Наш строгий капитан только усмехнулся, услышав рассказ курсанта: взыскивать с нарушителя он на этот раз не стал. А курсанты еще долго вспоминали, как Кириллов чуть не растоптал японского генерала.

Читинская весна шла медленно, днем подкрадывалась, вытесняя суровые морозы, а ночью снова отступала, чтобы набраться сил. Не было ни обычных в такое время года ручейков, ни сосулек. Целую неделю бушевал ветер, взвихренный песок проникал во все щели, набивался под чехлы самолетов, хрустел на зубах. Песчаная пыль поднималась на высоту в несколько сот метров и темной тучей закрывала солнце. Потом выпал обильный дождь, и как-то сразу наступили теплые дни.

Зазеленели сопки, низины покрылись коврами разных цветов. Такую яркую красоту можно увидеть весной только в Забайкалье и на Дальнем Востоке.

Ожил аэродром, в прозрачном небе без умолку рокотали мощные моторы истребителей, отвлекая наше внимание от лекций. С утра, в первую смену, тренировались инструкторы, днем летное поле принадлежало первой эскадрилье. Уже начали летать курсанты, вызывая у нас зависть. Подражая опытным летчикам, в комбинезонах и кожаных шлемах, с очками на лбу и планшетами на длинном ремешке, счастливчики, как нарочно, проходили на аэродром мимо нашей казармы. При виде их у нас перехватывало дыхание. Мы чувствовали себя пасынками, тем более что летающая эскадрилья была освобождена от нарядов по кухне и других хозяйственных работ. А мы пока занимались в классах, под постоянным наблюдением капитана Львова. Трудно передать, как хотелось быстрее разделаться с теорией и выйти на старт.

Но вот пришла и наша пора. Начались экзамены. Мы очень боялись строгого и требовательного Костылева — преподавателя по авиационным моторам, прозванного «Махат-Досорским». Так его окрестили за то, что он много внимания уделял смазке двигателя и применению махат-досорского масла.

Однако с экзаменами по моторам все обошлось благополучно; технику мы изучили отлично. Труднее было сдавать теорию воздушной стрельбы, аэродинамику, метеорологию и навигацию. От обилия громоздких математических формул трещала голова, а знать эти предметы полагалось не меньше чем на «четверку».

С увлечением и интересом, без особых волнений, сдали историю Коммунистической партии. В этом была большая заслуга преподавателя подполковника Малолеткова. Он так увлекательно читал лекции, что ни одно сказанное им слово не пролетало мимо ушей. Малолетков — старый большевик-подпольщик. Он лично знал Ленина и принимал участие в работе X съезда. За штурм Кронштадта имел орден Красного Знамени. Чуткий человек, он уважительно относился к каждому курсанту, и мы отвечали ему искренней любовью.

Наконец сдан последний экзамен, и нас допустили к полетам. Нашей эскадрилье выпала честь осваивать новые учебные самолеты Ут-2 конструкции Яковлева. Машины были еще не собраны, они пришли недавно с завода и стояли упакованные в огромных фанерных ящиках. Каждой летной группе предстояло собрать свой самолет.

Под руководством техника группы мы с увлечением работали на сборке. Кириллов был незаменим, когда требовалось поднять тяжелую деталь, а маленький Рогачев не знал себе равных по ловкости, проникая в самые недоступные места самолета. Полдня напряженного труда — и перед нами уже стоял небольшой двухместный моноплан с низкорасположенным крылом. Оставалось отрегулировать рули управления.

 — Вот самолет, можно сказать, и готов, — любуясь делом своих рук, сказал Кириллов.

 — Завтра выпущу в возд… — техник не закончил: земля дрогнула от сильного удара. Это на границе аэродрома упал самолет, подняв в воздух столб дыма и пламени.

Без команды мы бросились к месту катастрофы. Туда уже мчалась санитарная машина. А от дома, где жил командный состав, бежали женщины — жены летчиков.

В тяжелом молчании мы остановились перед объятыми огнем исковерканными обломками самолета. Из подъехавшей «санитарки» выскочил врач, но тут же в нерешительности замер, видя, что делать ему уже нечего, летчик погиб.

 — Все по своим местам! — решительно приказал подъехавший на мотоцикле Салуянов.

