— Ну что, не моя правда? — сказал Россель.

— Правда, правда! Клэйтон говорил увлекательно, — сказал Джонс.

— Кто говорит против этого? Я никогда не сомневался в способности Клэйтона убеждать других. Он умеет созидать великолепные доводы, единственный недостаток которых заключается только в их неосновательности. Баркер выходит из себя. Он клянётся, что возьмёт это дело на апелляцию. Но это ничего не значит. Клэйтон восторжествует, как и сегодня. Теперь очевидно, что он проснулся.

— Не беспокойтесь, он столько же не чужд небольшой популярности, сколько вы и я; — его только стоит расшевелить, и, поверьте, из него выйдет отличнейший адвокат.

— А скажите, обратили ли вы внимание на мисс Гордон, во время речи Клэйтона? Нет? Ну, так я вам скажу, она до такой степени была очаровательна, что я охотно бы заступил место Клэйтона.

— Это не та ли хорошенькая маленькая кокетка, о которой я слышал в Нью-Йорке.

— Та самая.

— Каким же это образом она полюбила его?

— Почему я знаю?

— Как тюльпан, она исполнена самых разнообразных, очаровательных оттенков; одним из этих оттенков только и можно объяснить её расположение к Клэйтону. Заметил ли ты её, Билл? С одной стороны спускается шарф, с другой вьются локоны, ленты и вуаль, как лёгкие флаги на мачте хорошенькой яхты! И потом, её глаза! Она вся проникнута жизнью. Она напоминает собою душистый шиповник, усыпанный цветами, каплями росы и вместе с тем острыми шипами. О! Она должна разбудить его, и разбудит!

Судья Клейтон не ошибся в предположении, что сын его с особенным наслаждением смотрел на исход защищаемого им процесса. Мы уже сказали что Клейтон не имел расположения вступить на юридическое поприще. Уважение к чувствам отца принудило его решаться по крайней мере на попытку. Настроение его души всего более влекло его к занятиям, в которых на первом плане стояло человеколюбие. Он с радостью готов был удалиться на свою плантацию и там, с помощью сестры, посвятить себя исключительно воспитанию негров. Но в то же время, согласуясь с желаниями своего отца, он чувствовал, что не мог этого сделать, не сделав серьёзной попытки на избранном поприще и не доказав своих способностей. После описанного нами судебного следствия, Клейтон занялся своим делом, и Анна упросила Нину отправиться с ней на несколько недель в Рощу Магнолий, куда последуем за ними и мы.. Читатели наши, без всякого сомнения, не станут пенять, если мы перенесём их на оттенённую сторону балкона, на плантацию Клейтону, называемую Рощей Магнолий. Плантация эта получила своё название от группы этих прекрасных растений, в центре которых находился господский дом. Это была длинная, невысокая хижина, окружённая глубокими крытыми галереями, затканными той густой зеленью, которая так роскошна в южных широтах. Ряд комнат, выходивших на галерею, где сидели Анна и Нина, представлял собою что-то мрачное; но чрез отворённые двери виднелось внутри их много живописного. Белые, покрытые коврами полы, лёгкая мебель из бамбука, кушетки покрытые лоснящимся белым полотном и большие вазы с розами, расставленные в местах, где свет всего выгоднее падал на них, представляли глазу на отдалённом плане успокоительные предметы и манили к себе, обещая прохладу. Мисс Анна и мисс Нина сидели за завтраком чрезвычайно рано, так что солнце не успело ещё осушить тяжёлой росы, придававшей необыкновенную свежесть утреннему воздуху. На небольшом столе между ними, в хрустальных вазах и в зелени различных листьев, тонули отборные плоды, — стоял фарфоровый кувшин с холодными сливками, поднос с чашками и серебряным кофейником, из которого по всей комнате разливалось благоухание кофе. Не было тут недостатка в тех сдобных и вкусных сухарях и булках, которыми каждая стряпуха в Южных Штатах так справедливо гордится. Не можем также умолчать о вазе с месячными розами самых разнообразных оттенков, ежедневно подбирать которые служило неизъяснимым удовольствием для маленькой мулатки Леттис, находившейся при особе мисс Анны, в качестве горничной. Анна Клейтон, в белом утреннем капоте, с чистым и здоровым румянцем, прекрасными зубами и привлекательной, вызывающей на откровенность улыбкой, казалась среди этого убранства царицей махровых роз. И действительно, обладая самою сильной властью, основанием которой служила любовь, она была царицей на своей плантации. Африканское племя от природы одарено пылкими чувствами и наклонностью привязываться к другим всею душою. Множество недостатков, свойственных одним только детям, сливается у него с множеством прекрасных качеств, отличительную черту которых доставляют простосердечие и доверчивость. Беспредельная привязанность и преданность к мисс Анне, проглядывала во всём, что её окружало. Нина пробыла один только день, и уже свободно читала в глазах каждого существа, принадлежавшего к плантации Рощи Магнолий, до какой степени все они были привязаны к мисс Анне; в этом чувстве как будто сосредоточивалось всё их счастье.

