Берне значительную сумму, поставив условие, что она будет потрачена на покупку священных сосудов. Это завещательное распоряжение исполнили самым точным образом: была куплена великолепная чаша для Святых даров, и ее поместили в дарохранительницу. Обладатели этого нового сокровища, священнослужители церкви, тотчас же стали думать, как защитить его от всякого рода случайностей. В алтаре нельзя было поставить живого стража, и потому решено было обратить взор на небесное воинство: из числа святых следовало выбрать того, кто более других проявил бдительность и самоотверженность. После непродолжительного спора предпочтение было отдано святому Христофору, который перенес на своих плечах Иисуса Христа и свидетельством недюжинной силы которого служил его гигантский рост; он одержал верх над святым Михаилом, которого клирики сочли недостаточно зрелым, чтобы проявить осторожность, необходимую при выполнении той почетной миссии, какую они собирались на него возложить. Самому умелому скульптору Берна поручили изготовить статую святого: ее намеревались поставить у алтаря, дабы она наводила ужас на воров, подобно тому, как посреди конопляного поля втыкают в землю чучело, чтобы оно отпугивало птиц. И в этом отношении, когда скульптура была закончена, она, безусловно, должна была снискать всеобщее одобрение, да и сам святой Христофор, если бы Господь даровал ему удовольствие лицезреть с небес то, как его изобразили на земле, несказанно возрадовался бы тому воинственному облику, какой обрела под вдохновенным резцом мастера его тихая и миролюбивая особа.

И в самом деле, скульптура святого была высотой в двадцать два фута, в руке он держал алебарду, на боку у него висел меч, и весь он, с головы до ног, был расписан в красный и синий цвета, что придавало ему чрезвычайно грозный вид.

Одним словом, в полной мере наделенный всеми возможностями преданно исполнять свою миссию, святой Христофор, выслушав длинную напутственную речь, в которой говорилось о той великой чести, какая ему выпала, и о тех обязательствах, какие вследствие этого на нем лежат, был торжественно установлен позади главного алтаря, над которым возвышалось все его туловище.

Два месяца спустя чаша для Святых даров была украдена.

Легко представить себе, какое волнение это происшествие вызвало в приходе и как сильно оно подорвало уважение верующих к несчастному святому. Самые отчаянные головы утверждали, что он дал себя подкупить; более умеренные полагали, что он позволил себя запугать; наконец, приверженцы третьей партии, настроенные наиболее нетерпимо, также беспощадно поносили его. Эта третья партия объединяла сторонников святого Михаила, которые, оставшись в меньшинстве во время обсуждения, сохранили свою религиозную злопамятность, неотличимую от политической ненависти. Короче, лишь один или два голоса осмелились выступить в защиту верного стража. В итоге он был с позором изгнан из алтаря, который он так плохо охранял, а поскольку в это время как раз шла война с кантоном Фрибур, ему поручили защищать Ломбахскую башню, стоявшую за городской стеной, перед Фрибурскими воротами. В этих воротах для святого вырубили нишу, которую он продолжает занимать и в наши дни, и поставили его туда, словно часового в будку, наказав быть в этот раз более бдительным, чем прежде.

Спустя неделю Ломбахская башня была взята врагом.

Это неслыханное поведение привело к тому, что неуважение переросло в презрение; теперь даже самые рассудительные люди стали считать несчастного святого не только трусом, но и предателем, и с общего согласия он был переименован. Его лишили уважаемого имени, которое он опозорил, и заклеймили гнусным прозвищем, назвав его Голиафом.

Напротив него стоит небольшая симпатичная статуя Давида, с явной угрозой держащего в руке пращу.

Второй день нашего пребывания в Берне был посвящен знакомству с городскими достопримечательностями материального толка: все самое живописное и поэтичное мы осмотрели накануне во время нашей ознакомительной прогулки.

Кафедральный собор мы уже посетили, о чем было рассказано выше, и потому из значительных городских сооружений нам осталось осмотреть церковь Святого Духа, арсенал, монетный двор, хлебные склады, больницу и ратушу, в которой располагаются резиденция бургомистра и казначейство. Все эти здания были возведены между 1718 и 1740 годами, из чего следует, что все путеводители сообщают о них путешественникам исключительно как о великолепных архитектурных памятниках, а все художники считают их весьма посредственными сооружениями.

