Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Мировоззренческий сдвиг, происходивший с писателем в эти годы, отразился в "Зимних заметках о летних впечатлениях" (1863), сделанных в первой поездке за границу в 1862 г. Сквозь призму отношений России и Запада преломляются почвеннические идеи Достоевского. Природа западного человека – природа собственника, в котором неискоренимы "начала… особняка", индивидуализма, личной выгоды. Русский простолюдин, русский крестьянин способен к добровольному самопожертвованию, а потому представляет собой идеальный общечеловеческий тип. Социальная гармония может быть построена лишь на фундаменте братства и всечеловечности, присущих именно русскому народу.

Ожесточенная полемика "Времени" и "Эпохи" с "Современником"

Эта полемика также приходится на начало 60-х годов. И если в отношении Чернышевского и Добролюбова, лично уважаемых Достоевским, почвеннические журналы вели собственно идейно-эстетическую борьбу, то споры Достоевского с Салтыковым-Щедриным и Антоновичем выливались в хлесткие сатирические памфлеты, издевательские статьи, задевавшие личности и переходившие с обеих сторон границы допустимого. Естественно, глубокие причины этой борьбы коренились в нерешенных реформой 1861 г. социальных конфликтах, а также в глобальном и одновременно трагическом для России, жестком противостоянии радикалов и "постепеновцев" (почвенников, либералов-западников и др.), одинаково заинтересованных в прогрессе Отечества.

Повесть "Записки из подполья" (1864)

Повесть отразила идейную полемику с революционными демократами, но проблематика ее переросла с избытком рамки конкретных общественно-политических споров.

В повести появляется герой-идеолог, который в плане художественности будет впервые наиболее полно реализован в "Преступлении и наказании". Подпольем автор называет особый комплекс идей и психологических свойств личности героя повести: порою свежих и оригинальных (не случайно его называют парадоксалистом), но чаще всего малопривлекательных или просто аморальных, присущих, по мнению Достоевского, "человеку русского большинства".

В комплекс подполья как типа сознания и поведения входят "…не только постоянная готовность "расплеваться со всеми", забиться в свой идейный "угол", но и вечная зависимость от взглядов, суждений, реакции другого… это последовательная смена страданий от зависти, от неудачных попыток обратить на себя внимание, от осознания своего морального падения, от бесплодных раскаяний и угрызений совести" [64].

Композиционно произведение состоит из двух частей, с точки зрения художественной организованных различно. Первая часть – монолог героя, практически бессобытийный, в котором раскрывается его мировоззрение. Вторая часть имеет выраженный сюжет. В целом жанровая форма книги представляет собой исповедь, полную разоблачений и саморазоблачений.

Сам герой в конце своей исповеди называет себя антигероем. Лишенный автором имени, он лишен и общепринятых ценностей. В прошлом романтик, образованный молодой человек утратил не только высокие идеалы, но и естественные широкие связи с миром. Добровольная изоляция – принципиальная форма его (существования. Изо дня в день герой общается лишь со своим слугой, живя в квартире, которую воспринимает как защиту от враждебного внешнего мира и наделяет характерными метафорами: "мой особняк, моя скорлупа, мой футляр". (Исследователь ставит в один синонимический ряд с ними такие символические образы, как угол, нора, переулок [65].) "Визитной карточкой" индивидуалистической аксиологии парадоксалиста стала сакраментальная фраза: "Да я за то, чтобы меня не беспокоили, весь свет сейчас за копейку продам. Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить. Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда испить!"

Наделенный незаурядными интеллектуальными способностями отставной коллежский асессор не реализовался как личность общественная; он всегда оставался неудачником, встречая на своем пути насмешки и унижение. Между тем, признавая высочайшую ценность личности вообще (на поверку – только своей собственной), он страдает от недооценнности да и собственной недооценки, одним словом, – от отсутствия человеческого достоинства. "Поддержать достоинство" – вот один из центральных пунктов его жизненного кредо. Поскольку общепринятые пути, ведущие к самоуважению, парадоксалистом отвергаются, признаются пошлыми, он ищет экстравагантные формы. Но морально-психологические эксперименты, которые становятся к этому времени устойчивой чертой поэтики Достоевского, разрешаются в трагикомических ситуациях.

Обиды неудачника обернулись мстительностью, из примитивной психологической защиты ("меня унизили, так и я хотел унизить") превратились в нескрываемую агрессию, даже в угрозу миру: сделать пашквиль, мерзость, посеять семена разрушения. (Уместно вспомнить здесь неожиданные метаморфозы "слабого сердца", проанализированные писателем в "Записках из мертвого дома".)

"Трагизм подполья, – говорил Достоевский, – состоит в страдании, в самоказни, в сознании лучшего и невозможности достичь его и, главное, в ярком убеждении этих несчастных, что и все таковы, а стало быть не стоит и исправляться".

Нельзя не сказать, что исповедь героя "Записок" насыщена серьезными, трагическими мыслями о глубинных основаниях не только человеческого существования, но и всего мироздания. В разгоряченном сознании парадоксалиста возникает образ Стены – воплощения фатума, давления неизбежных, роковых обстоятельств в судьбе человека. В философском плане размышлений героя Стена – это символ победы всеобщих безличных законов бытия над любым проявлением индивидуального, особенного, победы необходимости и закономерности над случайным. Человек, по мнению отчаявшегося героя, может противопоставить этому лишь свободный порыв, пусть отчаянный и бессмысленный, свою волю, желания, "фантазию"; "свои фантастические мечты… пожелает удержать за собой единственно для того, чтоб самому себе подтвердить… что люди все еще люди, а не фортепьянные клавиши, на которых…

играют сами законы природы собственноручно". Свобода, свобода желаний, свобода воли – вот что может уберечь личность от судьбы "штифтика в органном вале". Отметим: в художественном произведении Достоевский едва ли не первым освещает проблемы, которые станут предметом исследования в особой школе мыслителей XIX-XX веков – в философии существования, или экзистенциализме.

Разделяя с героем повести мучительные думы о человеке, Достоевский не забывает предостеречь современников и потомков: свобода в сознании подпольного человека превращается в своеволие, в "дикий каприз", в моральную разнузданность.

В то же время размышления парадоксалиста нужны автору из соображений "текущего момента", для выражения позиции в злободневном споре о природе человека и общества с революционными демократами. Достоевский, к этому времени уже окончательно разуверившийся в конечной цели социалистов, иронизирует над рационалистическими, головными теориями утопистов о возможности абсолютной социальной гармонии. Центральная точка необычной дискуссии – образ хрустального дворца, знакомый читателям по только что опубликованному Некрасовым в "Современнике" роману Н. Г. Чернышевского "Что делать?" В "Четвертом сне Веры Павловны" он – воплощение коммунистических начал, подобие земного рая для всех, в "Записках из подполья" – символ рассчитанной по логарифмической линейке, мертвенной и мертвящей социальной перспективы. "Я боюсь хрустального и навеки нерушимого здания, которому нельзя будет даже украдкой языка высунуть", – так странный герой метафорически выражает позиции автора.

вернуться

64

Щенников Г. К. Достоевский и русский реализм. Свердловск, 1987. С. 107–108.

вернуться

65

Назиров Р. Г. Творческие принципы Ф. М. Достоевского. Саратов, 1982. Гл. 5.

77
{"b":"159032","o":1}