Нелепая смерть! В том, что это случилось, есть и моя доля вины. Как командир, я обязан был требовать от подчиненных строжайшего соблюдения дисциплины. У нас, к сожалению, не уделялось этому должного внимания. Мы делали упор на обучение летчиков воздушному бою, на освоение ими новых тактических приемов. Дисциплина, разумеется, неотделима от полета, от воздушного боя. Но надо было пресекать всякие проявления лихачества в воздухе, не оставлять без воздействия ни одного факта недисциплинированности…

Смерть Простова нас многому научила. Мы стали больше внимания уделять дисциплине полета. Особенно пристально следили за летчиками при возвращении с боевого задания, когда им, возбужденным боем, все кажется нипочем и хочется наслаждаться ощущением опасности…

После гибели Простова в паре со мной стал летать сержант Кузьмин. Мы быстро слетались. Он понимал меня, как говорится, с полуслова, безошибочно угадывал мои намерения по эволюциям самолета. Незримые нити связывали нас не только в полете. Мы часто оставались вдвоем и на земле, вспоминали о прошлом, делились сокровенными мечтами.

Николай Кузьмин был самым молодым летчиком в полку. Смуглый, похожий на цыгана, восемнадцатилетний юноша снискал к себе любовь всего полка. Даже в кличке «Кузя» воплотилась та ласка, с которой относились к нему старшие летчики.

Первый раз мне пришлось действовать в паре с Кузьминым при налете на вражеский аэродром. В составе ударной группы мы должны были прикрыть штурмовиков на маршруте и над целью.

…До вылета остаются считанные минуты. Кузя немного волнуется, но старается не показать этого. А чего скрывать? Кто сейчас может быть спокойным? Не в гости летим. Тем более не в сумерках, а среди бела дня. На этот раз немцы могут встретить нас по-настоящему.

Привычный хлопок ракетницы. Над нами, словно сказочная птица, взлетает белая ракета.

 — Запускай моторы! — командует инженер.

Аэродром наполняется мощным рокотом. Закованные в броню тяжелые штурмовики и юркие истребители выруливают на старт.

Взлет. И вот мы уже идем по заданному маршруту, миновав линию фронта, углубляемся на территорию, занятую противником. В синей дымке показались очертания аэродрома. В воздухе спокойно. Успеют ли взлететь вражеские истребители? От этого многое будет зависеть. Еще минута, и мы окажемся над целью.

Очевидно, немцы уже заметили нас и подготовились к отражению атаки: на аэродроме ни души. Сейчас их зенитчики поймают наши самолеты в прицелы, а может быть, уже поймали и ждут удобного момента. Бесконечно долго тянутся секунды перед атакой! Кажется, что скорость машины недопустимо мала.

Вдруг все на земле и в воздухе ожило. В небе засверкали цепочки трассирующих снарядов, вокруг наших самолетов появились черные шапки разрывов. Но мы не остаемся в долгу, посылаем в ответ фугасные и осколочные бомбы, реактивные снаряды и пулеметные очереди. На вражеском аэродроме то в одном, то в другом месте появляются очаги пожаров.

Подаю команду «За мной!» и снова иду в атаку. Рев мотора заглушает мой голос, но я кричу:

 — Бей гадов, Кузя!

Кузьмин неотступно следует за мной, длинными очередями обстреливая зенитные пушки. Мы делаем атаку за атакой. Вражеские артиллеристы сосредоточивают весь огонь по нашему звену. Воспользовавшись этим, штурмовики и истребители непосредственного прикрытия выходят из зоны обстрела и ложатся на обратный курс. Вскоре и мы на бреющем полете скрываемся за лесом.

К концу сентября на нашем участке фронта противник прекратил атаки. Но движение в его прифронтовом тылу усилилось. По дорогам непрерывным потоком двигалась боевая техника. Что задумали немцы? Хотят возобновить наступление или создают видимость подготовки к нему, чтобы отвлечь часть наших сил со Сталинградского фронта?

В районе Острогожск — Каменка — Красное — Лиски заметно увеличилось количество зениток. Если раньше здесь находилось несколько батарей и их можно было обойти, то теперь вся эта территория прикрывалась мощным многослойным огнем. Все чаще наши самолеты возвращались с серьезными повреждениями, возросли потери.

