— Но кто ты такой, — промолвил де Жиак, — что осмеливаешься иметь собственное мнение, отличное от моего?
— Я, — холодно ответил Пьер, — гражданин Монтро, свободный и независимый, и еще в молодости взял себе за правило открыто высказывать свое мнение по каждому вопросу, ничуть не заботясь о том, что оно может задеть кого-то, кто могущественнее меня.
Де Жиак схватился за эфес меча, но Танги удержал его.
— Вы безрассудны, мессир, — заметил он, пожимая плечами. — Лучники! Разгоните толпу и очистите мост, — продолжил Танги. — А если эти бездельники окажут сопротивление, я разрешаю вам вспомнить, что в руках у вас арбалет, а ваша сумка полна стрел.
— Ну что ж, господа, — сказал Пьер, стоявший одним из первых и явно готовый прикрывать отступление. — Мы уйдем, но, раз уж я высказал вам одно свое суждение, мне придется высказать вам и другое: здесь готовится какое-то чудовищное предательство. Да будет Господь милостив к жертве и да простит он ее убийцам!
В то время как лучники исполняли приказания, отданные мессиром Танги, рабочие покинули достроенную галерею и приступили к возведению деревянных заграждений на обоих концах моста; в этих заграждениях были поставлены прочные двери, чтобы никто, кроме людей из свиты дофина и герцога, по десять человек с каждой стороны, не мог проникнуть внутрь. Ради личной безопасности каждого из предводителей все остальные люди, сопровождавшие герцога, должны были расположиться на левом берегу Сены и занять замок Сюрвиль, а сторонникам дофина отводился правый берег Йонны и город Монтро. Что же касается косы, о которой шла речь выше, то эта полоса земли, омываемая с одной стороны Сеной, а с другой Йонной, объявлялась нейтральной территорией и не принадлежащей никому, а так как в те времена этот полуостров был совершенно необитаем, если не считать одинокой мельницы, стоявшей на берегу Йонны, то легко было убедиться, что никаких ловушек там не готовится.
Едва рабочие закончили строительство заграждений, как одновременно, словно они только и ждали этой минуты, к мосту подошли два отряда вооруженных людей, чтобы занять отведенные им позиции: один из этих отрядов, который состоял из арбалетчиков, носивших на плече красный крест, отличительный знак Бургундии, и находился под командованием своего предводителя Жака де Ла Лима, завладел предместьем Монтро и выставил часовых с той стороны моста, откуда предстояло появиться герцогу Иоанну; другой, состоявший из солдат дофина, расположился в городе и выставил пост у того заграждения, через которое на мост должен был вступить дофин.
Тем временем Танги и де Жиак продолжали беседовать; но, увидев, что все приготовления закончены, они расстались: де Жиак отправился в Бресюр-Сен, где его ждал герцог Бургундский, а Танги-Дюшатель вернулся к дофину Франции.
Ночью творилось что-то ужасное: несмотря на то, что было лишь начало сентября, к утру высота снежного покрова достигла шести дюймов. Весь урожай погиб на корню.
На следующий день, 10 сентября, в час пополудни, герцог сел верхом на лошадь во дворе дома, где он остановился. По правую руку от него был сир де Жиак, а по левую — сеньор де Ноай. Любимая собака герцога всю ночь жалобно выла, и теперь, видя, что хозяин собирается уезжать, она, с горящими глазами и вздыбившейся шерстью, рвалась прочь из конуры, где ее держали на привязи; наконец, когда герцог уже тронулся в путь, пес последним неимоверным усилием разорвал двойную железную цепь и в ту минуту, когда лощадь готова была выйти за ворота, бросился к ней и с такой силой вцепился ей в грудь, что она взвилась на дыбы и всадник чуть было не вылетел из седла. Де Жиак в нетерпении хотел отогнать собаку ударами хлыста, который он носил при себе, но та, словно не замечая наносимых ей побоев, вновь вцепилась в шею коня герцога Иоанна; и тогда герцог, решив, что пес взбесился, снял с луки седла небольшую секиру и раскроил ему голову. Собака взвизгнула, кое-как доползла до ворот и там издохла, словно по-прежнему пытаясь преградить дорогу хозяину; герцог, издав вздох сожаления, заставил коня перескочить через тело преданного животного.
