— О, она определенно все еще любит камни, не так ли, милая? И гадание на картах таро. У нее в комнате в академии полно всяких колдовских штучек.

Джона находит это очень забавным. Папа ухмыляется, довольный тем, что позабавил своего сына; похоже, на самом деле не понимая, что сделал это за счет своей дочери.

— Очень любезно с твоей стороны предложить взять Прес в поездку, Джона, — говорит папа, улыбаясь ему. Он всегда отчаянно пытался вовлечь Джону во все, что только мог. Всегда хотел, чтобы тот чувствовал себя частью нашей семьи. Должно быть, ему стало тепло и уютно внутри от того, что Джона предложил взять меня с собой в такую классную поездку, как будто действительно считает меня своей сестрой. Однако мой отец не услышал странного поворота в голосе Джоны, когда тот назвал меня Рыжей. Или заметил, но предпочел не обращать на это внимания, как предпочитал не обращать внимания на многие другие ехидные замечания в прошлом. Мама всегда замечала. Она заступалась за меня, когда Джона был действительно противным, но большую часть времени просто бросала на него предупреждающий взгляд и держала рот на замке, боясь быть той женщиной — второй женой, которая ругает других детей своего мужа, когда у нее нет на это реального права.

— Спасибо, но я не могу, — тихо говорю я.

Джона наклоняется через стол, указывая на меня вилкой.

— Почему это? Только не говори мне, что у тебя есть более важные дела? Ты сейчас одна из популярных девушек?

— Ха! Ну нет. Пресли слишком сдержана для этого, — вмешивается папа. На этот раз предательство ранит еще глубже. С каких это пор он присоединился к ядовитым, низкопробным издевательствам Джоны? Я осторожно ставлю столовое серебро и прикладываю салфетку ко рту; в этом жесте нет необходимости, но он дает мне секунду, чтобы перевести дух.

— На самом деле, я собираюсь путешествовать по Европе со своими подругами.

Папа откидывается на спинку стула.

— Что?

— Да. Я уезжаю на следующий день после выпуска, так что…

— Ты не говорила мне об этом? Почему я впервые слышу обо всем этом?

Джона, гребаный социопат, отражает выражение ужаса на лице отца.

— Черт возьми, нет. Для тебя слишком опасно бродить по Европе в одиночку. — Он говорит это так прозаично, как будто у него есть какая-то власть надо мной.

— Как и сказала, я еду со своими подругами. И не буду одна. Нас будет трое.

— Кто? — спрашивает папа.

— Карина и Элоди.

— Элоди? Я не знаю никакой Элоди.

— Она начала учиться в академии в январе. И действительно милая. Она…

— Три наивные девушки, путешествующие с рюкзаком по Европе? Звучит как начало фильма ужасов, — говорит Джона. — Кто-то из вас обязательно окажется в ванне со льдом, потеряв почку. Или просто убитой. Ты слишком молода.

— Ты буквально три секунды назад сказал, что я взрослая!

Однако папа вздрагивает от картины, которую только что нарисовал Джона.

— Твой брат прав, милая. Боюсь, мне придется серьезно подумать об этом, прежде чем соглашусь.

— Не знала, что мне нужно получить твое разрешение.

Он смотрит на меня поверх своего бокала с вином, застывая на месте.

— Прости?

— К тому времени мне будет восемнадцать. Совершеннолетняя. Я буду свободна принимать свои собственные решения. — Я говорю это осторожно, легким, воздушным тоном. Последнее, что хочу делать, это ссориться с папой на глазах у Джоны, и еще не хочу его обидеть. Я люблю этого невежественного идиота больше всего на свете. Не хочу напоминать ему, что после окончания средней школы Джона отправился в путешествие по Таиланду и Австралии в одиночку. Почему мне не должна быть предоставлена такая же возможность?

Папа медленно ставит бокал с вином на стол, даже не пригубив из него.

— Ух. Пресли, милая. Я понимаю, каково это в твоем возрасте. Почувствовать себя совершенно взрослым. И знаю, что перспектива принимать подобные решения для себя должна быть действительно захватывающей. Но это… мне неприятно это говорить… — Он съеживается. — Но у мальчиков все по-другому. И Джона действительно поднимает хороший вопрос. Тебе будет всего восемнадцать. И хотя это дает тебе некоторые юридические права, это не значит, что ты можешь просто слоняться без дела и делать все, что нравится.

