– Ты же ведь не полетишь в такой темноте, Сириус? – спросил наблюдавший за ним Алгар.

Другу Сириус не ответил, боялся, что начнёт колебаться, если тот будет его отговаривать. Уставшее тело жалобно призывало не повторять горький мистический опыт. Один камень лёг к ногам спящего сокола, второй – охотник сжал в руке.

На секунду ему показалось, что от нахлынувшей боли он потеряет сознание, но этого не случилось. Его тело изменилось и, казалось, неведомый недуг оставил охотника. Облик сокола был всё таким же сильным и лёгким, как и в прошлый раз. Превращение неминуемо принесло облегчение, но это ощущение было опасным. Радость пребывания в облике птицы было ловушкой, способной усложнить возвращение человеческого облика, ведь в Сириусе не было волшебного дара, который защитил бы его от тяжелой силы собственных мыслей. Дальше вновь был полёт, пьянящее ощущение потоков воздуха под крыльями, радость трудящихся мышц. Но всё же, кое-что было не так: отчего-то в этот раз поисковой артефакт не подействовал. Охотник гнал от себя тревожные мысли. Он быстро преодолел фьорды, почти не видя плещущейся воды в такой темноте, но отчётливо слыша её постоянный рокот. Луны, должно быть, уже взошли, но за пологом туч их не было видно. Наконец, лунный свет высветил его цель среди скал. Пред Сириусом предстала сияющая стеклом мозаик башня, звёздное небо и яркая двойная луна.

Селеста уже приняла человеческий облик. Дверь на террасу, что выходила на сторону, где царило летнее тепло, была распахнута. Сириус опустился на плитку, камень в его когтях гулко ударился о гладкую поверхность пола. Королевна увидела его и улыбнулась так, как не улыбалась при нём никогда раньше. Открыто, безмятежно, удивительно красиво. Её нежное личико теперь казалось ещё более юным, чем раньше.

– Здравствуй, птичка, – приветствовала его она, – ты прямо как я!

Тут она посмотрела на свои руки, растопырила пальцы, затем вновь сжала в кулак, повертела кисть, будто каждое движение сильно её удивляло. Тут она засмеялась так, как порой смеются счастливые дети: будто этот мир не ведает человеческих бед. Королевна встала и вернулась в комнату. Сириус последовал за ней. Девушка казалось странной, слишком беззаботной. Будто разум её был помутнён счастьем, которого нет.

Покои её были уютными и красивыми. Ковры и картины были неожиданных, притягивающих взгляд оттенков, маленький стол с нежно-голубой мозаикой был сервирован серебряной посудой, поднос был полон угощений. В камине горел огонь. Самое удивительное: всюду сновали белки, явно непростые. То маленькие лапки стирали пыль с книжных полок, то подкидывали крупные щепы в потрескивающее пламя, то вновь зажигали погасшую на сквозняке свечу. Селеста изящным движением указала рукой на поднос, предлагая гостю угощение. С плеч её скользнула шаль, девушка засмеялась вновь и подняла её. Складки тёмно-красного бархатного платья зашуршали, вторя её движениям.

– Одна морока с этой одеждой, – посетовала девушка, – то ли дело перья: те никогда не падали с плеч.

Её взгляд упал на вышитый золотой нитью рукав, пальцы провели по аккуратным стежкам, изображавшим перья.

– Хотя, это очень красиво, как считаешь?

Поток тёплого воздуха со стороны, где было сейчас лето, ворвался в комнату. Этот порыв ветра растрепал и до того неаккуратно уложенные волосы, тронул колокольчики, висевшие над столом, едва не погасил дрожащие свечи. Комната наполнилась мелодичным звоном, а королевна закружилась, будто то была дивная музыка. И тут Сириус понял, что с ней приключилось, почему она так необычно ведёт себя, почему не работала магия, способная найти того, кто желает быть найденным. По какой-то причине девушка всё забыла: и то, как раньше была человеком, и то, как впервые превратилась в птицу, да и самого охотника. Отчего-то та часть пророчества, которая раньше была ему непонятна, сбывалась. Но как заставить её вспомнить его, он совершенно не догадывался.

Он вернулся на исходе сил. И вновь терзала его лихорадка, и вновь боль владела каждой его мышцей. А главное, охотник обнаружил, что ноготь мизинца его левой руки почернел и заострился. Его дух, очарованный возможностями чужого обличья, отторгал человеческое тело, в котором жили боль и недуг.