— Какой очаровательный запах от этих магнолий, — сказала Нина, — от души благодарю вас, Анна, что вы разбудили меня так рано.

— Да, — сказала Анна, — кто намерен истинно и положительно наслаждаться жизнью, для того раннее пробуждение должно служить необходимым условием; я принадлежу к разряду людей, которые любят положительные удовольствия. Я не могу усвоить себе спокойствия, истекающего из беспечности, неги и наклонности проводить время в одних лишь мечтаниях; нет! Я хочу сознавать своё существование, хочу действовать в определённой мне сфере и совершать что-нибудь дельное на пользу общую.

— Вижу, вижу, — сказала Нина, — вы не то, что я; вы хозяйка настоящая, а я хозяйка только по имени. Каким дивным искусством обладаете вы в этом отношении! Неужели вы ничего не запираете?

— Никогда и ничего, — отвечала Анна, — благодаря Богу, я не знаю употребления ключей! Когда я впервые приехала сюда, мне все говорили, что в высшей степени безрассудно предаваться подобной доверчивости; но я сказала, что решилась на это, и Эдвард поддержал меня: до какой степени успела я в этом, вы можете судить сами.

— Должно быть, у вас есть магическая сила, — сказала Нина, — я никогда ещё не видала такой гармонии во всём хозяйстве. Все ваши слуги, по-видимому, принимают живое участие во всех ваших действиях. Скажите, пожалуйста, как вы приступили к этому? Что вы делали?

— Очень просто, — отвечала Анна, — я расскажу вам всю историю этой плантации. Во-первых, она принадлежала дяде моей мамы, человеку беззаботному, беспорядочному. Он вёл жизнь язычника, и потому бедные создания, которые находились в его распоряжении, держали себя хуже его. Он жил с квартеронкой, безнравственной женщиной и, в минуты гнева, буйной и жестокой до зверства. Его слуги постоянно испытывали или крайнее потворство или крайнюю жёсткость. Вы можете представить себе, в каком положении мы нашли их. Моё сердце обливалось кровью, но Эдвард сказал: "Не унывай, Анна! Постарайся воспользоваться хорошими качествами, которые уцелели в них". Признаюсь, передо мной повторилось то же самое, чему я была свидетельницей на одном водолечебном заведении. Для томных, бледных, полуживых пациентов, которые являлись туда, казалось, достаточно было капли холодной воды, чтоб окончательно убить их; а между тем, в этой влаге была жизненная сила, производившая в организме их благотворную реакцию. Тоже самое, говорю я, было и с моими слугами. Я собрала их и сказала: " Послушайте, все говорят, что вы величайшие воры в мире, что от вас всё нужно запирать. Но я о вас совсем другого мнения. У меня есть расположение думать, что на вас можно положиться. Я говорила знакомым моим, что они ещё не знают, как много скрывается в вас прекрасных качеств; и чтоб доказать им справедливость моих слов, я решилась не запирать ни шкафов, ни дверей, и не следить за вашими поступками. Вы можете таскать мои вещи, если хотите; но, спустя несколько времени, когда увижу, что на вас нельзя положиться, я буду обращаться с вами по-прежнему." Как вы думаете, душа моя, я даже не верила себе, чтобы эта мера так превосходно оправдала мои ожидания. Надо вам сказать, что африканское племя более, чем всякое другое, умеет дорожить доверием; более других любит поддержать о себе хорошее мнение. После маленькой речи, которую сказала я, в доме нашем всё изменилось; бедные создания, сделав открытие, что им доверяют, всеми силами старались удержать за собой это доверие. Старые следили за малыми; так, что я почти ни о чем не заботилась. Одно только ребятишки беспокоили меня, забираясь в чуланы и воруя пирожные, несмотря на строгие наставления со стороны матерей. Чтоб искоренить и этот порок, я собрала негров во второй раз и сказала, что поведение их оправдало мои предположения: что я убеждена в их честности, и что мои знакомые не могут надивиться, слушая мои похвальные отзывы; в заключение всего, я поставила им на вид, что одни только ребятишки от времени до времени воруют у меня пирожные. " Знайте же, — сказала я, — я не против вашего желания иметь что-нибудь из моего дома. Если кто-нибудь из вас хочет получить кусок пирога, то я весьма охотно доставлю это удовольствие; мне неприятно только, зачем, воруя лакомства, портят кушанье в моих чуланах. С этого дня я буду выставлять целое блюдо пирожного; кто хочет лакомиться, тому стоит только прийти и взять, что ему нравится." И что же? Блюдо с пирожным стояло и сохло. Вы не поверите, а между тем, я должна вам сказать, что до этого блюда никто не дотронулся.