После ухода, точнее бегства, дочери в Зеленый Гай Тарас Скиба жил только для одного — для мести. Как и предсказывала Влада, он быстро дичал, опускался: оброс, борода рыжей паклей свисала на засаленные лацканы потрепанного, измятого пиджака; набухли веки, из-под них злыми, острыми буравчиками блестели глаза. Он знал день и час, на который назначалась свадьба Ивана и Влады. Из села пришла баба Кылына, принесла самогон для лесовиков, заодно сообщила свежие новости.

— Твоя-то краля с комсомольцем этим, с Нечаем, не намилуется. Все вдвоем да вдвоем. Свадьба завтра.

— Не каркай!

— А чего не каркать, — не обиделась Кылына, — если уже и по селу ходили, приглашали. И не так, как обычно: «Тато звалы, мама клычуть, и мы запрошуемо», а по-своему: «Молодые и комсомольская организация приглашают вас…» Тьфу!

— Так, говоришь, завтра свадьба?

Скиба, ссутулившись, бесцельно побрел по подворью. Поправил и так аккуратно сложенную поленницу, переложил с места на место топор, убрал косу, небрежно прислоненную к тыну. Кылына тихо ойкала, когда он брался то за топор, то за косу.

— Убьешь их? — с надеждой проголосила она.

— Уйди ты, Христа ради, ведьма кривоногая! — зарычал Скиба.

Кылына, оглядываясь на каждом шагу, поминая то бога, то черта, рысцой протрусила к калитке. Скиба остался один. Подошел к дому, пошарил под крышей, извлек автомат. В горнице застелил стол клеенкой, достал из шкафчика машинное масло, старательно почистил ствол, замок, извлек патроны из магазина, осмотрел их, пересчитал. За этим занятием и застал его Остап, пришедший по поручению Горлинки предупредить, что днями соберутся у Скибы проводники для важного разговора — пусть хозяин знает и приготовится.

Скиба выслушал, прикрыл глаза ладонью.

— Нельзя у меня собираться. Сгорела моя зачепная хата, все пошло прахом, дочки и той лишился, кровинки моей.

— Ты куда собрался? — Остап кивнул на автомат.

— На весилля к дочке! Не приглашают меня, но я приду, поздравлю молодых. А вот это, — Скиба вскинул автомат, — пропоет им многая лета…

Остап осторожно отодвинул от себя ствол, проговорил убеждающе:

— Не мешал бы ты им жить, Тарас. Своя у них дорога…

— Одна у них сейчас дорога — на кладбище! Оттуда не возвращаются…

Ушел Остап. Не мог больше оставаться в этой хате, где в каждом углу поселилась глухая ненависть. Не мог разговаривать с человеком, готовящимся убить родную дочь… Много видел смертей Остап. И подлых: когда товарищей предают, вымаливая жизнь. И гордых: «Стреляй, собака, отольется тебе моя кровь, проклянут тебя и род твой люди!» Так кричал Стасю бедняк — председатель сельсовета, замученный в сорок пятом. Много видел смертей Остап. Но чтобы вот так — на свадьбу дочери с автоматом? Он и Марии сказал:

— Ушел, потому что боялся — пристрелю. Взбесился старик, злобой давится, на губах даже пузырьки выступили — как у скаженого пса…

Мария одобрительно взглянула на Остапа — по-новому начал думать. Потом велела позвать Стася и Розума. Перед тем как они вошли, приказала Остапу:

— Расскажи, что знаешь. Только без эмоций, без переживаний.

Пока Остап докладывал, Розум задумчиво барабанил пальцами по столу, Мария сидела озабоченная, один лишь Стась сразу высказал свое отношение — красноречивым жестом провел по горлу.

— Правильно! — поддержала его Мария. — Действовать надо решительно…

— Кого? — спросил Розум.

