Отец Чейз улыбается довольной, искренней улыбкой. Он выглядит как добрый человек. Усталый человек, на плечах которого слишком много проблем. Выглядит так, словно ему нужен отпуск.

— Это действительно мило. Честно говоря, не знал, что у него здесь есть знакомые. Я только что вернулся в город, и… — Он замолкает, его мысли ясно читаются на лице, когда он думает об этом. — Подожди. Откуда ты знаешь Джону? За все эти годы он почти не проводил здесь времени.

Жесткий, как доска, я киваю, неохотно произнося следующие слова.

— На самом деле я знаю его через Пресли. Она моя… ну, мы… — я глубоко вдыхаю через нос, — …друзья.

Мистер Уиттон хмурится.

— Вы друзья с Пресли? — По сути, в его голосе нет неодобрения. Может быть, немного шока?

— Да. — Боже, Чейз бы это понравилось — быть здесь и быть свидетелем того, как я признаю это вслух? Что я действительно думаю о ней как о друге? Она бы умерла со смеху. Правда в том, что та для меня гораздо больше, чем друг, и мы оба это знаем. Однако знать что-то и быть готовым признать это вслух — это очень разные вещи.

Мистер Уиттон не знает, что с собой делать. Он достает свой мобильный телефон, смотрит на экран, затем кладет его на место. Упирает руки на бедра, переминается с ноги на ногу, смотрит на свои ботинки и думает. Спустя, кажется, целую вечность, он поднимает взгляд на меня, смертельно серьезный, когда говорит:

— Ты серьезно? Ты действительно ее друг?

Я молча киваю.

— Она… она рассказала тебе о… том, что была в больнице?

Блядь. Это становится слишком тяжело.

— Я знаю, что она была больна, и они продержали ее там неделю или около того.

— Ты знаешь… — он морщит лоб, — …почему?

— Нет. — Я рад, что мне не нужно лгать ему об этом; потому что действительно не знаю, почему Чейз сделала то, что сделала. Поначалу мне было все равно. Я пытался заставить себя не обращать на это внимания, но это стало трудно. По состоянию на сегодняшнее утро мои усилия в этой области официально оказались бесполезными. Мне, блядь, не все равно, и сейчас я твердо намерен выяснить, почему она причинила себе боль. В этой истории что-то не так, все это чертовски воняет, и мне это ни капельки не нравится.

Мистер Уиттон печально кивает.

— Ясно. Я ужасно беспокоюсь о ней. Если бы ты мог… — Он вздыхает, как будто только что сдался.

— Не волнуйся, — говорю ему. — Я присмотрю за ней. Обещаю.

ПАКС

Когда возвращаюсь, Пресли спит, свернувшись калачиком. Я фотографирую ее, подвешивая объектив прямо над ней, где она лежит, свернувшись в позу эмбриона, и уже знаю, что это будет моя любимая фотография всех времен; она может получиться чертовски размытой и сильно недоэкспонированной, но я никогда не сделаю снимок лучше.

Включаю телевизор и загружаю Call of Duty; подключаю звук к наушникам, чтобы грохот выстрелов не разбудил Чейз, а потом сажусь на диван под окном с наушниками, висящими у меня на шее, и просто… наблюдаю за ней.

Недавно я сказал Джейкоби, что нет ничего более жуткого, чем наблюдать за кем-то, пока тот спит, но на самом деле это не так. Я чувствую себя мудаком-неудачником первого класса, когда присаживаюсь на край дивана, локти на коленях, подбородок в ладонях, руки прикрывают рот… черт возьми, я в панике.

Я видел, как это происходило.

Я, блядь, почувствовал это.

Говорил себе, что это не по-настоящему. Что я смогу избежать этого.

Сказал себе, что не стану жертвой того же дерьмового человеческого состояния, что и мои друзья, но, черт возьми.

Я был таким тупым идиотом.

Высокомерным.

Думал, что смогу быть выше этого.

Блядь.

Чейз шевелится в моей кровати, и я подпрыгиваю, хватаю контроллер рядом с собой и нажимаю на кнопки, как будто играю все это время. Когда девушка садится, ее щеки становятся ярко-пунцовыми при виде меня.

— Черт. Мне очень жаль, — говорит она. — Я не хотела засыпать.

