Ох уж эти мне светские разговоры! Я попробовал кофе и запил его глотком холодной воды. Получилось очень недурно.

— Так откуда ты, говоришь, приехал? — спросил Герась.

— Говорю, что издалека. А что?

— Да так, любопытно.

— Про летающие тарелки слышал?

— Ну?

— Так вот я оттуда. Прибыл для налаживания контактов с братьями по разуму.

Он осклабился:

— С тобой не соскучишься.

— Очень этому рад, — сказал я, польщенный.

— Надолго к нам?

— Надолго.

— Дело или так, проветриться?

— Дело. Или так, проветриться. Выбирай, что больше нравится.

— Нет, я серьезно.

— Ах, серьезно. Ну, если серьезно, на работу вот думаю устраиваться.

— На работу? — заинтересовался он. — И куда?

За последние дни приходилось столько врать, что для разнообразия я позволил себе сказать правду:

— В милицию.

Он поперхнулся. По-моему, первым его побуждением было бежать сломя голову, однако встроенный в тесную черепную коробку механизм вновь сработал и выдал шпаргалку. Герась тупо уставился в чашку, потом на мой недоеденный бутерброд и наконец вымолвил:

— Ну шуточки у тебя! Меня аж в пот бросило. — Посидел в раздумье. — Черт с тобой, не хочешь — не говори. Мне лично наплевать.

«А кому не наплевать?» — чуть было не спросил я.

— Давай так, — продолжал он, желая, по-видимому, обрести твердую почву под ногами, — давай по существу. Ты говорил, что у тебя есть валюта?

— Говорил.

— Я нашел покупателя, правильно?

— Пока я его не вижу.

— Он подойдет. — Герась посмотрел на «сейку», скрепленную на запястье необъятным по длине браслетом. — Должен подойти. Обещал. Но наперед нам с тобой надо кое-что обсудить.

— Что именно ты хочешь обсудить?

— Я о своей доле. Сколько ты мне отвалишь?

Да, изящным такой подход не назовешь!

— За что? — спросил я.

— Как за что? — оскорбился он. — Ты что ж, воображаешь, что я за красивые глаза стараюсь?

— А ты стараешься?

— Не морочь голову! Гони монету! Иначе…

— Что иначе? — Я облокотился о стойку. — Ты меня за кого принимаешь? За благотворительный комитет? Я даром деньги не плачу.

— Как это даром?

— А так. Где твой покупатель?

— Я же сказал, придет.

— Вот когда придет, тогда и обсуждать будем. Кстати, на который час вы с ним условились?

— На двенадцать.

— На двенадцать?! — искренне возмутился я. — Ты что, издеваешься? Уже час дня!

— Не час, а без четверти, — поправил он. — А если и час. Сказано ждать, значит, будем ждать.

— И до каких пор?

— Хоть до вечера.

Не зная, пригодится мне это или нет, я решил воспользоваться случаем, чтобы набить себе цену. К тому же опоздание вполне могло быть подстроено специально, как и вчерашняя слежка. Если не самим Герасем, то его хозяином.

— Ну нет, ребята, играйте в эти игры без меня. — Я встал.

— Ты куда? — Он встал тоже.

— Неважно. Так серьезные дела не делаются. Заруби себе это на носу и дружку своему передай. А мне здесь больше делать нечего. Пока. Привет семье.

И с чувством оскорбленного достоинства я направился к выходу из бара. По моим расчетам, Герась должен был не мешкая ринуться следом. Но он этого не сделал, во всяком случае, не торопился. Я успел дойти до угла, прежде чем услышал за спиной его учащенное дыхание.

Знать бы, на что ушли эти минуты! На совещание с барменом? С самим хозяином, который все время находился где-то рядом, за бамбуковой занавеской, и подслушивал наш разговор — недаром в помещении была этакая темень. А может, Витек и есть хозяин и ему не понравился наш спор с Герасем?

«Ну-ну, не сгущай краски, — осадил я себя. — Вспомни Русоса. Если бы вас подслушивали, то наверняка выключили бы музыку. Какое ж подслушивание при таком шуме!»

— Слышь, как тебя, подожди… — Герась догнал меня и дернул за рукав рубашки. Физиономия у него при этом была просительная и вроде как виноватая.

— Ну, что еще?

— Дай передохнуть… — Его грудь вздымалась, усиленно поглощая кислород, а глаза в узких, как бойницы, прорезях были беспокойны и трусоваты. — Сейчас… сейчас мы с тобой на тропу пойдем…

— На какую еще тропу?