Стась хотел объяснить, он даже привстал с табуретки. Его опередила Горлинка:

— Проводник предлагает немедленно убрать Скибу. Если Тарас убьет Нечая и Владу, выстрелы всполошат всю округу. А это значит — облавы, похватают нужных нам людей, возможно, даже пришлют воинскую часть. Стоит ли ставить под угрозу операцию «Гром и пепел» из-за двух убийств, которые только озлобят население? Жалко, конечно, Тараса, ослеп от ненависти, но у борьбы свои законы. Правильно я вас поняла, друже Стась?

Стась, от удивления раскрывший рот, ушел от ответа, пробормотал что-то невразумительное.

— Ваше мнение, друже Розум?

— Надо поторопиться… От зачепной хаты Скибы придется отказаться.

— Согласна, — подвела итог Мария. И Остапу: — Слышал? Иди…

Остап ушел. Вернулся через несколько часов. Молча отдал Марии автомат Скибы. Глухо сказал:

— Я его закопал. Все-таки человек…

— Не человек, — возразила Мария. — Поднявший руку на счастье детей перестает быть человеком.

Стась вошел в бункер, когда Горлинка давала указания курьеру. Проводник удивился, увидев, как преобразилась его конура: чисто подметено, нары прибраны, на столе букет лесных цветов. Курьер сидел на краешке табуретки, и поза его ясно свидетельствовала о готовности выполнить приказ. Отправлялся он, судя по разговору, в Бурлацкий лес.

Стась в ближайшие дни сам намеревался побывать там. Он послушал немного Горлинку, которая не обратила на его приход ровно никакого внимания, скомандовал:

— Отставить! В Бурлацкий лес не пойдешь…

Горлинка сделала вид, что не заметила вмешательства Стася.

— Встретишься с Шуликою. Скажешь: «Гуси ключом в заморские страны потянулись». Шулика ответит: «К теплу от холода летят». Ты ему скажешь: «Добре там, а здесь лучше». И если он тебе ответит: «Ничего нет лучше родины», ты вручишь ему вот эту записочку. Шифр он знает. Пусть при тебе прочтет и сожжет. Повтори!

— Я сказал: отставить! — закричал Стась. — Кто здесь проводник? Я тебя спрашиваю! — повернулся он к курьеру.

— Ты проводник, — нехотя ответил тот.

— Почему же не выполняешь мои приказы? Или на гилляку захотел?

Курьер туповато посматривал то на Горлинку, то на Стася: с одной стороны, оно вроде и действительно Стась проводник, с другой — Горлинка на тот свет собственноручно Волоцюгу отправила. Вот уж правда: паны дерутся, а у хлопов чубы трещат.

— Ну-ка выйди, — приказала Горлинка курьеру. — Потом закончим. А то вот проводник хочет со мной побеседовать.

Они остались вдвоем.

— Не кажется ли вам, друже Ярмаш, что вы были, мягко выражаясь, невежливы? — недобрым голосом осведомилась Горлинка.

— Здесь только я командую! — уже не сдерживаясь, завопил Стась. — Проводник я или нет?

— Вы проводник! Успокойтесь, вы! А вот кто здесь командует… Хочу напомнить вам одну давнюю историю. Помните, вы служили тогда в сотне у Грома? Боевой был сотник, страх на всю округу нагонял. Имел только один недостаток: за невыполнение своих приказов не одному хлопцу пулю в лоб вогнал, а сам подчиняться так и не научился, потому что бандитом из тюрьмы пришел в лес, бандитом и остался. Однажды прибыл к Грому курьер. А он что? Взял и прогнал курьера, да еще смеялся: «Без ваших дурацких приказов обойдусь. Гром не из тех, кого можно на веревочке водить». Узнал про тот случай Рен. Да, да, проводник краевого провода… Приказал службе безопасности разобраться, назначить следователя. Дальше все просто было. Пришли денька через три эсбековцы, поставили Грома перед строем и… Умер без покаяния Гром. Вы тогда еще третьим с правого фланга стояли, друже Ярмаш. Оттуда, наверное, все хорошо было видно, не правда ли?