Украинское галицкое сообщество все больше политически структурируется: часть народовцев и радикалов отказываются от социалистической идеологии в пользу национальной идеи и объединяются в украинскую национально-демократическую партию (УНДП, 1899) — самое массовое политическое движение. Появились клерикалы, оставались радикалы, укрепились социал-демократы. Это была та политическая структуризация, которая вооружила галицких украинцем тем политическим опытом, который подроссийские украинцы могли получить лишь после революции 1917 г. — опыт легальной многопартийной системы в условиях политической свободы. Но надднепрянцы тогда получили российскую гражданскую войну и интервенцию — поздно было учиться. Поэтому украинский политический опыт галичан был на момент 1918 г. (т. е независимости) гораздо более зрелым, а национальные приоритеты более разработанными и прагматичными. Без идеалистического идиотизма надднепрянских социалистов, угробившего украинскую государственность.

Возвращаясь к сквозной теме нашей книжки — кто же из них был украинским националистом? — можем сказать: в Галиции — все представители национальных сил (от клерикалов до социал-демократов), поскольку они все более ориентировались на реализацию украинской национальной государственности.

В 1902 г. сторонники упомянутого нами в предыдущем разделе о Надднепрянщине Миколы Михновского образовали Украинскую народную партию, целью которой была «одна, единая, неделимая от Карпат аж до Кавказа, самостоятельная, свободная, демократическая Украина — республика рабочих людей — вот национальный украинский идеал». Эта цель была сформулирована в первой из «Десяти заповедей УНП», чаще называемых «Десятью заповедями украинского националиста», к числу которых относились и последующие:

2. Все люди — твои братья, но москали, ляхи, венгры, румыны и евреи суть враги нашего народа, пока они господствуют над нами и эксплуатируют нас.

3. Украина — для украинцев. Итак, выгони отовсюду с Украины чужаков-угнетателей.

4. Всюду и всегда употребляй украинский язык. Пусть ни жена твоя, ни дети твои не поганят твоего дома языком чужаков-угнетателей.

5. Уважай деятелей родного края, ненавидь его врагов, отвергай оборотней-отступников, и хорошо будет всему твоему народу и тебе.

6. Не убивай Украину своим равнодушием к всенародным интересам.

7. Не стань оборотнем-отступником.

8. Не оббирай собственный свой народ, работая на врагов Украины.

9. Помогай своему земляку прежде всего. Держись вместе.

10. Не бери себе жены из чужаков, поскольку дети твои будут тебе врагами, не дружи с врагами нашего народа, потому что ты добавляешь им силы и отваги.

Эти эпатажные для тогдашних «политических украинцев» заявления были только на обложке программы партии, все внутри посвящалось социальным проблемам, напрямую не связанными с заявленными «заповедями». Это делает маловлиятельное движение Миколы Михновского интересным с точки зрения вопроса — был ли автор «заповедей» «первым украинским националистом».

Вполне логично, что развивающееся национальное движение, разрастаясь, обретало свои крайности: одна уже начинала отвергать национальное в пользу социальных приоритетов, а другая начинала национальное (в данном случае сугубо этническое) абсолютизировать. Поскольку все политические и культурные движения, исходящие из тезиса о существовании украинской нации (отдельного украинского народа), были, по сути своей, движениями, представлявшими украинский национализм, они все были националистичны — украинские социалисты тоже представляли национализм. Отходя от национальных приоритетов в пользу воображаемого «социалистического интернационализма», часть из них начинала выпадать из этой обоймы, но многие потом вернулись, когда реалии украинско-российской войны 1917–1921 гг. заставили их сделать окончательный выбор (хотя кто-то, конечно, сделал выбор и в обратном направлении — от национального к социалистически «интернациональному»). Посему считать (исходя из «Десяти заповедей») «националистом» только Михновского и его немногочисленных последователей — неверно.

