Согнувшись пополам, тяжело дыша, я упираюсь руками в бедра.

— Как твоя головная боль?

Дэш поднимает палец — пожалуйста, подожди. Секунду спустя он врезается в колючий кустарник с маленькими белыми цветочками. Парень кашляет и сплевывает, а я, будучи большим другом, изо всех сил стараюсь не рассмеяться, хлопая его по спине.

— У-у-х. Черт, — стонет он. — Ты сумасшедший.

— Я? — Я само воплощение фальшивого замешательства.

Мой друг выпрямляется с лицом цвета холодного пепла.

— Ты только что заставил меня гоняться. — Он поднимает руку в направлении тропы, которую мы только что прошли. — Я съел рогалик перед тем, как мы вышли из дома. Рогалик. Знаешь, как тяжело тягаться с этим дерьмом в желудке? Это… гребаный… комок теста, — говорит он, все еще сплевывая.

— Тебе необязательно было гнаться за мной. — Я ухмыляюсь. — Мог бы просто позволить мне выиграть.

С испепеляющим взглядом он скалит на меня зубы.

— Ага. Конечно. Как будто это могло случиться.

К тому времени как мы возвращаемся к дому, к нему возвращается румянец; он запихивает в себя еще один рогалик во время короткой поездки в гору. Мы уже занимаем свои обычные места на уроке английского, когда Рэн и Элоди вместе протискиваются в дверь, выглядя растрепанными.

Джарвис так же строга в этом классе, как и в Творческом письме; она неодобрительно смотрит на почти опоздавших.

— Я собираюсь поверить, что ты спустилась из женского крыла, а мистер Джейкоби просто ждал тебя снаружи, Элоди. Ну же. Занимайте свои места. Мы готовы начать.

Рэн швыряет в меня кинжалы взглядом, падая на кожаный диван под окном.

— Какого хрена? Почему ты не пришел за нами?

Я выгибаю бровь.

— Я твой друг, а не сержант по строевой подготовке, чувак. И не могу приказывать тебе.

— Очень по-взрослому, чувак.

Кроме того, я не против возить своих друзей по округе, но я не гребаный личный шофер Элоди Стиллуотер. Надеюсь, что им двоим пришлось идти пешком.

Чейз нигде не видно. В другом конце комнаты Элоди сидит рядом с Кариной. Я замечаю, как она ухмыляется Дэшу, который сияет рядом со мной, как какой-то влюбленный идиот, и что-то внутри меня обрывается. С меня хватит. Я хватаю свою сумку и поднимаюсь на ноги.

— Да, мистер Дэвис. Что я могу для вас сделать?

Джарвис смотрит на меня с тем же усталым выражением «что, черт возьми, теперь?», которое носят все другие преподаватели в академии рядом со мной.

— Меня сейчас стошнит, — говорю я категорично. — Я иду домой.

Она вздыхает.

— Ты не можешь просто так пойти домой.

— А ты не можешь удерживать меня здесь, если я плохо себя чувствую.

— Если ты болен, то знаешь, что нужно делать. Тебе нужно сходить к медсестре.

— Отлично. Я засуну градусник в задницу, если это означает, что я смогу убраться отсюда к чертовой матери.

ПРЕС

Счастлива.

Я просыпаюсь действительно счастливой.

Самое странное, я не могу вспомнить, когда в последний раз была счастлива.

Это было в другой жизни, до той ночи в больнице. До того, как Мара пропала? Черт, может быть, это действительно было так давно. И хотя мне пришлось провести выходные дома, спать на продавленном диване в душной жаркой гостиной, а папа все время висел над душой, но я все время была счастлива. Потому что воспоминание о том, как мы были с Паксом в Бунт-Хаусе, а затем о том сумасшедшем опыте с ним на лужайке, в то время как Дамиана Лозано жаловалась и стонала о Мерси… этого было достаточно, чтобы поддержать меня. Без тени сомнения, я уверена этого будет еще больше. Я достаточно хорошо знаю Пакса, чтобы видеть, как ему понравилась наша чрезвычайно публичная встреча. Он хотел большего. Ради бога, тот хотел, чтобы я поехала к нему в ту ночь. Есть надежда, что парень захочет продолжить нашу маленькую договоренность до окончания школы, и это все, что меня волнует. Как только я уеду из этого богом забытого городка, мне больше не понадобится такое опасное отвлечение от моих демонов. Я оставлю кошмары и отвратительные воспоминания позади, и смогу начать совершенно новую жизнь.