Всадники не проехали и двадцати шагов, как внезапно откуда-то из-за стены появился старый еврей, принадлежавший к окружению герцога и занимавшийся гаданием и предсказаниями; ухватившись за поводья, он остановил лошадь герцога и сказал:
— Ваша светлость, ради Бога, ни шагу дальше!
— Чего ты хочешь от меня, еврей? — остановившись, спросил герцог.
— Ваша светлость, — продолжал еврей, — всю эту ночь я провел, наблюдая звезды, и наука говорит, что если вы поедете в Монтро, то назад не вернетесь.
Старик крепко держал лошадь за удила, не давая ей двинуться с места.
— Что ты на это скажешь, де Жиак? — обратился герцог к своему молодому фавориту.
— Я скажу, — вскричал тот, побагровев от досады, — я скажу, что этот еврей — сумасшедший и с ним следует обойтись так же, как с вашей собакой, если вы не хотите, чтобы из-за его нечистого прикосновения вам пришлось целую неделю провести в покаянной молитве.
— Пропусти меня, еврей, — в задумчивости сказал герцог, делая старику знак отпустить поводья и не выказывая при этом раздражения.
— Прочь, старый еврей! — закричал де Жиак, пришпорив своего коня так, что тот грудью налетел на старика, сбил его с ног и заставил откатиться шагов на десять. — Прочь! Разве ты не слышишь, что его светлость приказывает тебе отпустить поводья?
Герцог провел ладонью по лбу, словно пытаясь отогнать какое-то смутное видение, и, в последний раз взглянув на старика, без памяти лежавшего у обочины дороги, поехал дальше.
Спустя три четверти часа герцог прибыл в замок Монтро. Прежде чем спешиться, он приказал двумстам воинам и сотне лучников расположиться в предместье, а также велел сменить стражу, стоявшую со вчерашнего дня в карауле у предмостных укреплений.
В эту минуту к герцогу Иоанну подошел Танги и сообщил, что дофин уже около часа ожидает его на мосту. Герцог ответил, что он точас придет, но в эту самую минуту к нему подбежал перепуганный насмерть слуга и что-то сказал ему вполголоса. Герцог повернулся к Дюшателю.
— Боже правый! — вскричал он. — Все сегодня, словно сговорившись, в один голос твердят мне об измене. Дю-шатель, вы твердо уверены, что мне ничто не угрожает? Обманув нас, вы поступили бы весьма коварно!
— Всемогущий сеньор, — ответил Танги, — пусть скорее я умру и буду проклят, нежели предам вас или кого-то другого; отбросьте прочь все опасения, ибо его светлость дофин не желает вам ни малейшего зла.
— Ну что ж, — сказал герцог, — стало быть, мы пойдем, полагаясь на Господа, — он поднял глаза к небу, а затем добавил, устремив на Танги один из тех пронизывающих взглядов, что были свойственны лишь ему одному, — и на вас.
Танги выдержал этот взгляд, не опустив глаз.
Затем он вручил герцогу лист пергамента, где перечислялись имена десяти рыцарей, которые должны были сопровождать дофина. Они были указаны в следующем порядке: виконт де Нарбонн, Пьер де Бово, Робер де Луар, Танги-Дюшатель, Барбазан, Гийом Ле Бутейе, Ги д’Авогур, Оливье Лайе, Варенн и Фротье.
В обмен Танги получил от герцога список тех, кто удостоился чести сопровождать его. Это были: его светлость Карл де Бурбон, сеньор де Ноай, Жан де Фрибур, сеньор де Сен-Жорж, сеньор де Монтагю, мессир Антуан де Вер-жи, сеньор д’Анкр, мессир Ги де Понтайер, мессир Шарль де Ланс и мессир Пьер де Жиак. К тому же каждый из них должен был взять с собой личного секретаря.[1]
Танги удалился, взяв список с собой. Следом за ним тронулся в путь герцог: ему предстояло спуститься по дороге, ведущей от замка к мосту. Он шел пешком, на голове у него был черный бархатный берет, грудь его защищала лишь простая кольчужная рубашка, а из оружия при нем был всего лишь небольшой меч дорогой чеканки и с золоченой рукоятью.
Когда герцог Иоанн приблизился к заставе, Жак де Ла Лим сообщил ему, что видел, как много вооруженных людей вошли в один из городских домов, стоявших возле другого конца моста, и, заметив его, когда он со своим отрядом занимал подходы к мосту, поспешили закрыть в этом доме окна.
