Шульгин говорит, что Рузскій знал о перемѣнѣ уже тогда, когда к нему приходил Мордвинов (т. е., Нарышкин) за телеграммами. Оговариваясь, что «событія этого дня» (т. е., до момента пріѣзда делегатов) «должно быть» разсказаны ему Рузским, Шульгин заключал: «во всяком случаѣ эти событія можно считать «точно установленными, как я изложил». Однако, на дѣлѣ Шульгин не все точно воспринял. И в данном случаѣ версія, изложенная Ан. Вл., представляется болѣе правдоподобной, т. е. Рузскій не знал до послѣдняго момента о происшедшей перемѣнѣ в рѣшеніи Царя.

Указаніе, что Царь уже взял перо для подписи манифеста, во всяком случаѣ надо отнести к числу мемуарных вольностей.

Запись фактическаго перерыва не отмѣчает. А. Шульгин говорит, вопреки утвержденіям Рузскаго и Данилова: «кажется, я просил четверть часа — посовѣтоваться с Гучковым... Но это почему то не вышло».

Судя по дневнику Болдырева, сомнѣнія Данилова заключались не только в нарушеніи закона о престолонаслѣдіи, но и в морганатическом бракѣ вел. кн. Михаила. На «совѣщаніи в вагонѣ» возник «серьезный вопрос о супружествѣ новаго государя» — записал Болдырев.

Впослѣдствіи Шульгин, пытался так изобразить ход своей мысли: «пусть будет неправильность!.. Может быть, этим выиграется время. Нѣкоторое время будет править Михаил, а «потом, когда все угомонится, выяснится, что он не может царствовать, и престол перейдет к Ал. Ник.». «Как будто не я думал, а кто-то другой за меня, болѣе быстро соображающій» — пишет Шульгин. Это было просто разсужденіе post factum самооправдывающагося носителя идеи легитимизма.

Лукомскій говорит, что к, составленію проекта он и Базили приступили, вооружившись сводом законов, послѣ телеграммы Рузскаго а том, что Государь просит составить проект манифеста (т. е., около 3 час. дня).

На генерала Селивачева на фронтѣ манифест произвел совсѣм иное впечатлѣніе. 3 марта он записал в дневник: «По слогу манифеста совершенно ясно, что он продиктован Государю от перваго до послѣдняго слова». Данныя, нами приведенныя, по существу не оставляют мѣста для сомнѣній. Разрѣшить вопрос уже безоговорочно могло бы только недоступное нам ознакомленіе с оригиналом.

Шульгин — показывал 2 авг. Гучков — «сдѣлал два-три замѣчанія, нашел нужным внести нѣкоторыя второстепенныя поправки». Шульгин предложил: «принеся всенародную присягу». Царь написал: «ненарушимую», что стилистически было гораздо правильнѣе — отмѣчает Шульгин.

В соотвѣтствіи с заявленіями депутатов.

«Мы не возражали, быть может, даже подтвердили» — указывал Гучков.

Этим придавалась юридическая легальность назначеніям, которую в то время хотѣли имѣть делегаты: «Повелѣваем быть Председателем Совѣта Министров» и т. д. Это дало повод Троцкому в «Исторіи русской революціи» говорить о «поддѣлкѣ историческаго акта», так как «дневное рѣшеніе» было «фактически взято обратно в разсчетѣ на болѣе благопріятный оборот колеса».

Характерно для обстановки, что ни Гучков не замѣтил имѣвшагося в царском поѣздѣ проекта отреченія, ни Рузскій проекта, привезеннаго депутатами. Но показанія Рузскаго мы знаем все же в интерпретаціи посредника, который записывал утвержденіе генерала, что он «рѣшительно никаких документов» в руках делегатов не видѣл. Гучков же сам свидѣтельствовал в Комиссіи.

В позднѣйших воспоминаніях Гучков говорит, что у Царя был заготовлен текст манифеста.

В воспоминаніях Родзянко со слов «одного из членов Думы», командированаго на фронт и записавшаго разсказ Рузскаго, передает, что Царь по окончаніи тяжелой для него сцены отреченія будто бы оказал: «Единственно, кто честно и безпристрастно предупреждал меня и смѣло говорил мнѣ правду, был Родзянко». Слова эти к мемуаристу попали все же через третьи руки... Шульгин утверждает, что у него вырвалось: «Ах, В. В. ...Если бы Вы это сдѣлали раньше»... (очевидно, согласіе на отвѣтственное министерство). «Вы думаете — обошлось бы» — сказал «просто» отрекшійся Император.

Базили в то еще время, через мѣсяц приблизительно, подробно разсказывал французскому послу об отреченіи, и указывал на то, что Царь свой отказ за наслѣдника объяснил в бесѣдѣ невозможностью разстаться с сыном.

Телеграмма была напечатана в свое время в работѣ Блока. Полк. Никитин говорит на основаніи «категорическаго заявленія» кн. Брасовой, что телеграмма Великому Князю не была передана.

Ген. Эверт запросил предварительно мнѣнія командующих отдѣльными арміями и сообщил их в Ставку.

Государственная жизнь, конечно, разрѣшается не в кассаціонных судебных установленіях. Не могу себѣ представить, какое это могло имѣть значеніе. Фактически утвержденія мемуариста не соотвѣтствуют дѣйствительности. Но законники в Чрезв. Слѣд. Комиссіи Временнаго Правительства интересовались указанным вопросом, путая два акта 2-го марта (дневныя телеграммы и манифест с отреченіем). Гучков засвидѣтельствовал, что «акт отреченія был безымянный, т. е. копія, которую Гучков получил на руки, была без обращенія. Когда акт зашифровали, его предполагали послать по адресу Предсѣдателя Думы и главнокомандующаго фронтом.

По существу дѣло было совсѣм не так.

В дѣйствительности на другой день.

Утром третьяго Пав. Ал. не мог сообщить об отреченіи Михаила.