Я делаю вид, что снимаю наушники, хотя прекрасно ее слышал. Я такой придурок.

— Хм?

— Я не хотела засыпать, — повторяет она.

— Я же сам предложил. — Пожимаю плечами, как будто это не имеет большого значения, что она только что спала в моей постели, где никогда не спала ни одна другая девушка. — Хочешь, подвезу обратно в академию? — Я само воплощение беззаботности.

Она зевает.

— Да, пожалуйста.

Пока она переодевается обратно в свою одежду, я заворачиваю буррито, которое приготовил для нее ранее — то, от которого она откусила один кусочек, — в кусок кухонной бумаги и ставлю его в микроволновку. Она ничего не говорит, когда я грубо протягиваю его ей у входной двери. Пресли ест молча, пока я везу ее в гору. У нее хватает ума ничего не говорить о странном напряжении, которое сейчас висит между нами, но знаю, что она это чувствует. Я, блядь, чувствую это. Что-то изменилось между нами, и я не готов к этому. Не хочу этого. И сделал бы все, чтобы все вернулось на круги своя, как было до каникул, когда я даже не помнил, как чуть не трахнул ее в лесу в ночь последней вечеринки в Бунт-Хаусе. Но это невозможно отменить. Невозможно вернуть. Нельзя отменить взрыв бомбы.

Я даже не знаю, что, черт возьми, мне теперь делать. Я видел, как другие люди ведут себя с людьми, к которым у них якобы есть чувства, но идея протянуть ладонь и взять Чейз за руку просто кажется чертовски унизительной. Так что я этого не делаю.

Она вылезает из «Чарджера», и я грызу ноготь большого пальца, пока наблюдаю, чтобы убедиться, что та благополучно миновала двери академии, прежде чем съезжаю с подъездной дорожки на действительно опасной скорости. Мое сердце так сильно бьется, когда я возвращаюсь в дом. Мне нужно посидеть в машине пять минут, дыша, думая, дыша, думая, прежде чем вернуться в свою комнату. И когда это делаю, первое что я замечаю? Единственный рыжий волос на моей подушке, свернувшийся сам по себе, как Уроборос, символ вечности, змея, пожирающая собственный хвост.

Змеи — это символы трансформации.

Перемены.

Ха-ха, черт возьми, я слишком много в это вкладываю. Смахиваю волос с подушки и бросаюсь на кровать, впиваясь тыльными сторонами ладоней в глазницы, пока не вызываю всплески цвета за веками.

Блядь.

К черту это гребаное дерьмо.

Серьезно.

Блядь.

Достаю свой сотовый и отправляю сообщение Джейкоби.

Я: Нужна твоя помощь кое в чем.

Он отвечает сразу же.

Рэн: ???

Я: Откопай все, что сможешь найти на мудака по имени Джона Уиттон.

ПРЕС

Я должна покончить с этим. Что бы это ни было с Паксом, мне нужно с этим покончить прямо сейчас, пока он действительно не начал задавать вопросы. От меня не ускользает ирония этой ситуации. Как долго я любила Пакса Дэвиса, прежде чем тот заметил меня? Я годами разбивала свое собственное сердце из-за него, тосковала по нему, не могла ничего делать, кроме как есть, спать, дышать им. А потом наступил конец света. Что-то случилось, настолько уродливое и ужасное, что мои всепоглощающие чувства к нему были полностью омрачены страданием. Мои чувства к нему больше не калечили меня, потому что меня калечило нечто гораздо большее. Только тогда вселенная соизволила отдать его мне. Только тогда какая-то высшая сила решила, что я могу заполучить его, чтобы умерить яркую боль, которая крадет мое дыхание каждый час бодрствования.

И теперь я должна принять решение уйти от него, потому что парень подобрался слишком близко.

Пакс не должен знать о том, что сделал Джона. Для начала, он чертовски изобретателен. Парень найдет способ осуществить свою угрозу в отношении меня и мамы. Он получил бы огромное удовольствие, причинив боль нам обеим, и я не могу этого допустить. Во-вторых, мой собственный стыд просто не позволит этого сделать. Я уже могу представить жалость и отвращение на лице Пакса. Какой слабой он сочтет меня, если узнает, как быстро меня одолели. Какой грязной сочтет меня, когда узнает, насколько я испорчена.