Чернов спѣшит сдѣлать поправку: гучковскія мѣры выглядят дѣтской игрушкой сравнительно с тѣм, что было продѣлано над своей арміей великой французской революціей. Подсчитано, что только до іюля 1793 г. в ней было отставлено 593 генерала.

Врангель, считает, что гучковская «чистка» была «глубоко ошибочна», потому что замѣнила устраняемых людей «чуждыми» тѣм частям, которыми тѣ командовали, что должно было отразиться на «боеспособности» арміи. Между тѣм, в острых случаях, когда смѣна была необходима в силу взаимоотношеній между военачальниками и подчиненными, простое территоріальное перемѣщеніе, которое легко могла устроить Ставка, способно было внести успокоеніе.

Деникин болѣе осторожно говорят: «Думаю, цѣль эта (улучшеніе команднаго состава) достигнута не была. «Новые люди» были подчас людьми «случая, а не знанія и энергіи».

В «Очерках русской смуты» имѣется даже сравнительная таблица, правда, не именная, гдѣ командующіе арміями и их начальники штаба распредѣлены по группам: поощряющіе демократизацію, не боровшіеся против нея и боровшіеся. Автор пытается — едва ли основательна — сдѣлать вывод о послѣдующем антибольшевизмѣ лиц, занесенных в произвольныя статистическія таблицы общественной морали.

Для флагов был использован «подручный матеріал» и на флаги одной из сотен, очевидно, пошли юбки из краснаго ситца с крапинками.

Слово взято и кавычки самим Селивачевым, отнюдь не придававшим этому слову смысл соціальный.

«С невѣроятным цинизмом, граничащим с измѣной Родинѣ — писал в 21 году с неостывшей запальчивостью уже историк-мемуарист — это учрежденіе, в состав котораго входило много генералов и офицеров, назначенных военным министром, шаг за шагом, день за днем проводило тлетворныя идеи и разрушало разумные устои воинскаго строя».

Вопрос об «отданіи чести» был выдвинут на первый план во всѣх армейских отзывах потому, что именно по этому вопросу (и в сущности только по поводу него) запрашивал министр «срочное заключеніе» нач. штаба. Вопрос остался неразрѣшенным в Поливановской Комиссіи. «Предложено было три рѣшенія» — телеграфировал Гучков: «1. Совершенно умолчать об отданіи чести, что и сдѣлано в выпущенном приказѣ. 2. Сохранить внѣ службы взаимное привѣтствіе, как символ принадлежности к одной семьѣ... Рѣшеніе этого вопросам таким образом, несомнѣнно, вызвало бы протест Совѣга Р. Д., усмотрѣвшаго бы в этом стѣсненіе свободы внѣ службы. 3. Полное согласіе с Совѣтом Р. Д. и принятіе их резолюціи», т. е. регламентація согласно «приказу № 1» — отмѣна обязательнаго отданія чести «внѣ службы». Считая, что в этом вопросѣ необходима «солидарность» с высшими представителями дѣйствующей арміи, Гучков сообщал, что окончательное рѣшеніе отложено до полученія срочнаго заключенія ген. Алексѣева.

Запрос Гучкова был переслан немедленно Великому Князю.

Вмѣсто Чхеидзе от Совѣта подписал Скобелев, так как первый, по словам Станкевича, не возражая против рѣшенія, отказался дать подпись, мотивировав будто бы так свой отказ: «Мы все время говорили против войны, как же я могу теперь призывать солдат к продолженію войны» (?!).

Делегаты были направлены к военному министру общим собраніем представителей всѣх частей арміи 21-22 марта (присутствовало 379 чел.).

Отмѣтим заодно, что «Совѣт военных делегатов кіевскаго военнаго округа» с самаго начала состоял из офицеров и солдат.

Половцов, сопровождавшій Гучкова в его поѣздкѣ по фронту, так охарактеризовал «самоуправленіе» в XII арміи: «Радко... устроил себѣ парламент, засѣдающій в театрѣ. Это совѣщаніе вполнѣ благонадежно, а Радко с ним хорошо справляется». Через нѣсколько мѣсяцев Алексѣев в дневникѣ даст совершенно иную характеристику, опираясь на данныя, изложенныя на знаменитом совѣщаніи 16 іюля в Ставкѣ в заявленіи ген. Клембовскаго, замѣнившаго при Брусиловѣ ген. Драгомирова в качествѣ главнокомандующаго Сѣверным фронтом: «В XII арміи развал достиг крайней степени. Братаніе идет во всю и остановить его нѣт возможности... Вредным элементом стали латыши, геройски дравшіеся в декабрѣ и январѣ мѣсяцах. Произошел нравственный перелом: 2/3 Латвіи в руках нѣмцев... Естественно, нужно скорѣе ждать свободы от нѣмцев... Командующій XII арміей не сумѣл поставить себя в отношеніи армейских комитетов и упустил из своих рук управленіе арміей. Правит арміей фактически не Радко-Дмитріев, а предсѣдатель совѣтскаго комитета солдат Ромм. Комитеты творят, что хотят. Комитеты латышских бригад состоят сплошь из большевиков». Исторія эволюціи арміи в послѣдующіе мѣсяцы выходит за предѣлы данной работы. Здѣсь нужны очень существенныя поправки. Состояніе XII арміи в дни октябрьскаго переворота цѣликом не подтверждает пессимистическую оцѣнку Алексѣева. (См. мою книгу «Как большевики захватили власть»). Во всяком случаѣ послѣдующее далеко не было логическим развитіем того, что закладывалось в эпоху мартовскаго реформированія арміи. Но для марта подлинное настроеніе армін очень ярко выразилось в выступленіи Ромма на Совѣщаніи Совѣтов. (См. ниже).

Двѣ крайнія позиціи, діаметрально противоположныя, были представлены «демагогом» Верховским и человѣком «долга» Деникиным.

«Положеніе» Поливановской комиссіи, стоявшее ближе к совѣтскому проекту, было опубликовано послѣ утвержденія его Гучковым 10 апрѣля.

В дневникѣ Верховскаго («Россія на Голгофѣ»), 3 марта ему давалась такая характеристика: «Мы всѣ здѣсь очень любим нашего адмирала. Эго настоящій солдат, смѣлый и рѣшительный, горячій, неутомимый боец, любимый своими командами».

И эту запись сдѣлал человѣк, перед тѣм записавшій свой спор с подчиненным («большим приверженцем новаго правительства») и доказывавшій, что Гучков дѣйствует под напором Совѣта, распоряженія котораго будут приняты военным министром «для введенія в армію, хотя и пройдут через комиссію ген. Поливанова».