— Пресли Мария Уиттон-Чейз, — говорю я. — Я не знаю ее родителей. Тебе придется позвонить в школу, чтобы узнать информацию о ее ближайших родственниках.

— Пресли? Что это за имя такое?

— Откуда, черт возьми, мне знать, чувак? То, что дали ей родители. Я едва знаю эту девушку. Позвони в академию. Получи от них все, что тебе нужно, хорошо? Я не хочу вмешиваться.

— Я бы сказал, что для этого немного поздновато.

Я с особой силой затягиваюсь сигаретой, морщась от жжения в горле.

— Ты сам это сказал, — продолжает он. — Тебе придется видеться с ней в школе. И это очень важно — спасти чью-то жизнь. Это изменит тебя так же сильно, как все это изменит ее.

— Вау. Выплевывание фактов. Да, ты настоящий Сенека. Не могу дождаться, когда выпустишь свою книгу по моральной философии. Уверен, что в одночасье она станет бестселлером «Нью-Йорк таймс». Ты ни хрена обо мне не знаешь, чувак. Я забуду обо всем этом, — я машу рукой на то место на земле, где меньше часа назад было кровавое месиво, — к обеду. К вечеру забуду и о Мередит. Я не трачу энергию на вещи, которые, черт возьми, не имеют значения.

Реми улыбается приводящей в бешенство улыбкой.

— Ладно, чувак. Если ты так говоришь.

— Я только что это сделал.

Он весело выдыхает, когда проверяет экран своего телефона.

— Мне нравится твой образ мыслей, правда нравится, но сомневаюсь, что он сохранится. Похоже, твоя Пресли Мария Уиттон-Чейз только что очнулась, мой друг. И она уже спрашивала о тебе.

Она спрашивала обо мне?

Какого хрена ей это делать?

Реми ухмыляется и уходит.

— Лично я думаю, что тебе следует навестить ее. Никогда не знаешь наверняка. Она может быть довольно крутой.

ПАКС

Я иду домой и принимаю душ. Не хотел этого делать. Подумал, что брызги крови добавят театральности моему выступлению, когда ворвусь в комнату своей матери, как олицетворение гнева, но через некоторое время понял, что на мне кровь Пресли, как принадлежность соучастия. Моя кожа начала чесаться. Она высохла и начала отслаиваться. Кроме того, маленький ребенок заплакал, глядя на меня, когда отец выносил его из больницы на руках, и после этого я почувствовал себя странно.

Как только принимаю душ и переодеваюсь, я проверяю время и обнаруживаю, что сейчас только десять утра. Еще три часа, прежде чем я смогу официально встретиться с Мередит. Решаю, что пару часов сна не помешают — мое тело все еще так измучено сменой часовых поясов — и вырубаюсь на диване в гостиной.

Просыпаюсь пять часов спустя и обнаруживаю, что Рэн сидит на кофейном столике, ест кроваво-красное яблоко и смотрит на меня. Его густые темные волосы представляют собой бунт волн и наполовину сформированных завитков, торчащих во все стороны. Если бы Тимоти Шаламе немного пополнел, думаю, именно так он бы выглядел. Мой друг одет в свободную футболку AC/DC и потрепанные, рваные джинсы; толстая книга, зажатая под его правой рукой, дополняет его стандартную униформу Рэна Джейкоби. Вонзив зубы в яблоко, он смотрит на меня глазами цвета выцветшего нефрита.

— Тебе будет приятно узнать, что я простил тебя, — объявляет он.

Я приподнимаюсь на локте.

— Приятно?

Пожав плечами, он откусывает еще один огромный кусок.

— Если у тебя есть хоть капля здравого смысла.

Смех подступает к горлу, но я проглатываю его. Потому что склонен нервировать людей, когда улыбаюсь; приступ раскатистого смеха может напугать даже самого темного лорда Бунт-Хауса.

— Мы с тобой оба знаем, что у меня его нет.

Он хмыкает — справедливое замечание — и небрежно вытирает капельку яблочного сока с нижней губы тыльной стороной ладони. Слава Богу, женское население Вульф-Холла не стало свидетелем того, как он это сделал. Они бы коллективно сорвали одежду со своих тел и вступили в борьбу, чтобы решить, кто будет трахать чувака, а у меня сейчас нет сил судить такое дерьмовое шоу.

Я беру у него яблоко, запихиваю его себе в рот и откусываю. Сахар взрывается у меня на языке, вызывая боль во рту.

— Знаешь… — Я сглатываю. — Жутко наблюдать за людьми, когда они спят.

Он смеется, одна темная бровь многозначительно выгибается.

— О, я делал намного, намного хуже.

— Я даже не хочу знать. — Застонав, я откидываюсь на диван, прикрывая лицо рукой и закрывая глаза.

Рэн забирает яблоко обратно и продолжает есть. Секунду никто из нас ничего не говорит, но потом я начинаю; даже не знал, что собираюсь говорить, пока мой рот не открывается и слова не выходят наружу.

— Мне жаль. Знаешь. Насчет лодки.

— Все в порядке.

Я приподнимаюсь на локте и краем глаза смотрю на него.

— Что значит «все в порядке»?

— Ты действительно думаешь, что я бы позволил тебе приблизиться к этой штуке, если бы она не была застрахована в два раза дороже своей гребаной стоимости? Ты, наверное, оказал моему старику услугу. И вообще, когда я когда-нибудь отказывался от возможности позлить его? Ты бы видел его гребаное лицо.

— Так что на самом деле ты пытаешься сказать, что сожалеешь о том, что ударил меня вчера на ступеньках?

— Нет, — сухо говорит он. — Я этого не говорю. Ты заслужил это честно и справедливо. Где ты был сегодня утром?

Я резко оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

— Хм?

— Я слышал, ты встал и свалил отсюда в три или около того. Куда, черт возьми, тебе нужно было так спешить?

Я ни словом не обмолвился о диагнозе моей матери. Не знаю почему, но просто этого не сделал. И не готов говорить об этом сейчас. По какой-то причине говорить о том, что произошло прошлой ночью, особенно о том, что случилось с Пресли… У меня нет никакого интереса пересказывать что-либо из этого. Но я не лгу своим парням. Так что вместо этого я чертовски груб.

— Не твое чертово дело.

— Мило. — Рэн не смущен; сарказм только для виду. — Я собираюсь заказать суши. Хочешь?

Не думаю, что Рэн ел столько суши в Японии, сколько я.

— Убирайся отсюда к чертовой матери со своими мерзкими суши из Занюхосранска, штат Нью-Гэмпшир. Я лучше умру с голоду.

Он встает и роняет что-то мне на грудь.

— Поступай как знаешь. — Это его яблочный огрызок. Этот ублюдок только что бросил свой обглоданный яблочный огрызок прямо на меня. Мудак. Я хватаю его за черенок, готовясь швырнуть обратно в Рэна, но он уже парирует, держа свою огромную книгу на расстоянии вытянутой руки. Прямо над моим барахлом.

— Не смей, черт возьми, Джейкоби. — Я обнажаю зубы, просто чтобы дать ему понять, что говорю серьезно, но он, похоже, не воспринимает угрозу всерьез. Рэн снова многозначительно выгибает свою бровь.

— Скажи, куда ты ходил прошлой ночью.

— Нет.

Он пожимает плечами.

— Хорошо. — Книга падает. У меня как раз достаточно времени, чтобы отклонить ее коленом, отправив на пол, прежде чем она сможет приземлиться прямо на мои яйца.

Я рычу, вскакивая с дивана.

— Хорошо, что у меня рефлексы кошки. — Однако этот ублюдок перепрыгивает через кофейный столик прежде, чем я успеваю его схватить. Клянусь Богом, когда я доберусь до этого ублюдка…

— Отвали, Дэвис. Ты потопил яхту стоимостью в три миллиона долларов, и я простил тебя. Мы даже близко не сравнялись.

— О, мы, черт возьми, квиты!

Однако я позволяю ему уйти. У меня нет времени затевать с ним драку прямо сейчас. Есть очень срочное дело, которым я должен заняться прямо сейчас. Гораздо более важная битва, которая назревала в течение гребаных лет.

ПРЕС

Бип.

Бип.

Бип.

Кардиомонитор пищит ровно, хотя мне кажется, что мой пульс скачет как сумасшедший. Я купаюсь в успокоительных и обезболивающих, но все еще чувствую тревогу, ползущую по моей коже. Очнувшись пять часов назад, я уже знала, где нахожусь. Это знание тяжелым грузом давило мне на грудь, и я не могла выбраться из-под него.