Кроме того. Может быть…

Может быть, есть шанс, что Пакс все еще захочет увидеть меня после окончания школы. Я не позволяю себе зацикливаться на этой мысли. Это было бы неразумно. Я должна держать все это в голове. Для него это просто секс. Он уедет в колледж и начнет трахать девчонок в Гарварде, а я останусь всего лишь далеким воспоминанием. И это нормально. Я должна сделать так, чтобы все было хорошо.

Папа целует меня в макушку, прежде чем я сажусь в машину. Он пытается, в пятидесятый раз с вечера пятницы, заставить меня вернуться в дом, но на этот раз без особого энтузиазма. Потому что знает, каким будет мой ответ, еще до того, как я открываю рот.

Я серьезно опаздываю на первый урок к тому времени, как выезжаю на дорогу, ведущую к академии. Тем не менее, я все еще улыбаюсь, когда включаю музыку, распевая во всю мощь своих легких, когда въезжаю на длинную широкую подъездную дорожку. Все еще улыбаюсь, когда сворачиваю на парковку позади академии, хватаю свою сумку и бегу к выходу. И когда я вижу знакомую фигуру, стоящую на ступеньках, моя улыбка все еще не исчезает. Потому что парень такой неуместный, такой неожиданный, когда ожидает меня там, у двери, что сначала я не могу собрать все воедино.

Только когда Джона сбегает по ступенькам и встречает меня на полпути, крепко сжимая мою руку, реальность доходит до меня, и я понимаю, что это реально.

Он здесь.

Сейчас.

— Привет, Рыжая. Приятно хоть раз увидеть тебя такой жизнерадостной. — Его улыбка притягательна. Слова звучат так очаровательно, когда он их произносит. — Давай. Пойдем со мной. Думаю, нам нужно немного поболтать, не так ли?

— Что за… — Мое сердце перестает биться в груди. — Что ты здесь делаешь?

Он ухмыляется, и мое зрение начинает затуманиваться. Но не раньше, чем воспоминания, которые я так хорошо сдерживала, наваливаются на меня, окружая, требуя моего внимания.

Зловещее присутствие, притаившееся, поджидающее меня в темноте.

Кровать.

Кровь.

Нож.

ПРЕС

В ТУ НОЧЬ…

— Ты должен уйти. Если папа найдет тебя здесь…

— Не будь гребаной идиоткой, Пресли. Ты видела, сколько тот выпил за ужином. Он уже храпит в своей постели. И даже если бы нашел меня здесь, то что? Он подумает, что его дети тусуются, проводят время вместе?

О, нет.

Джона включает крошечную лампу на моей тумбочке, затем садится на кровать рядом со мной. Протягивает руку и накручивает прядь моих распущенных волос на указательный палец, хмуро глядя на нее, и от приступа тошноты у меня сводит живот. Ему никогда не нравились мои волосы. Он всегда говорил, что это напоминает ему о моей матери, которую он презирает почти так же сильно, как меня.

Он замечает, как я вздрагиваю, и тихо смеется.

— Ах, да ладно, Прес. Не веди себя так застенчиво. Ты никогда раньше не уклонялась от моих прикосновений.

Уклонялась, и он это знает. В первый раз, когда Джона вошел в мою комнату, когда мне было тринадцать, я брыкалась и кричала так громко, что он засунул мне в рот грязную тряпку и зажимал нос, пока я не перестала дышать и не потеряла сознание. Когда очнулась неизвестное количество времени спустя, он уже был внутри меня. Боль была ярким уколом. Он хрюкал, когда трахал меня, прижимая предплечье к моему горлу, чтобы убедиться, что я не смогу снова закричать.

На следующее утро, пока мама с папой спорили на кухне, он запихнул мне в глотку таблетку экстренной контрацепции. Меня вырвало часом позже, но это не имело значения. Тогда у меня еще даже не начались месячные. В следующий раз, когда он пришел ко мне в комнату, у меня действительно были месячные. Ему было все равно. Два раза после этого он затащил меня в подвал дома, где мы остановились в Палм-Спрингс, и трахал меня в задницу, «чтобы избежать ненужных осложнений», — говорил он.