Понурив головы, мы направились к своему самолету, а сзади раздавались команды подоспевших пожарников. Все курсанты тяжело переживали случившееся. Работали молча, то и дело посматривая в сторону пожара. Сегодняшняя катастрофа напомнила каждому, что избранная нами профессия не только романтична, но и опасна.

Вечером, конечно, только и говорили об этом. Истинной причины гибели самолета мы не знали и, собравшись в курилке, строили догадки, наперебой высказывая свои предположения.

 — Опытный летчик разбился, — сказал один из курсантов, — а когда мы начнем летать, то ли еще будет.

 — Ты что хочешь этим сказать? — резко спросил Рогачев.

 — То, что сказал.

 — Не каркай, если причины не знаешь, с выводом не лезь, тоже прорицатель нашелся, — поддержал Рогачева Кириллов.

 — Бывает, что самолеты и без причины падают, — ответил скептик.

 — Тогда тебе здесь делать нечего, забирай монатки и отправляйся домой, — решительно высказался Кириллов.

Послышался треск мотоцикла.

 — Комиссар едет, — громко объявил Тимонов. Салуянов выключил мотор, подошел к собравшимся.

 — Курилка работает? — обратился он к курсантам. — Обсуждаете, конечно, происшествие?

Мы помалкивали, ожидая, что скажет опытный летчик.

 — Давайте присядем, — сказал Салуянов. — Я расскажу вам, почему сегодня разбился самолет.

Мы сели плотным кольцом, окружив комиссара.

 — Вам уже известно, что И-16 — очень строгая в управлении машина. Что произошло сегодня? — Салуянов кивнул в сторону аэродрома. — Летчик допустил ошибку. Потерял скорость на развороте и одновременно перетянул ручку управления. Самолет перешел на закритические углы атаки и свалился в штопор. Если бы высота была большая, летчик вывел бы его, но… Как видите, — продолжал он после небольшой паузы, — законы аэродинамики очень строги. И тот, кто их нарушит по незнанию или небрежности, всегда будет наказан. Чтобы хорошо летать, одной храбрости мало, надо отлично знать аэродинамику, материальную часть, и никогда ничем не пренебрегать в воздухе… Я не знаю случая, чтобы летчик неудачно закончил первый самостоятельный полет. А почему? Да потому, что к первому полету он тщательно готовится, да и в воздухе предельно внимателен. То, что произошло сегодня, — всем нам урок, горький и суровый. А носы вешать не нужно. Машины вы собрали, завтра их облетаем, дадим небольшую тренировку инструкторам и начнем с вами летать. Штопора тоже бояться не следует. В наши дни это вполне изученная фигура. Если хотите, я расскажу вам историю штопора, — выжидающе остановился комиссар.

 — Расскажите! — раздалось несколько голосов.

 — Так вот, — продолжал Салуянов. — До шестнадцатого года ни один из летчиков, попавших в штопор, живым на землю не возвращался. Но вскоре пилот Качинской школы Арцеулов — внук знаменитого художника Айвазовского — разработал теорию вывода машины из штопора.

Однажды, это было в сентябре, после окончания учебных полетов Арцеулов объявил летчикам о том, что сегодня преднамеренно введет самолет в штопор. На него смотрели, как на самоубийцу. Но Арцеулов уверенно сел в самолет, взлетел и набрал высоту: полторы тысячи метров. Тогда он убрал газ и начал терять скорость, удерживая машину в горизонтальном полете. На земле все замерли в ожидании страшной минуты. Когда самолет свалился на крыло и, вращаясь, пошел вниз, летчики сняли фуражки. Но Арцеулов, выполнив три витка штопора, остановил вращение, стал пикировать, набирая скорость, затем он снова набрал прежнюю высоту и выполнил уже пять витков… Так русским летчиком был разгадан и покорен штопор. Ныне это, как я уже говорил всем, обычная фигура высшего пилотажа.

Мы слушали Салуянова затаив дыхание. Гнетущее состояние, вызванное происшествием на аэродроме, рассеивалось, покидало нас.

На следующий день командир эскадрильи Казанский сел в новый самолет, проверил кабину и, запустив мотор, пошел на взлет.