— Джарвис Рид сказала ей, что ты уехал домой из-за семейных проблем, — говорит Элоди. — Прес беспокоилась о тебе.

Нет слов. Вскидываю руки, глаза закатываются еще сильнее, пока я пытаюсь придумать цепочку ругательств, достаточно мерзких, чтобы передать, насколько я несчастен.

Эти ребята не могут быть здесь.

Не сейчас.

Не сегодня.

Чейз определенно не может быть здесь.

Это действительно чертовски плохо.

Балконная дверь открывается, впуская в комнату вой сирен и автомобильных гудков, а также саму Чейз, на которой надета одна из моих… Черт возьми, блядь. Моя толстовка. На ней одна из моих простых черных толстовок. Две эмоции вспыхивают в согласии друг с другом, пронзая меня одновременно. Первая — чистая ярость — заставляет мою кровь петь в венах, а глухой рев нарастает в глубине моего горла. Вторая — совершенно не поддающаяся идентификации эмоция — заставляет мой желудок скручиваться, и это странное, покалывающее тепло поднимается вверх по позвоночнику. Я хочу… хочу…

К черту это. Я хочу, чтобы она сняла толстовку прямо сейчас, черт возьми, но не могу доверять себе, чтобы рявкнуть команду без того, чтобы не произошло что-то странное. Эта штука ей так велика, что доходит до середины колен. Девушка закатала рукава до локтей, ткань нелепо вздулась на плечах. Воротник перекошен, свисает с плеча. Мой желудок снова сжимается, странное напряжение, от которого у меня перехватывает дыхание. Пресли видит меня, ее глаза округляются, а щеки становятся ярко-пунцовыми. Она не была готова к моему появлению. Еще нет. Собиралась ли она снять толстовку до моего прихода? Планировала ли сбежать? Чейз выглядит так, словно у нее вот-вот случится сердечный приступ. Ее глаза, блестящие и кристально чистые, сияют так ярко, что девушка похожа на какой-то шарж. Персонаж манги ожил и вторгся в мое личное гребаное пространство.

— Прости, — шепчет она.

Я выгибаю бровь, глядя на нее, очень, очень смущенную.

— Прости?

— Да.

— Ха! — Рэн закидывает ноги на кофейный столик, обнимая Элоди; она прижимается к нему, положив голову ему на грудь, и, видя их такими, такими легкими, естественными и идеальными вместе, у меня перехватывает горло. Я игнорирую их, оглядываясь на Чейз, вглядываясь в ее испуганное выражение в глазах лани.

— Мне даже не нужно было гадать, где ты остановился, — говорит Рэн. — Ты уже слишком много раз останавливался здесь. Мне также легко удалось подкупить портье за ключ от номера.

— В следующий раз обязательно выберу что-нибудь другое, — бормочу я.

— Серьезно, чувак. Иди и переоденься. Я буду в бешенстве, если мы пропустим наше место в «Ле Бернарден». В отличие от получения ключа от номера, выбить этот стол было непросто. Мне пришлось лезть из кожи вон. В конце концов, твоя мама помогла. Она позвонила им, и попросила…

Моя голова поворачивается так быстро, что я задеваю гребаный нерв.

— Ты сказал Мередит, что мы здесь?

— Не будь странным, чувак. Я говорил с ней секунд тридцать. — Рэн демонстративно закатывает глаза. — Она была более чем счастлива помочь. И просила передать тебе, чтобы ты зашел в «Эксельсиор» завтра вечером на ужин. Она сказала, что мы все должны пойти.

Твою… блядь… мать…

Я должен…

Я бросаюсь в спальню и захлопываю за собой дверь, прежде чем успеваю сделать что-нибудь опрометчивое.

Дум, дум, дум.

Мое сердце учащенно бьется, кровь стучит в ушах. Я не могу дышать.

«Все в порядке. Все будет хорошо. Просто… дыши, чувак. Дыши».

У моего нрава есть свой собственный разум. Он и в лучшие времена не прислушивается к голосу разума. Я хочу вылететь обратно за дверь и броситься на этого ублюдка Джейкоби. Уже чувствую, как его кости ломаются под моими кулаками. Его горло сжимается, сдавленное моей железной хваткой. Но я не могу убить этого ублюдка прямо сейчас. Слишком много свидетелей. И, кроме того, я успокоюсь в любую секунду, уверен в этом.