Настоящий мужчина

Леся Украинка (1871–1913) — блестящая поэтесса, человек огромной духовной силы. Племянница Драгоманова, который во многом на нее повлиял. Ее талант и творческая мощь очень многих и многих людей обратили в украинскую веру. Она была пламенным критиком любых оппортунистов и соглашателей. Ее унес в могилу туберкулез — бич тогдашней интеллигенции.

Мне кажется, что тезис об «эпатаже», «провокации» в данном случае будет наиболее верным: Михновский в своей пробе пера («Самостийной Украине», предназначенной для Украинской революционной партии) снабдил социалистическое содержание брошюры националистической формой, крайне этим озадачив других товарищей по движению. Зная дальнейшую деятельность Михновского, иную трактовку я дать не могу. Он был «самостийником», т. е. мыслил более «национально», чем его соратники, по-провинциальному эпигонски повторявшие идеи российского марксизма. Однако при том он и не был каким-то украинским шовинистом, как можно было бы предположить. Его кругозор был шире, и он уже видел возможности национальной самореализации украинцев, в то время как его современники были ограничены в интересах исключительно социальными проблемами народных масс. Им не хватало смелости хоть сколько-нибудь выступить против социалистически-интернациональной идейной моды российских социал-демократов. Идея независимой государственности не воспринималась украинскими активистами, пока сама жизнь не заставила их действовать как «самостийников».

До 1917 г. идеи Михновского оставались маргинальными в украинском левом (а другого не было) «политикуме». В год революции он показал себя одним из первых украинских государственников, призывая к скорейшему строительству вооруженных сил. В результате имел место грустный парадокс: его видение ситуации оказалось верным, но сам он, изначально излагавший адекватный взгляд на перспективы украинства, оказался вытолкнутым из политического процесса теми, кто со значительным опозданием стал реализовывать его идеи, — тем же Петлюрой. Поэтому действительно заслуженной им роли в освободительном движении 1917–1921 гг. Михновскому сыграть так и не удалось. Он во многом опередил свое время, а те, что его критиковали, пришли к тому же видению, но когда было уже слишком поздно. Среди немногих единомышленников Михновского можно назвать Вячеслава Липинского и Дмитра Донцова (о которых речь пойдет ниже), но они оставались в своей среде такими же одинокими и невостребованными.

Возвращаясь к вопросу о том, кто же был «первым националистом», уточнимся, что мы не делаем сам «национализм» исключительно негативным ярлыком. Вспомним, что национализм — это просто система ценностей, где понятие «нации» является ключевым, но, кроме идеи самоопределения (которая сама по себе влечет некие политические последствия), все остальные его составляющие — политически нейтральны[49]. Все конкретные проявления национализма уже зависят от тех «политических союзов», в которые национализм «вступает», — с социалистами, либералами, консерваторами, правыми и левыми экстремистами, людьми умеренными или террористами, зависит также от конкретных коллизий в обществе (ведь, например, гражданская война может крайне радикализовать все конфликты и сделать из респектабельного умеренного джентльмена жесткого экстремиста или тирана).

Поэтому на честь называться первыми украинскими националистами могут скорее претендовать Костомаров и Шевченко, да и то потому, что в их время уже начинало работать современное понятие «народа-нации» и «Украина» для них уже была широким пространством, определяемым этнической территорией определенного народа, не ограниченной только Малороссией или другой локальной областью. Они уже были людьми эпохи модерного национализма и выразителями вполне очевидной европейской интеллектуальной моды, которая лишь по-новому оформила претензии и так уже давно существующего украинского народа (как бы он себя не называл в зависимости от эпохи и ситуации). «Этнографизм» и «демократизм» просто сместил акценты и сделал мотивацию и опору движения за самобытность определенной исторической земли не элитарной, а массово-народной. Плоды Просвещения теперь озадачили украинскую элиту «народом», который как оправдывал своим существованием ее усилия, так и одновременно отягощал ее необходимостью мобилизовать себя на борьбу за свои «национальные идеалы».