Мы покинули Берн вечером, в половине восьмого. Дорога от Берна до Туна — одна из наименее трудных во всей Швейцарии, так как местность в этих краях не слишком гористая. В целом, дороги кантонов Во, Фрибура и Берна поддерживаются в великолепном состоянии, а поскольку власти этих кантонов первыми, как мне кажется, среди всех властей на свете осознали, что большие проезжие дороги предназначены не только для тех, кто путешествует в экипажах, но также и для пешеходов, то они распорядились установить от места к месту вдоль трактов скамейки, как на прогулочных аллеях, а рядом с каждой скамейкой — невысокую тумбу, на которую бродячие торговцы могут на время поставить свою ношу, чтобы потом вновь взвалить ее себе на плечи.

Через два часа после отъезда нас окутал сумрак ночи, но его тени были легки и прозрачны, что предвещало скорый восход луны, пока остававшейся, однако, скрытой от наших глаз. Между ней и нами высилась огромная череда ледников, этих неподвижных и печальных призраков, закрывавших собою горизонт и взиравших на спящую равнину; но вскоре их вершины засияли едва заметным серебристо-матовым блеском, с каждой минутой становившимся все ярче. Вслед за тем прямо из-за снежной главы Айгера появился огненный шар, нижний край которого еще рассекала гора и который казался одним из тех сигнальных огней, какие в старину возвещали швейцарцам о приближении врага. Но вскоре выемка на нем исчезла, он принял идеальную сферическую форму и на мгновение повис, словно решив слегка отдохнуть, на самом острие вершины, подобно огню святого Эльма на верхушке мачты; затем, покачиваясь, будто аэростат, взлетевший с земли, он стал плавно и беззвучно подниматься в небо.

Мы продолжали свой путь среди волшебного очарования ночи, ни на мгновение не теряя из вида снежную стену, которая становилась все ближе к нам и откуда до нас доносились, хотя до нее надо было идти еще около шести льё, неясные жалобные звуки, рожденные сходом лавин и треском сползавших ледников. Но порой то справа, то слева какой-то шум слышался почти рядом, и мы непроизвольно поворачивали голову в ту сторону: его издавал либо водопад, набросивший на гору свой газовый шарф, либо ели, по верхушкам которых пролетал ветер и которые жаловались друг другу на языке, понятном лесным обитателям. Ведь даже самым безжизненным на вид предметам Господь дал, как и нам, голос, чтобы смеяться или плакать, дал способность издавать звуки, чтобы восхвалять или проклинать. Прислушайтесь к земле как-нибудь чудной летней ночью, вслушайтесь в океан во время бури.

В половине одиннадцатого мы прибыли в Тун, испытывая досаду от того, что нам не удалось проделать такой дивной ночью еще пять или шесть льё.

Дальше характер нашего путешествия должен был измениться и большим проезжим дорогам предстояло уступить место горам и озерам. Мы расплатились с возницей, однако он заявил, что необходимость покинуть нас весьма огорчает его. Нам стало понятно, что эти слова есть не что иное, как вежливая просьба увеличить сумму чаевых, а поскольку возница был вполне славным малым, это не вызвало никаких возражений с нашей стороны. Полчаса спустя он вернулся к нам совершенно утешенный и сообщил, что некие дама и господин наняли его, чтобы доставить их в Лозанну.

Поскольку единственная достопримечательность Туна — это артиллерийское училище, а цель моего приезда в Швейцарию состояла не в том, чтобы наблюдать, как стреляют из пушки, я заказал себе место на почтовом судне, отплывавшем в Интерлакен. Однако это решение было принято мною вовсе не потому, что подобное средство передвижения отличается наибольшим комфортом: просто я надеялся разговорить во время плавания кого-нибудь из пассажиров и пополнить свой запас легенд и преданий. На следующее утро, в половине десятого, судно отчалило от пристани, находившейся прямо напротив входа в гостиницу.