С минуты на минуту.

Это поправимо.

Я могу с этим справиться.

Не знаю как, учитывая то, что я запланировал на сегодняшний вечер, но…

Я закрываю глаза и дышу.

Чейз не следовало надевать мою толстовку.

Почему я… не мог… просто сказать ей, чтобы она сняла ее?

Кросс не просил своего ассистента намазать меня детским маслом, как это делают большинство фотографов, так что принятие душа — дело быстрое и эффективное. Я одеваюсь, мои нервы напрягаются при малейшем звуке из гостиной. Рэн смеется. Элоди визжит. Она кричит, умоляя моего соседа по комнате опустить ее, и моя грудь сжимается все сильнее и сильнее. Чейз не слышно. Она молчит, не издает ни звука, что вызывает у меня невыразимую тревогу. Она ушла? Или все еще там? Какого хрена ей приезжать сюда с Элоди и Рэном, черт возьми? В этом нет ни малейшего смысла.

Мое настроение темнее самых глубоких ям ада, когда я распахиваю дверь и выхожу из спальни, готовый врезать первому, кто сделает какое-либо замечание по поводу одежды, которую я выбрал. Наряд соответствует моему настроению. Рваные черные джинсы. Черная футболка с длинными рукавами. Черная бейсболка «Янкиз», сдвинутая назад. Я только что поймал свое отражение в зеркале, и выгляжу положительно демонически, но это было больше связано с мрачным выражением моего лица, чем с одеждой, которую я ношу. Рэн, одетый сейчас очень похоже, только без кепки, улыбается и коротко бросает мне:

— Одобряю.

На Элоди обтягивающее черное платье.

Чейз…

Я обвожу взглядом комнату в поисках ее.

— Она все еще в ванной, — говорит Элоди. — Она не взяла с собой никакой одежды для выхода, поэтому я одолжила ей платье и туфли на каблуках.

— Неужели я каким-то образом произвел на тебя впечатление, что мне не все равно? — громыхаю я.

За это я получаю хмык от Рэна и лукавую, дразнящую улыбку от Стиллуотер. Она наклоняется вперед на диване, упираясь локтями в колени.

— Когда ты начнешь быть милым со мной? — мурлычет она.

— Никогда.

— Ты мой друг. Элоди — моя девушка. Это делает вас друзьями по умолчанию. — Джейкоби одаривает меня улыбкой, в которой таится намек на угрозу. — Разберись с этим.

Я открываю рот, но отвратительное слово, которое собирался выплюнуть, растворяется на кончике моего языка. Дверь ванной приоткрывается, а затем медленно открывается полностью, показывая бледную ногу, струящееся черное платье с кружевными рукавами, десятисантиметровые каблуки и настороженный взгляд Чейз среди всего этого. Ее волосы — копна идеальных каштановых волн. Темные глаза обведены дымчато-серыми тенями и черной подводкой, что делает ее старше. Невероятно, до боли сексуально. На ее губах только прозрачный блеск, но от этого они выглядят пухлыми и сочными, готовыми к укусу. Сосанию. Облизыванию.

Ух.

Я отрываю от нее взгляд и подхожу к окну, прислоняясь к раме и высоко подняв руки над головой.

— Я не могу напиваться сегодня вечером, — бормочу я. — Я поем, а потом уйду. Нужно вернуться в студию завтра к семи утра.

— Не волнуйся, принцесса. Ты получишь свой прекрасный сон, — говорит Рэн. Но я слышу это в его голосе — дурной знак. У него гнусные планы на ночь, и я знаю этого ублюдка. Он не позволит мне так легко отделаться от них.

ПРЕС

Даже странно, как можно так сильно привязывать человека к обстановке. Я никогда не видела Пакса вне Маунтин-Лейкс. Видеть его здесь, в Нью-Йорке, очень, очень странно. Он чувствует себя как дома в этом огромном, раскинувшемся городе. Его одежда, поведение, татуировки. Все это имеет здесь гораздо больше смысла, чем когда-либо в академии. Здесь до меня наконец-то доходит, что он вроде как чертовски знаменит. Люди узнают его на улице. Они толкают друг друга локтями и не слишком тонко указывают на него с открытыми ртами. Какой-то парень в испачканной пивом футболке и с кучей профессионального оборудования для камеры, висящего у него на шее просит его сфотографироваться, и Пакс угрожает сломать ему гребаную челюсть.