 — Штурмовикам нужно менять тактику, а нам — способы взаимодействия с ними, — настаивал комиссар.

Была созвана специальная воздушнострелковая конференция. Ее участники — штурмовики и истребители — единодушно предложили увеличить высоту полета над вражеской территорией. Кроме того, мы обязались прикрывать штурмовиков не только от истребителей, но и от зенитной артиллерии противника. Для выполнения второй задачи решили специально выделить звено.

Забегая вперед, скажу, что принятые меры позволили резко сократить наши потери от зенитного огня.

Но вернусь к тому вопросу, который оставался для нас загадкой.

Чем же все-таки объяснить усиление противовоздушной обороны в районе Острогожск — Каменка — Красное — Лиски? Летаем на разведку с рассвета до темноты, а пока не можем сделать определенных выводов.

Вот и сегодня еще до восхода солнца к нам пришел штурман полка.

 — Есть, братцы, работенка, — сказал он, разложив карту. — Пойдете в прежний район. Просмотрите шоссейную дорогу от села Красное на запад, до самого Острогожска. Затем повернете на Алексеевку и далее на Павловск. Основная задача — уточнить направление движения механизированных частей противника. Маршрут немалый — сто восемьдесят километров. И опасный — в Острогожске и Алексеевке вражеские аэродромы. Лучше смотрите за воздухом.

К разведке мы уже привыкли, поэтому вылетели без специальной подготовки. Едва пересекли линию фронта, как попали под обстрел зениток. Маневрируя между разрывами снарядов, смотрю вниз и мысленно наношу на карту каждую обнаруженную батарею.

По мере удаления от фронта зенитный огонь становится слабее и наконец совсем прекращается. В оперативном тылу противника средства ПВО расположены лишь около крупных населенных пунктов и железнодорожных станций.

Взошло солнце. Осенний воздух чист и прозрачен, видимость отличная. Дороги забиты автомашинами. Они идут в сторону фронта. В кузовах — ящики, очевидно, с боеприпасами. По пыльным проселкам ползут танки, по тридцать — сорок машин в колонне.

Подлетаем к Острогожску. В него вливаются потоки машин со всех дорог. Такая же картина и в Алексеевке. Но почему автотранспорт не движется дальше? Ведь до линии фронта еще тридцать — сорок километров. Ответа пока не нахожу.

Закончив разведку, ищу подходящую для штурмовки цель. Выбираю колонну крытых тупоносых грузовиков, которая движется к железнодорожной станции. Атакую. После первой же пулеметной очереди головная автомашина останавливается и преграждает дорогу остальным. Еще атака. Горят, взрываясь, грузовики. Кузьмин, неотступно следуя за мной, тоже расстреливает автоколонну с боеприпасами.

Зенитные установки врага неистовствуют. Трассирующие пули и снаряды, кажется, сплели вокруг нас огненную паутину. Мы резко снижаемся и, используя рельеф местности, уходим из зоны обстрела.

В пятнадцати километрах от линии фронта, на проселочной дороге, Кузьмин заметил обоз. Он дает мне сигнал, и мы вместе устремляемся в атаку. Обезумевшие лошади несутся в поле, ломают повозки, рвут упряжь…

На аэродроме командир ждал результатов разведки. Штурмовики стояли наготове с заряженными кассетами и подвешенными бомбами.

Пока я докладывал, наши самолеты тоже успели заправить, и мы с Кузьминым вылетели сопровождать штурмовиков. Ведем их к одной из тех целей, которую только что обнаружили. Вот впереди показалась окутанная пылью автоколонна. Штурмовики перестраиваются и сбрасывают на дорогу серию осколочных бомб. Несколько автомашин взлетает на воздух, горят автоцистерны. Движение останавливается.

Истребителей противника нет, поэтому второй заход делаем всей группой. После пятой атаки дорога стала походить на огромного огненного змея.

…В тот же день я получил еще одно боевое задание.

Подхожу к Кузьмину и, пока не посвящая его в суть дела, спрашиваю: