— Афонин, — сказал Дыбенко, — в том-то и дело, что указал нам Афонин.

— Вот именно, в том-то и дело. Куприянову было выгодно сделать это чужими руками. Кстати, ты помнишь показания старика?

Я достал протокол.

— Вот смотри, что Афонин говорит. Первым заметил Куприянов и сказал об этом ему.

— А не кажется тебе, что это уж чересчур, — улыбнулся Дыбенко. — Допустим, Куприянов все подготовил, это еще можно, но как он мог сделать так, что Егор именно в это время входил в дом?

— А он не входил.

— А что же он делал?

— Спал…

— Кто же тогда входил? Тогда выходит, что был еще один соучастник?

— Может быть, и еще один. А может, и никто вообще не входил…

— Как так?

— А так. Читай, что Афонин говорит. Видишь, ему Куприянов сообщает об этом как будто вскользь, между делом, заостряя внимание не на том, что Егор входит в дом, а на том, что, вот, дескать, где-то его черти таскают. Непохоже на него. У старика, естественно, не было оснований сомневаться в правдивости его слов, он тут же оглядывается, и ему кажется, что он видит, как закрывается и хлопает скрипучая дверь. Куприянов был уверен, что как только мы найдем гильзу и проверим ружье, так про дверь забудем, поэтому и оставил это место в своей подготовке уязвимым. В общем, дверь-то, думал он, — это не улика, и поэтому надеялся на авось. Так оно и случилось бы, если б это было не единственным свидетельским показанием в этом деле. И еще одну ошибку он допустил, но это из-за отсутствия профессиональных навыков. Со временем он просчитался, а именно это и дало нам доказательства невиновности Егора.

Кстати, насчет двери. Она у Егора не стучит и не скрипит. Он ее содержит в порядке, чтобы от племянницы бегать незаметно. Я на другой день сам проверял. Совершенно бесшумная дверь.

— А почему молчал?

— Не до этого было, — ответил я и усмехнулся. — Берег для случая. До лучших времен.

— Что ж, ты его сразу подозревал, я имею в виду Куприянова? — удивился Дыбенко.

— Я всех подозревал, пока не убедился в их невиновности. А Куприянов до сих пор не убедил меня в этом, а ведь старался. Помнишь, как он подробно расписывал свое алиби? Ведь тогда его об этом никто и не спрашивал.

— Ну хорошо, а как он мог все успеть? — спросил Дыбенко. — Ведь ему нужно было зайти к Егору, взять ружье, обежать по Зеленой и встретить Никитина. А потом вернуться, повесить ружье на место и появиться в клубе. Ведь он же смотрел кино и вышел со всеми.

— Что же, — спокойно ответил я, — вопрос серьезный. Дело в том, что он вышел немного раньше…

— Откуда это известно?

— Я выяснил у контролерши. Незадолго до конца сеанса, минут за десять, за пятнадцать, сказала она, кто-то вышел. Мужчина, кто именно, она не заметила, потому что сама сидела в зале. Картина шла первый день, и она, усадив народ на места, осталась посмотреть.

— А это ты когда выяснил?

— После первой встречи с ним.

— И ты, наверное, думаешь, что поступил нормально по отношению ко мне? — обиженно спросил Дыбенко. — Почему ты мне раньше не рассказал?

— А если б я был не прав?

— Ну и что? Все равно мог бы поделиться. Вдвоем-то легче.

— Вдвоем легче работать, когда есть факты. А когда одни догадки и предположения, то все по-другому… Вдвоем можно так увлечься какой-то идеей, что невинного человека усадить на скамью подсудимых.

Дыбенко замолчал, прошелся по кабинету.

— Ну а пуля?

— Пуля тем более ложится на эту версию. Куприянов выкрал ее во время поездки на охоту. Я думаю еще раз послать гильзу на экспертизу. На ней должны быть следы машинного масла и бензина. Наши эксперты, наверное, не обратили на это внимания. Приняли за производственные остатки. Нужен очень тонкий анализ.

Вот почему, дорогой мой Дыбенко, я не хочу пока настаивать на аресте Куприянова. К тому же я не хочу ему давать возможность отсидеть за хищение и укрыться этим самым от обвинения в убийстве. То, что он воровал, это ясно. И никуда он не денется. У нас есть свидетельские показания завмагов, а вот то, что он убил, доказать будет сложнее. Тем более если мы его арестуем и тем самым заставим мобилизоваться, приготовиться к активной защите.

Я позвонил на завод и вызвал к себе Куприянова.

Через несколько минут его машина затормозила под окнами отделения милиции.

— Здравствуйте, — сказал Куприянов вежливо и остановился у порога кабинета.

— Здравствуйте, Николай Васильевич. Побеспокоил я вас. Проходите, присаживайтесь, что же вы стоите? Есть интересная новость. Вообще-то нельзя никому рассказывать, но вы же не посторонний человек. И я надеюсь, что вы меня не подведете. Строго между нами.

— Конечно, — заверил меня он. — А в чем дело?

— Власов наконец признался, — сказал я, доверительно склонившись к нему через стол.

— В чем признался? — переспросил он.

— Как в чем? В убийстве, — сказал я, удивляясь его непонятливости.

Некоторое время он молчал, потом отрицательно покачал головой.

— Этого не может быть, — произнес он раздельно и отчетливо.

Мне показалось, что голос у него дрогнул, мне даже почудился вздох облегчения.

— Этого не может быть, — повторил Куприянов, — произошла какая-то ошибка. Не мог Егор убить. — Теперь его голос звучал свободно, как-то раскованно.

— Какая может быть ошибка, — обиженно сказал я, — как-то нехорошо вы говорите, Николай Васильевич. Вот у нас есть протоколы с его подписью. — Я похлопал по стопке бумаг у себя на столе, где никаких протоколов не было.

— Как же это так? — Куприянов недоуменно развел руками. — Знал его всю жизнь. Никогда бы не подумал… Вы меня совсем огорошили. Как же он его?

— Да очень просто: подстерег около дома и выстрелил из ружья.

— Невероятно…

— А вы еще своей головой ручались…

— Да кто же знал?

— А я вас по делу вызвал, — сказал я.

— Всегда готов, — оживленно ответил Куприянов, — что за дело?

— Собственно говоря, дела целых два. Начнем по порядку. Первое. Мы с вами в прошлый раз разговаривали, так сказать, неофициально. Протокола ваших показаний у нас нет. Конечно, вы очень помогли следствию, но нужно соблюсти все формальности. Повторите, пожалуйста, как вы видели Власова в день убийства.

— Я приехал в клуб на машине и оставил ее сзади у черного хода, — начал рассказывать он.

Я автоматически записывал его слова и думал о том, что его опять никто не просил рассказывать все с самого начала. Я его спросил только о Власове. Он мне слово в слово повторил историю со свечой. Но перебивать его я не стал.

— …Я и гляжу, он поднимается на крыльцо, — рассказывал Куприянов, — ну и сказал об этом Афонину. Мы с ним вместе шли в Овражный.

— Вы не могли ошибиться? — спросил я и внимательно посмотрел на него.

— Нет, — не задумываясь, ответил Куприянов, — это был он, я же видел, как он хромал по лестнице. А так, конечно, разве впотьмах разглядишь? Я тогда и не знал, что он после такого дела идет. Я бы сразу к вам пришел, а то еще защищал его… Бывает же… Голову прозакладывал. — Он невесело усмехнулся.

— Вот здесь подпишите, — сказал я, протягивая ему протокол.

Он внимательно прочитал и подписался. Вычертил свою фамилию полностью, аккуратным почерком.

— А второе дело к вам как к члену месткома. Вы не можете вспомнить, кто ездил на открытие охоты к озеру? На какой машине?

— Да я же их и отвозил, — сказал Куприянов. — А охотников всех, конечно, не припомню сейчас. Но можно у них же и спросить. Покойный Владимир Павлович ездил с нами, Агеев, Исаков Игорь Алексеевич — главный инженер завода, еще кто-то… Если очень нужно, я могу порасспросить и список сделать.

— Пожалуйста, Николай Васильевич, очень нужно.

— А для чего? Тоже по этому делу? — осторожно спросил Куприянов.

Я ожидал этот вопрос, я его очень ожидал.

— Да нет, это совсем по другому поводу. Там что-то с лицензиями напутали; из охотничьего общества просили разобраться. У нас ведь не одно это дело. Скучать не приходится. — Я поднялся и протянул Куприянову руку. — Теперь все. Спасибо за помощь, не буду вас больше задерживать. До свидания.