— Просто помни о нашем соглашении, Пресли. Я бы не хотел, чтобы т…

Я хватаю его за лицо, отводя его взгляд от нее.

— Ты не смотришь на нее. Ты смотришь на меня. Ты с ней не разговариваешь. Ты разговариваешь со мной.

Парень сердито отталкивает мою руку. Я отпускаю его только потому, что он начинает пятиться из компьютерной лаборатории.

— Все это хорошо, на данный момент, Пакс Дэвис. Но я ее брат. Я буду рядом с этой сучкой всю оставшуюся жизнь. Ты всегда будешь рядом, чтобы играть роль телохранителя? — Он улыбается еще шире, и дурное предчувствие скручивает мои внутренности в узел. — Я, блядь, так не думаю.

ПРЕС

— Не хочешь рассказать мне, что все это значило?

Я спешу по коридору, в висках стучит чудовищная головная боль.

— Можешь начать с того, что расскажешь мне, почему была без сознания, когда этот ублюдок внес тебя в здание, Чейз.

Пакс — это яростный вихрь вопросов. Его футболка с «Джой Дивижн» натянута на груди; он все еще так взвинчен, что выглядит так, будто вот-вот слетит с катушек. Его светло-серые глаза вспыхнули убийством.

Я так встревожена тем, что только что произошло, что продолжаю спотыкаться о собственные ноги, спеша убежать от него. Мне нужно побыть одной.

— У меня закружилась голова. На секунду мне стало нехорошо. Я упала в обморок.

— И часто это случается рядом с этим парнем?

Я быстро останавливаюсь, поворачиваясь к нему лицом.

— Нет! Я… — Я закрываю глаза. Делаю глубокий вдох. Снова открываю их. — Слушай. Я не позавтракала сегодня утром, потому что опаздывала, и, наверное, просто надавила на себя сильнее, чем следовало. Я потеряла сознание. Это совершенно нормально для девочек. Мы…

— К черту это. — Пакс складывает руки на груди, свирепо глядя на меня.

— Что? Что значит «к черту это»?

— Я не какой-то неандерталец, который считает девушек слабыми. Вы буквально выталкиваете четырехкилограммовых младенцев из своих влагалищ. Попробуй еще разок. Пропущенный завтрак не заставит тебя упасть в обморок.

— Пакс! Я действительно не хочу делать это с тобой прямо сейчас.

Он сжимает челюсть.

— О чем он там так беспокоился? Почему говорил о том, что ты позвонишь в полицию? Что за доказательства? И какое соглашение?

Господи, я действительно надеялась, что он не обратил на это внимания. Усталость охватывает меня, когда я снова двигаюсь, направляясь к выходу.

— Тебе действительно не о чем беспокоиться. Я не хочу об этом говорить. Я просто… — Солнце палит прямо на меня, когда выхожу на улицу, но жар не проникает сквозь мою кожу. Внутри я замерзла, мои внутренности скованны льдом. И чувствую, что, если попытаюсь дышать слишком глубоко, все мои жизненно важные органы разрушатся.

Пакс спешит впереди меня, поворачивается ко мне лицом на верхней ступеньке, преграждая мне путь.

— Куда ты идешь? Забыла, что живешь здесь?

— Пакс. — Я огибаю его, сбегая по ступенькам.

— Значит, ты бежишь к своему отцу? Где этот мудак, вероятно, ждет тебя?

О, боже. Он прав. Джона, наверное, сейчас у папы дома. Я судорожно сглатываю.

— Я голодна. И уже говорила, что не ела сегодня утром. Я иду в закусочную.

Он встает передо мной, снова преграждая мне путь.

— Нет, блядь, это хрень собачья.

Моя паника смешивается с гневом, образуя в моей крови взрывоопасный коктейль эмоций.

— Ты там солгал? Потому что, клянусь, я только что слышала, как ты говорил, что девушкам не нравится, когда их заставляют делать что-то против их воли. И теперь ты здесь, говоришь мне, что мне делать и чего не делать. Это, блядь, одно и то же. — Меня тошнит, когда я это говорю. Это не то же самое, что Джона пытался сделать со мной, и делал со мной в прошлом. Даже близко не так. Но я готова сказать все, что угодно, лишь бы выбраться отсюда.

Пакс сердито раздувает ноздри, отводя взгляд. Парень так чертовски напряжен. Я могу сказать, что он хочет поспорить со мной. И тот борется с собой, пытаясь не сказать что-то, что сделает ситуацию еще хуже, и это дорого ему обходится. Парень на секунду опускает взгляд на свои ноги, испуская долгий, несчастный вздох.