— Я думала, что это именно то, что имелось в виду.

— Эй. Папа просто присматривает за тобой. Ты не способна выжить на улице. И он не сможет просто запрыгнуть в самолет, чтобы вытащить тебя, когда ты попадешь в беду. К тому времени ресторан будет открыт.

— Это еще один хороший момент. Ты будешь нужна мне здесь. Я рассчитывал на твою помощь, чтобы сдвинуть бизнес с мертвой точки. Таким образом, мне не придется нанимать хостес, пока ты не уедешь в колле…

Холодное, гнетущее чувство поселяется у меня в животе, сдавливая внутренности свинцовой тяжестью.

— Подожди. Минуту назад ты был не против, чтобы я поехала с ним в Мексику. Теперь я буду прикована к столу хостес на несколько месяцев?

— Это не одно и то же, Прес, — возражает папа. — Десять дней в Сан-Диего сильно отличаются от недель, проведенных в разъездах по Европе. Я не буду знать, где ты. Не буду знать, в безопасности ли ты…

— Как будто ты знал бы, где я и в безопасности ли, если бы была с Джоной!

— Конечно, знал бы! — Папино лицо почти того же цвета, что и его мальбек. — Он твой брат. И позаботится о тебе. Конечно, с Джоной ты будешь в безопасности!

На другой стороне стола мой сводный брат ухмыляется, слишком хорошо зная, что наш отец не может видеть неприятную маленькую усмешку. Ему это нравится. Он чуть не разрушил мою жизнь три года назад. Теперь опасно близок к тому, чтобы испортить мою выпускную поездку, и я не позволю этому случиться.

Ножки моего стула скрипят по твердой древесине, когда я отодвигаюсь от стола.

— Прости. У меня пропал аппетит. Я могу уйти?

Папа протягивает руку и кладет свою поверх моей.

— Останься, милая. Думаю, будет лучше, если мы поговорим и отложим эту идею с Европой в долгий ящик сейчас, чтобы тебя не обнадеживать.

— Мы можем поговорить об этом завтра. Или… нет. Мы не будем откладывать это в долгий ящик. Я отправлюсь в это путешествие. Мои подруги разъезжаются по разным колледжам. Даже в разные страны. Я не увижу их снова бог знает сколько времени. Я не упущу шанс провести немного реального времени с… — Вау, я едва могу дышать. Делаю паузу, на секунду успокаиваясь. Однако это не работает; мой пульс учащается. Я чувствую странное головокружение. — Прости. Я действительно… Я действительно неважно себя чувствую. Извините меня.

— Срываясь с места, ты только доказываешь, насколько ты незрелая, — кричит мне вслед Джона.

Но я уже сбежала с кухни. Я на полпути ко второму этажу. Когда поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, в моих ушах звучат слова моего отца.

«Конечно, с Джоной ты будешь в безопасности».

Но папа ни хрена не понимает, о чем говорит.

Я никогда не была в безопасности со своим старшим братом.

Если бы только он знал правду.

Несколько часов спустя Джона доказывает, насколько он не изменился. Я просыпаюсь в новенькой кровати, которую купил мне папа, вся в поту.

Он не издал ни звука, но я знаю, что он там.

В тени.

Выжидает.

ПАКС

Здесь темно.

Мой пульс колотится так сильно, что, кажется, у меня вот-вот случится гребаный сердечный приступ. Резко сажусь, хватаясь за рубашку, обнаружив, что она насквозь промокла и прилипла к моей коже. Требуется десять глубоких вдохов, прежде чем мой пульс замедляется и достигает ровного ритма. Стягиваю с себя мокрую рубашку и швыряю ее в темноту, затем упираюсь локтями в бедра, обхватив голову руками.

Что, черт возьми, это было?

На тумбочке горит мой мобильник, отбрасывая яркий белый свет на стену позади меня. Обычно я выключаю его, когда ложусь спать, но, должно быть, сегодня забыл; строка уведомлений о текстовых сообщениях монополизирует экран, и каждое из них от М.