Следующим вечером Сириусу пытались не позволить коснуться волшебного камня друзья. Они видели, что случилось с его рукой и перепугались не на шутку. Но охотник выхватил камень прежде, чем Алгар попытался выкинуть его в окно. И вот Сириус вновь летит над фьордами навстречу двойной луне туда, где вовсе не ждала его королевна.

Девушка не спала. Он ошибся: Селеста ждала прилетавшего к ней накануне сокола и приняла его с безмятежным радушием.

– Я так рада, что ты прилетел, – воскликнула она, – смотри, что я нашла в этих старых сундуках!

На пострадавшей от птичьих когтей кушетке лежала перчатка для соколиной охоты. Девушка одела её и поманила сокола. Сириус подчинился, не смог иначе: такой детской радостью светились при этом её глаза. Она на мгновение нахмурилась, держа на руке птицу, неловко ухватившуюся одной лапой за перчатку. Будто тень узнавания мелькнула в глубине её глаз. Но потом, всё пропало, она вновь стала такой же беззаботной.

Она смотрела на него, как на удивительное чудо. И, невольно, Сириус подумал, что если не преуспеет, по крайней мере, Селеста, лишённая тяжести печальных воспоминаний, проведёт свой век счастливо. Даже если никогда она больше не станет собой, здесь, оберегаемая неведомым охотнику волшебником, она будет жить вдали от человеческих бед. Может, оно и к лучшему?

В эту ночь Сириус больше ничего не добился. В первые мгновения после превращения, он не мог вспомнить, как сделать вдох. Охотник задыхался, беспомощно хватая ртом воздух. В лёгких наступила дикая резь, и тут, они смогли, всё-таки, наполниться. Тогда охотник увидел, что рядом сидит Доротея. Девушка расположилась у самого огня, перекинув вперёд толстую тёмно-русую косу, а в руках её была книга, которую Сириус прятал от товарищей. Это была рукопись, где описывалось не только действие волшебных камней, но и то, что могло случиться с тем, кто, не обладая магическим даром от природы, рискнёт ими воспользоваться.

– Сириус, – пролепетала она, – ответь, неужели всё, что здесь написано правда? Неужели, ты можешь погибнуть или лишиться рассудка? Ты, получается, всё это знал, но… Ты ведь не мог не знать, ты сам учил меня грамоте, ты скрыл всё от нас. Неужели всё стоит того, неужели это стоит твоей жизни? Ты ведь не уверен, сможешь ли снять проклятье с той девушки. Ты ведь совсем ничего не знаешь! И ты вновь полетишь, хоть уже так сильно болеешь? Ты ведь можешь не вернуться в следующий раз!

Сириус посмотрел на неё так, как будто впервые, и хоть глаза его после острого соколиного зрения, были как будто слепы, он увидел, как сильно она изменилась. Росшая на его глазах девочка, лазавшая по деревьям за яблоками и выхаживавшая больного щенка, неумолимо и неизбежно становилась взрослой. Ей было четырнадцать, а с пятнадцати во многих из земель Листурии она будет считаться невестой. Доротея превращалась из ребёнка в женщину, которая смотрела на него, на охотника без будущего и прошлого, с болью и привязанностью, почти с отчаяньем. Это был бы простой путь: отказаться от своих устремлений, от безответной любви и обещаний. Не знать больше магии и жить жизнью обычной. Затеряться среди многих тысяч таких же людей. Забыть о боли, о лихорадке, о сожалениях и странных снах – это было так заманчиво!

Но, нет, он не мог отступиться. Пусть во время следующего превращения он может и погибнуть, Сириус предпримет отчаянную попытку пробудить в Селесте хоть тень утраченных воспоминаний.

– Я полечу, – сказал он.

Охотник лёг и провалился в тревожный сон ещё до того, как рыдающая Доротея убежала прочь из комнаты с книгой в руках. Сны его были полны яда. То он убегал от неведомого чудовища, то вгрызался в чьё-то горло, то тонул в вязкой темноте. Он не был уже уверен, кто он, чьё тело ему роднее: соколиное или человеческое. Ему виделась ночь, когда Селеста впервые обернулась на его глазах человеком, и не мог понять, было ли это на самом деле. А была ли вообще это встреча? Может, ему всё привиделось, как и ужасная темнота, тянущая в свою глубину?