— На обыкновенную… Маршрут есть такой. Стас по нему курсирует…

— Ох, засекут меня, ох, засекут… — бубнил Герась не переставая.

Он крепко приуныл, мой покровитель, и, думается, не без причины: позволив мне уйти из бара, он таки нарушил данные свыше инструкции. А тут еще гонорар за посредничество уплывал из-под пальцев. Есть от чего прийти в отчаяние.

— Чует мое сердце, влипну, ох, влипну…

Сопровождаемые его негромкими жалобными стенаниями, мы дошли до драматического театра и остановились под аркой у главного входа.

Даже отдаленно не представляя, как выглядит человек, которого караулим, не зная, предстанет ли он перед нами в бескозырке или, скажем, проедет мимо в кресле на колесиках, я тем не менее подверг ревностному осмотру всех, кто находился на площади перед театром. Их было немного на этом голом и пустынном в дневные часы пятачке: ватага мальчишек-велосипедистов, две-три парочки, спутавшие день с ночью и страстно обнимающиеся на виду у впавших в полудрему пенсионеров, да женщина с коляской — в Стасы никто из них явно не годился.

«Неужто снова облапошили? — подумал я, зараженный пессимизмом своего спутника. — Неужто опять, сам того не желая, я лью воду на чужую мельницу?»

— Засекут, как пить дать, засекут, — продолжал тянуть свою грустную арию Герась. — Я ж на учете. Меня в милиции как облупленного знают. А тут иностранцев полно…

— Где ты видишь иностранцев? — не выдержал я.

— Где-где, — передразнил он. — «Интурист» рядом. До «тропы» рукой подать. Мне б за километр обходить, а я суюсь прямо в пекло…

— Ладно, не скули.

— Конечно, тебе-то что, тебя здесь никто не знает. И карточки твоей в милиции нет…

— Нет, так будет. Связался на свою голову. Ну где она, «тропа» твоя хваленая? Идем, что ли?

— Подождем еще немного, а? — предложил он неуверенно и тут же, себе противореча, махнул рукой: — А, была не была, не век же здесь торчать. Пошли… — И двинулся через мощенную брусчаткой площадь.

В рощице, неподалеку от театра, действительно было помноголюдней. И тропа была. Да не одна, а с полдюжины. Тенистые, уложенные дерном, они петляли в душистых зарослях рододендрона, между увешанных мелкой листвой эвкалиптов и вели вдоль берега в лощину, где располагался гостиничный комплекс «Интуриста». Оттуда и валила сюда иностранная публика в поисках тишины и прохлады.

Не успели мы сделать и четырех десятков шагов по этому утопавшему в зелени Эдему, как идущий впереди Герась резко тормознул и шарахнулся вправо, совершив одновременно разворот на полных сто восемьдесят градусов.

— Стой! — скомандовал он.

По инерции я сделал шаг-другой в том же направлении.

— Стой, говорю! — прошипел он свирепо. — И не таращься в ту сторону! Не видишь, Стас клиента обрабатывает.

Навстречу нам по одной из боковых тропинок шел высокий пожилой мужчина в белой тенниске, подрезанных до колен хлопчатобумажных брюках и шлепанцах на босу ногу. Рядом с ним семенил среднего роста малый с круглым румяным лицом и, энергично помогая себе руками, что-то ему втолковывал. Это и был, как я понял, «Стас, обрабатывающий клиента».

Они прошли совсем близко, однако ничего, кроме обрывка фразы, произнесенной на скверном, искаженном до неузнаваемости немецком, я не разобрал.

— Он что, языки знает, твой приятель?

— Заткнись! — Герась дождался, пока оба скрылись за деревьями, и лишь затем сообщил: — Самоучка он. И по-немецки, и по-английски шпарит, будь здоров! — И уж совсем по-свойски поделился: — Во работает, гад! Который сезон на «тропе», а ни разу не попался. А спроси, почему?

— Почему? — откликнулся я.

— Нюх собачий. Он иностранцев этих за версту как рентгеном схватывает, знает, кто чем дышит: кто позагорать приехал, а кто чемодан порастрясти. Глаз у него наметанный. Ну и языки, конечно. Светлая голова! «Ладу» на этом деле поимел последней модели — уметь надо! Железный кадр! За ним не пропадешь! — Истощив запас комплиментов, он бухнулся на стоявшую поблизости скамью. — Хорошо, что не разминулись. Я ж говорю, ты везунчик.