Я смотрю ей прямо в глаза.

— Я прочитал все эти дурацкие брошюры. Провел свое исследование в Интернете. И говорил об этом с восемью из вас, ребята. Я знаю, как это будет хреново. Можем мы, пожалуйста, просто покончить с этим?

У нее на лице выражение «Я-не-ценю-твое-отношение-парень». Удивительно, сколько людей я видел с таким же за эти годы. Она медленно выдыхает через нос, сверля меня взглядом, потом что-то записывает в блокноте, который держит в руках; затем передает его съежившемуся ординатору позади нее.

В операционной сварливый ублюдок, изо рта которого воняет несвежим кофе, говорит мне считать в обратном порядке от десяти, пока вводит меня в наркоз. Я упрямо смотрю на него, сердито, пока края моего зрения расплываются.

Затем все становится черным.

Когда просыпаюсь, у меня пульсирует в левом бедре, и бьется слишком быстро. Это чертовски больно. Сейчас я нахожусь в больничной палате, а на улице темно. Маунтин-Лейкс молчит по другую сторону большого голого окна в комнате, но в воздухе стоит странный электрический гул. Может быть, раздражающий гул как-то связан с тем фактом, что кто-то только что просверлил дырку в моем гребаном бедре.

Я пытаюсь сесть, и с небес сходит молния, ударяя меня по члену. Ужас накапливается у меня в животе, когда страх закрадывается внутрь. Почему, черт возьми, у меня болит член? Почему, блядь, мне так больно? Что-то пошло не так. Они каким-то образом повредили мое барахло. Я сломан. Они, блядь, искалечили меня. Я откидываю простыню, готовясь к худшему. И вот она: тонкая трубка, выходящая из конца моего члена. Она ведет к прозрачному пластиковому пакету, прикрепленному к штативу для капельницы рядом с кроватью.

Они поставили мне катетер. Гребаный катетер. Ни за что, блядь. Я не собираюсь лежать здесь с трубкой, засунутой в член. Оглядываюсь вокруг, пытаясь найти кнопку вызова, которую мог бы использовать, чтобы привлечь чье-то внимание. В конце концов, вижу кнопки на внутреннем подлокотнике кровати. Нажимаю на красную кнопку пять раз, и через несколько мгновений дверь с грохотом распахивается, громко ударяясь о стену. Кто бы вы думали врывается внутрь, выглядя безумным и готовым ко всему? Так, так, так, если это не мой старый приятель Реми. Синяк, который я поставил ему на челюсти, выглядит ужасно.

Он подбегает к кровати.

— Что? Что не так? Ты можешь дышать?

Я отмахиваюсь от его рук.

— Да, я, блядь, могу дышать. Вытащи эту чертову трубку из моего члена прямо сейчас, или я вырву ее голыми руками.

Выражение лица Реми мрачнеет.

— Эта кнопка предназначена только для экстренных случаев. Ты хоть представляешь, сколько тревог ты только что поднял?

— Одиннадцать.

— Не умничай, придурок. — Он хлопает по зеленой панели на стене над кроватью, и в коридорах раздается «Динь-динь! Динь-динь! Динь-динь!» и все затихает. — Катетер не выйдет, пока ты не наполнишь этот пакет. — Реми указывает на пластиковый пакет на штативе для капельницы. — Ты еще не прошел и пятой части пути. Выпей немного воды. Возможно, я смогу убрать его утром.

— Ты сумасшедший? Я не хочу, чтобы эта хрень была во мне всю ночь. Она растянет мою гребаную уретру.

Реми закатывает глаза.

— Для того, кто так хорошо умеет держать удар, ты, конечно, большой ребенок.

— Я не шучу. Достань катетер, или, клянусь Богом, я его вырву.

Он смеется.

— Вперед. Посмотришь, что тогда произойдет с твоей уретрой. Дай мне взглянуть на твою спину.

Я киплю, когда он откидывает одеяло и стоит там, ожидая, когда я перевернусь.

— На самом деле мне за это платят, — отмечает он. — По общему признанию, не очень хорошо, но я смирился со своей зарплатой. Поэтому могу потратить здесь с тобой весь свой день и все равно заплачу за аренду в конце месяца. Мне до лампочки.

— Ты, блядь, хуже всех, ты это знаешь?

Реми ухмыляется.

— А ты жалкий мешок дерьма. Тебе повезло, что Пит сказал мне, что ты ходил навестить Пресли, иначе я бы сейчас так мягко с тобой не обращался. В обычной ситуации ты мог бы наброситься на меня с кулаками, но поверь — ты не сможешь драться через пять минут после пробуждения после донорства костного мозга.

