Эти слова поразили мистера Джекила. Тётушка Несбит показывала вид, как будто ожидала этого, и продолжала кушать картофель с таким угрюмым спокойствием, как будто ничто не могло удивлять её. Нина казалась чрезвычайно огорчённою, и обратилась к Клейтону с умоляющим взглядом.

— Что касается до меня, — сказал Клейтон, — я основываю религиозное воспитание моих людей на том, что каждый из них, и мужчина и женщина, должны отдать отчёт о себе одному только Богу, и что велениям Бога должно повиноваться прежде, чем мне.

— Помилуйте, — сказал мистер Джекил, — это послужило бы поводом к нарушению всякой дисциплины. Если вы намерены каждому из этой толпы невежд и самолюбивых негодяев дать полную свободу судить по-своему о велениях Бога, тогда один заговорит одно, другой другое, тогда конец всякому порядку. При таком условии невозможно управлять плантацией.

— Зачем же допускать, чтоб эта толпа была толпою невежд? — сказал Клейтон, — её нужно научить, чтоб она умела читать книги священного Писания без посторонней помощи и могла бы видеть, что моя власть согласуется с теми понятиями о ней, которые толпа эта усвоит. Если я приказываю что-нибудь несообразное с их понятиями о моей власти, они не обязаны повиноваться мне.

— Гм! Желал бы я видеть плантацию с таким управлением, — с презрением сказал Том Гордон.

— Благодаря Богу, вы увидите её, если пожалуете на мою плантацию, — сказал Клейтон, — вы доставите мне своим посещением большое удовольствие, сэр.

Тон, которым Клейтон произнёс эти слова, до такой степени был искренен и чистосердечен, что Том принуждён был замолчать, и, хотя и с мрачным видом, принять такое приглашение.

— Я полагаю, — сказал мистер Джекил, — что такая мера, как бы она ни была хороша с самого начала, окажется впоследствии никуда негодною. Вы позволите этим людям умствовать и они не захотят занимать тех мест, на которых они для вас более всего необходимы; они зайдут слишком далеко; такова уж человеческая натура. Чем больше вы даёте, тем больше они будут требовать. Позволив своим людям обсуждать и предлагать всякого рода вопросы, вы сейчас же сделаете их недовольными. Я видел этот опыт в двух-трёх местах, и он никогда не удавался. Негры становились беспокойными и недовольными. Чем больше мы давали им, тем недовольнее они становились и, наконец, толпами бежали в вольные штаты.

— И прекрасно, — сказал Клейтон, — если уж таков и должен быть результат, то пусть они бегут, лишь бы только приготовились к тому. Если мои благоразумные меры, если моё влияние, основанное на началах здравого рассудка, покажутся для них невыносимыми, то я не хочу и удерживать их. Тем более никогда не соглашусь удерживать их, внушая им, во имя религии, ложные убеждения, ложно поставляя себя предметом повиновения, ложно присваивая себе власть моего Создателя.

— Мистер Клэйтон говорит с увлечением, — сказал Карсон, — с особенным увлечением. Я бы желал, чтоб наши северные приверженцы свободы послушали вас. Мне всегда бывают противны эти аболиционисты, которые поселяют раздор между северными и южными штатами, прерывают торговые и дружелюбные сношения и, вообще, производят подобные вещи.

— Мистер Клэйтон говорит с увлечением, — сказал мистер Джекил, — это правда! Но, мне кажется, он ошибается, воображая, что может воспитать наших негров в этом духе, при наших учреждениях, не сделав им больше вреда, чем пользы. Замечателен факт, что самые гибельные возмущения происходили именно от чтения Библии этими необразованными людьми. Возьмём для примера Ната Торнера в Виргинии и Вези с его сообщниками в Южной Каролине. Я одно могу сказать, что воспитание толпы невежественных людей, основанное на Библии, не поведёт к добру. Эту священную книгу можно назвать источником жизни, когда ею пользуются надлежащим образом; в руках же необразованных людей, она будет служить источником смерти. Самое лучшее в этом случае: уделять из неё такие частицы, которые будут удобопонятны для этих созданий. Эта удивительная система религиозного воспитания доставляет нам возможность держать негров в наших руках: мы можем выбирать для них такие места, которые более всего внушают им смирение, почтительность и повиновение; потому-то я и утверждаю, что тот, кто вздумает управлять плантацией по другой системе, непременно разгорится.

