делами и вполне успешно. Его бывшие учителя стали его советниками, а те, кто искал власти слишком рьяно были «одарены» богатыми плодородными землями и поместьями за пределами городских стен. Помогала ему и та самая коммерческая жилка: юный король, проявив изобретательность, которую никто от него не ждал, заключил несколько весьма выгодных торговых соглашений, которые навсегда создали ему репутацию короля – торговца. Средства из стремительно пополнявшейся казны были пущены на строительство дорог, создание сети городских фонтанов с чистой пресной водой, учреждение пенсий для вдов и приютов для сирот.

Налоги для местных торговцев-ремесленников были снижены, для рыбаков упразднены (при условии, что часть улова отдавалось к королевскому двору или в приюты для детей и стариков), а въезд иностранных торговцев упрощён был настолько, что вскоре в Эстеврии заговорили на всех языках этого мира.

К шестнадцати по совету одного из своих учителей, Бриан увеличил содержание армии и городской стражи, а так же повелел открыть военную академию, куда брали подростков из всех сословий и готовили из них офицеров.

Новые расходы потребовали новых торговых соглашений. И всё шло хорошо, за исключением одного: давящий камень так и не исчез из груди. И по ночам, порой, Бриана бил озноб, и холодный пот выступал на его коже, когда во сне к нему являлась тень королевы-ласточки. Бриан помнил о своей клятве и тяготился ею.

Королю исполнилось семнадцать. К этому возрасту для него и вовсе родными стали белые утёсы, скалы фьордов, плещущиеся у их подножий волны солёного океана и деревья столь высокие и тонкие, что, казалось, будто верхушки их могут проткнуть полотно бесконечных голубых небес. Да и сам Бриан, теперь смуглый и высоко державший голову, ничем не отличался от местных жителей.

Но, как известно, рано или поздно, белые полосы заканчиваются, равно как и черные. И череда удач Бриана Благородного закончилась в тот день, когда ему показалось, что он обрёл истинное счастье. Юный король влюбился.

Это была истинная любовь. Её звали Мирида и была она, ка и положено девочке в шестнадцать лет, невероятно хорошенькой. И как часто бывает у семнадцатилетних юношей, в сердце Бриана вспыхнуло чувство, заставившее его позабыть обо всём на свете. Даже о кровной клятве, данной однажды. О клятве, про которую забывать не стоило…

Мирида была дочерью одного из князей, с которым был заключён очередной торговый договор, что по мнению большинства советников, было удивительной удачей. Свадьбу сыграли через три месяца, а ещё через год родилась девочка – королевна Селеста, которую родители назвали в честь вечерней звезды.

Девочка росла умной и любопытной, и вскоре стало ясно, что королевна однажды станет к тому же редкой красавицей. Она унаследовала медово-пшеничные кудри матери и тёмно-каштановые брови отца. Глаза её были редкого тёмно-серого, почти черного цвета, а губы ярко-розовыми. Маленькой девочкой Селеста мало напоминала своими повадками мать – безупречную северную леди. Она часто вела себя как сорванец-мальчишка, лазая по яблоням во внутреннем саду или гоняясь за птицами.

Однажды, будучи малышкой пяти лет, Селеста сбежала от многочисленных нянек и ворвалась в кабинет отца прямо посреди заседания совета. Размахивая руками и заливаясь звонким смехом, девочка подбежала к отцу и закричала:

– Папа я летаю, честно! Как сокол! Высоко-высоко!

Король лишь улыбнулся.

Бриан жил счастливо. И даже давящий камень в груди стал привычным настолько, что король почти перестал его замечать. Так прошло ещё тринадцать лет. И когда королевне исполнилось восемнадцать, а в волосах Бриана Благородного появилась первая, ещё малозаметная седина, пришло время выполнить давно забытую клятву…

В тот день те, кто оказался в порту, могли рассказать, как из густого утреннего тумана (будто бы из неоткуда!) появился огромный корабль без флага. Многие было подумали: не пираты ли это? Но пушки на стенах Форта-на-сколе молчали, а стражи не спеша несли свою вахту, сонно и медленно переставляя обутые в дорогие солдатские сапоги ноги по мощёной булыжником набережной.

Туманы над заливом и фьордами пусть и были редкостью, но не такой, чтобы кто-то догадался, что именно сегодня не случайно белая дымка зависла над спокойными морскими водами. Корабль вошёл в порт. Обычное на вид судно с севера, привёзшее меха и мёд для торговли. Только на пристань по шатким мосткам сошёл единственный его пассажир, показавшийся очевидцам весьма необычным.

Женщина была удивительно, неправдоподобно красивой. Её тёмно-рыжие волосы отливали медью, а яркие тёмно-красные губы выделялись на безупречной белой коже красивого лица и притягивали взгляд. Цвета глаз женщины не помнил никто, даже если пристально присматривался (в Эстеврии есть поверье, что о незнакомце можно узнать больше, если заглянуть ему в глаза). Один из торговцев даже был готов побиться об заклад, что когда он попытался заглянуть в лицо красавицы, чтобы встретиться с ней взглядом, его собственный взор помимо воли хозяинаскользнул в сторону. И к тому же, уголком глаза (левого, которого в детстве, по словам бабушки, коснулась морская нимфа), он заметил всполох пламени и искры угасающего костра. Но, возможно, ему просто показалось? Женщина в длинном чёрном платье и в плаще, отороченном мехом, явно была из благородных. Дело было не только в дорогой одежде и перстне на правой руке, но и в умении идти и держаться так, будто она летит над землёй, плавно скользя по улицам куда-то вглубь города. Ни приказчик, проверяющий подорожные, ни его секретарь, ни зевающие со сна стражники, казалось, не видели её вовсе. А кто-то почувствовал неприятный холодок, когда незнакомка проплывала мимо: то едва уловимое, жутковатое ощущение, из-за которого хочется перекреститься.

Когда она шла по улице, изящная мозаика осыпалась со стен, а розовый мрамор, украшавший фасады зданий, ни с того, ни с сего, трескался. Но больше всего испугалась одиннадцатилетняя девочка, помогавшая матери продавать в то утро цветы. Когда прекрасная госпожа проходила мимо, она предложила ей купить розу, такую же тёмно-красную, как и её губы. Женщина улыбнулась и, щедро заплатив, взяла в руки цветок, который тут же сморщился и почернел от прикосновения её пальцев. Девочка после этого не могла произнести ни единого слова ещё полгода, пока её мать (по совету одной старой повитухи) не пожертвовала в один из храмов монет столько же, сколько заработала в тот день.

Куда шла странная гостья тёплого и солнечного края? Не трудно было догадаться: город был похож на паутину и все дороги, так или иначе, смыкались в одной точке – у прекрасного дворца на высокой скале, над шпилями которого развивались пурпурные флаги с золотым соколом, расправляющим крылья.

Бриану Благородному в тот день нездоровилось. Многие объясняли это тем, что король совсем не отдыхал, а возраст его хоть и был далёк от старости, мало способствовал выносливости и крепости здоровья. Сам же Бриан никому не признавался, что давящий камень, покоившийся в его груди уже многие годы, привычный настолько, что уже перестал быть заметным, вдруг с самого утра, когда ещё предрассветный туман клубился над фьордами, вдруг ожил и запульсировал, отчего короля бросало то в жар, то в холод. Он не понимал, что всё это значит, но совершенно точно (он был уверен) – ничего хорошего это не сулило!