Я стону, сдерживая очень красочные выражения, когда переворачиваюсь ровно настолько, чтобы Реми мог расстегнуть мой халат и проверить место разреза. Не знаю, должен ли я чувствовать себя самодовольным из-за того, что он пялится на мою голую задницу, или мне должно быть стыдно, что я должен выставлять себя напоказ перед ним. Парень тычет и толкает меня, достаточно нежно, что-то ворчит, затем заменяет мне повязку и говорит, что я могу снова лечь.

— Очень аккуратно. Очень чисто. Доктор Лондон — лучшая. — Реми агрессивно строчит что-то в моей карте.

— Где моя сумка? Моя одежда? Мои туфли?

Он не отрывает взгляда от блокнота.

— Заперты в шкафу в раздевалке для персонала, — говорит он. — Ты получишь их обратно через пару дней, как только доктор Лондон скажет, что ты достаточно здоров, чтобы уехать отсюда.

— Ух. Я так не думаю. Я иду домой.

Реми вздыхает, опуская планшет.

— Откуда я знал, что ты доставишь неприятности, а? Я, должно быть, чертов экстрасенс.

— Верни мне мое барахло, Реми.

— Нет.

— Клянусь гребаным Богом…

— Клянись, чем хочешь. Это ничего не изменит. Твое тело только что пережило травму. Ты слаб и уязвим для инфекций. Тебе нужно отдохнуть и подлечиться.

— Значит, ты держишь меня в плену?

Реми фыркает, используя тон, который предполагает, что я, возможно, слабоумный.

— Я делаю свою работу и забочусь о своем пациенте. Поверь мне, я наслаждаюсь твоим обществом гораздо меньше, чем ты моим. Если бы это зависело от меня, я бы позволил тебе ковылять отсюда сию же секунду.

ПАКС

Они хотят оставить меня в больнице на три дня. Три. Чертовых. Дня. Ни за что, черт возьми. Я жду, пока они удалят катетер — Реми получает огромное удовольствие, заставляя меня ждать до полудня следующего дня, — а потом сваливаю оттуда к чертовой матери. Не требуется много времени, чтобы очаровать одну из медсестер и заставить ее принести мое барахло. Я немного пофлиртовал с ней, и следующее, что помню — мне вернули мой телефон, ключи и одежду.

Я ухожу, ничего не подписывая и никому не говоря, и мне, блядь, все равно. У меня болит горло, и это очень странно. И, конечно, болят бедро и спина. Типа, действительно чертовски больно. Мой болевой порог высок, но острая, пронзающая боль, которая окатывает меня с каждым ударом сердца, заставляет дыхание перехватывать в горле.

Я запрыгиваю в «Чарджер» и уезжаю. Десять коротких минут спустя подъезжаю к Бунт-Хаусу, и вся моя спина и левый бок горят, а в голове стучит. Хватаю свой телефон и ключи, оставляя все остальное барахло в машине, затем, пошатываясь, поднимаюсь по ступенькам к входной двери. Она заперта — парни где-то гуляют.

Прохожу через фойе и поднимаюсь по лестнице, не потрудившись осмотреть первый этаж. Мне нужно добраться до комнаты. Это все, о чем я могу думать. Мои синапсы пульсируют. Лестничный пролет стоит между мной и моей кроватью, но я справлюсь с этим. Что такое один лестничный пролет?

Шаг.

Шаг.

Шаг.

Одна нога перед другой.

Держусь за бок, впиваясь пальцами в пах всю дорогу вверх, немного беспокоясь, что мои внутренности могут вывалиться. Поднимаюсь в свою комнату. С грехом пополам. Слишком уставший, чтобы снять с себя одежду, я падаю на матрас королевских размеров, шипя, когда от удара боль отдается до самых корней зубов.

Усталость овладевает мной. Когда просыпаюсь позже, Рэн стоит в изножье моей кровати с моим мобильным телефоном у уха. Он хмуро смотрит на меня, когда говорит в него.

— Да. Спасибо. Я прослежу, чтобы он их забрал. Да. И прослежу, чтобы он приехал. Спасибо. — Его ярко-зеленые глаза метают в меня кинжалы, когда он вешает трубку. Кажется, будто Рэн собирается броситься на кровать и обхватить руками мое горло. — Я думал, ты на съемках, — рычит он. — Представь мое удивление, когда я услышал, как твой чертов мобильный телефон разрывается здесь.