— Значит, вы боитесь доверить им слова Спасителя, — сказал Том с презрительной улыбкой, — это мне нравится.

— Ваше замечание до меня не относится, — сказал Клейтон, — я охотно отрекаюсь от всех прав, которых не в состоянии защищать словом Божьим, которых не могу называть своими пред человеком с развитыми понятиями. Мне ненавистна идея, что я должен угнетать человеческий ум и оставлять его в невежестве и младенческом состоянии, с той целью, чтоб заставить его верить в ложь, которую вздумаю говорить ему на счёт моих прав! Я хочу иметь людей здравомыслящих, получивших некоторое образование, людей, которые должны повиноваться мне по сознанию, что в этом повиновении заключается их собственная польза, и что вместе с правом повелевать ими я должен заботиться об их благополучии.

— По моему мнению, — сказал Том, — тот и другой способ управлять людьми — чистейший вздор. В одном случае они могут сделаться лицемерами, в другом — мятежниками. Лучшее средство для воспитания этих людей заключается в том, чтобы доказать им, что без нас они не могут обойтись. Всякие другие доводы и доказательства ни к чему не поведут. Этим людям надобно только дать понять, что в деле подобного рода не может быть двух дорог, и тогда у вас всё будет спокойно.

После этого замечания разговор продолжался с значительной горячностью, так, что Нина и тётушка Несбит принуждены были встать и удалиться в гостиную. Нина, с обычным чистосердечием, восхищалась словами Клейтона, и это восхищение, быть может, служило ему существенным ободрением удерживать позицию, которую он занял.

— Неправда ли, как прекрасно говорит он? — сказала Нина тётушке Несбит, войдя в гостиную, — сколько проглядывает благородства в каждой его мысли! А этот отвратительный Джекил! У него, должно быть, пренизкая душа.

— Дитя! — сказала тётушка Несбит, — ты удивляешь меня своими словами! Мистер Джекил очень почтенный адвокат, старшина в нашей церкви и вообще человек весьма набожных правил. Он дал мне превосходнейший совет на счёт моих дел, намерен взять с собой Мили и приискать для неё выгодное место. Он сделал некоторые открытия и хочет сообщить тебе их после обеда. Он узнал, что в Миссисипи есть одно имение, которое стоит сто тысяч долларов, и которое по всем правам должно поступить в твоё владение.

— Не верю ни одному слову этого человека, — сказала Нина. — Я не люблю этого человека, ненавижу его, не хочу слушать его, не верю ему!

— Нина! Как часто я остерегала тебя от внезапных предубеждений, тем более ты не должна иметь подобных предубеждений против такого человека.

— Извините, тётушка, вам меня не убедить, что это добрый человек, даже и тогда, если бы он был старшиной в двадцати церквах!

— Во всяком случае, дитя моё, ты должна выслушать его. Твой брат очень рассердится, если ты этого не сделаешь, — и к тому же известие, которое он хочет сообщить, весьма важно. Ты не должна огорчить своего брата.

— Ваша правда, тётушка, — сказала Нина, — я выслушаю его, и буду держать себя по возможности лучше. Быть может это ускорит его отъезд отсюда. Не знаю почему, но его разговор для меня хуже ругательств Тома! Уверяю вас.

Тётушка Несбит посмотрела на Нину с таким выражением, как будто считала её существом, совершенно погибшим.

Когда джентльмены перешли в гостиную, Нина, по приглашению Тома, последовала за ним и мистером Джекилом в библиотеку.

— Мистер Джекил намерен сообщить нам некоторые известия на счёт нашего имения в Миссисипи, и если эти известия примут оборот, какого он надеется, то дела наши значительно поправятся, — сказал Том.

Нина беспечно опустилась в сафьянное кресло, стоявшее подле окна, и устремила свой взгляд вдоль дубовой аллеи.