— Пойдем ко мне домой. Я принесу тебе что-нибудь поесть.

— Нет, Пакс.

— Почему нет?

— Потому что ты будешь давить и давить, пока я не дам тебе ответы, которые ты хочешь, а я не могу справиться с этим прямо сейчас.

Он проводит языком по зубам, размышляя. На его лице появляется хмурое выражение.

— Пойдем ко мне. Я прослежу, чтобы ты поела. Я не задам тебе ни единого вопроса.

Он это серьезно? Я не знаю, могу ли в это поверить.

— Обещаешь?

Парень смотрит прямо мне в душу, когда его глаза встречаются с моими. Так интенсивно. Такой зрительный контакт с ним пугает. Он кладет руку себе на грудь, прямо в центр, прямо над сердцем, и мне даже не нужно слышать, как он произносит эти слова.

Я вздыхаю, сдаваясь. Это все, что я могу сделать.

— Тогда ладно. Пошли.

***

Наблюдать за тем, как Пакс пытается ориентироваться на кухне, очень интересно. Парень всегда так уверен в себе и во всем, что делает. Оказывается, это потому, что он обычно делает только то, что у него получается хорошо. Поставьте его в незнакомую ситуацию, и все немного изменится. Пакс чертыхается, открывая все кухонные шкафы. Много.

Яйца.

Сыр.

Сальса.

Молоко.

Авокадо.

Все предметы с необузданной агрессией падают на мраморную столешницу. Настроение Пакса, мягко говоря, мрачное, но он сдерживает свое обещание. И не задает ни единого вопроса.

Он достает из морозилки пакет с картофельными шариками, выкладывает их на противень, затем швыряет противень в духовку.

— Думаю… тебе нужно включить ее, — предлагаю я.

— Я сам знаю, что, черт возьми, делать, — огрызается он. Затем включает духовку на сто девяносто градусов, сердито ворча. Достав из буфета стеклянную миску, разбивает в нее дьявольское количество яиц, добавляет немного молока, кусочек сливочного масла и, пылая от ярости, взбивает смесь вилкой. Закончив, добавляет горсть соли, немного перца и снова начинает взбивать.

Парень не произносит больше ни слова, пока не выливает яйца на горячую сковороду и не взбивает их.

— Когда мне было восемь, я застукал своего отца трахающим женщину в лифте нашего дома. Он был так зол на меня, что потащил меня в нашу квартиру и запихнул внутрь. И так сильно толкнул меня, что я упал с трех ступенек, ведущих на нашу кухню, и сломал запястье. Я убежал и спрятался от него на лестничной клетке. Наш сосед нашел меня и отвез в больницу. Когда Мередит приехала за мной, она была так зла. Она сказала, что я опозорил нашу семью, выставив наше грязное белье на всеобщее обозрение. Ударила меня по лицу на парковке.

Я неподвижно сижу на табурете у стойки для завтрака.

— Мередит?..

— Женщина, которую я спас, когда ты заманила меня в ловушку, — натянуто говорит он.

Его мать. Мередит — его мать, и она ударила его на парковке за то, что он был расстроен.

Вау.

— Мне жаль, — шепчу я.

— Не стоит. — Пакс хватает авокадо и бросает его на разделочную доску, разрезая. Выковыривает косточку и выбрасывает ее в мусорное ведро с такой силой, что твердый камень громко ударяется о металлическую стенку мусорного бака. — Также, когда мне было семь, Мередит отвезла меня в Сиракузы, чтобы навестить мою тетю. Я разозлил ее по дороге туда, и поэтому она отказывалась разговаривать со мной все время, пока мы были у моей тети. По дороге домой я сказал ей, что мне нужно в туалет. Но она по-прежнему игнорировала меня и не хотела останавливаться. Так что я обоссался. В тот раз она была так зла на меня, что остановила машину, вытащила меня с заднего сиденья, швырнула на задницу в снег, сняла с меня куртку — кстати, это было в декабре — и уехала. Я был так напуган, что прятался прямо там, в водосточной трубе на обочине автострады, в течение трех часов, прежде чем мне стало так холодно, что я решил, что должен идти пешком и найти кого-нибудь, кто мог бы отвезти меня домой. Она ждала меня на заправке в паре километров или около того дальше по дороге, разъяренная тем, что мне потребовалось так много времени, чтобы притащить свою задницу по обочине автострады. Она заставила меня снять штаны и нижнее белье и сесть впереди, рядом с ней, голым ниже пояса, потому что я был «отвратительной маленькой жалкой свиньей» за то, что обмочился.