Я обнаружил себя посреди просторного зала, очень похожего на тот, в который попал в начале прошлого визита; с потолка свисала металлическая цепь. Я уже собирался потянуть за неё, но затем удержал себя, взмахнул крыльями и одним движением забрался на обозревательную площадку.

В следующую секунду вокруг меня и до самого горизонта протянулся громадный город. Тысячи каменных зданий, сплетённых вереницами улиц, простиралась в голубые дали. Среди застройки — примерно шестнадцатого века, с некоторыми средневековыми и античными элементами, — заметно выделялись огромные храмы. Над каждым из них возвышалась башня, металлическая крыша которой сверкала в лучах пасмурного солнца.

Я мог отчётливо увидеть в них своё искривлённое отражение.

Я посмотрел на него, затем на людей, которые топтали мощёные улицы. Почти все они были одеты в меховые одежды… и снова я заволновался, но затем посмотрел на солнце на границе горизонта, сделала глубокий вдох прохладного, но вовсе не морозного воздуха, выцепил глазами дерево посреди сада на заднем дворике роскошного поместья, листья которого были красными, как пожар, и понял, что стояла… осень.

Я помотал головой, — ветер засвистел, разрезаясь о мои чешуйки, — и поспешил спуститься в зальную комнату. Будет неловко, если меня заметят. По старой привычке могут потребовать речь, а я её даже не репетировал.

После этого я закрыл глаза и стал прочёсывать воспоминания Золотых крыльев. В этот раз они представляли собой не просто вереницу образов, — рваную киноплёнку, — но чёткую, подписанную хронологию. Дракон намеренно упорядочил свою память, чтобы мне было проще разобраться в происходящем.

Спасибо.

Впрочем, событий было не так уж и много. Триста лет прошло после великой войны против порождений вечного хлада. Всё это время Знаменосцы оставались в своей ледяной темнице. В свою очередь люди строились и развивались под мудрым предводительством золотого дракона. Случались войны, конфликты и прочие великие потрясения, — Золотые крылья старались не вмешиваться в каждый аспект человеческой жизни, — но все они были незначительны на фоне битвы за выживание человеческой расы. Время от времени голову поднимали культисты, которые хотели возродить Безумного Императора Распрея и освободить Знаменосцев — но все эти попытки, стоило им перейти определённую границу, сразу пресекались.

Мир нельзя было назвать спокойным — прямо сейчас гремела торговая война между западным и восточным континентом, — и в то же время не было такой силы, которая могла разрушить саму реальность. Здесь не было… кошмара.

Кроме меня, разумеется.

Стабильность этого мира продолжала понижаться. Это было неминуемо. Ничто не может остановить распространение кошмара. И в то же время он сохранял привычную форму, потому что вся сила веры была направлена в меня.

Впрочем, сложно сказать, что случится, когда Мир Пирайи целиком окажется внутри Зоны Кошмара. В данный момент мы находились в состоянии баланса между изначальной материальной субстанцией и пространством, определяемым человеческой психикой. Когда чаша весов начнёт, — уже начинает — клониться в сторону последнего, мне, вероятно, придётся поддерживать даже простейшие причинно-следственные связи.

Посмотрим.

Сейчас… делать мне было особенно нечего. Я мог бы уничтожить порождения вечного хлада, но зачем? Знаменосцы служили монументами, которые лучше любых других поддерживали веру в Золотые крылья. Волей-неволей уверуешь, когда на горизонте маячат стометровые ледяные монстры. Да и вероятность, что найдётся безумец, которые попробует их освободить, была минимальной. Ибо хотя в пределах этого мира уже появились первые маги Восьмого ранга и даже один Девятого, их было совсем немного, это раз, все они были воспитанниками моего храма, это два, и наконец, если они попытаются что-нибудь сделать, их остановят Золотые крылья собственной персоной.

Всё было в порядке.

Пещера, прежняя обитель Золотых крыльев, покрывалась ледяной корочкой по причине дурной погоды и не более того.

Так что можно считать, что в пределах этого мира я уже выполнил свою миссию.

Можно было возвращаться в дом на берегу… Впрочем, перед этим я решил немного более тщательно прочесать воспоминания Золотых крыльев. Так, на всякий случай.

Стоило мне прикрыть веки, и передо мной стали проноситься годы; они были довольно однообразными. Золотые крылья редко покидали пределы своего святилища. Дракон превратился в религиозную фигуру, которая лишь изредка давала советы и разрешала споры между мирскими королями. Разговаривать с драконом разрешалось немногим избранным (потому что вера, направленная на эфемерную фигуру, всегда будет немного сильнее) включая Первого жрица/жрицу.

Наконец я вспомнил девочку, Таму, которую спас от Вечного хлада. Немного странно волноваться о судьбе единственного человека, когда на твоих крыльях зиждется судьба целой расы, но ничего не поделаешь — личное всегда кажется важнее, чем общее.

Я попытался разыскать про неё информацию. Как ни странно, у меня не получилось, хотя Золотые крылья прекрасно помнили имя и лицо каждого служителя своего храма. Тогда я решил спросил их напрямую (это как использовать ИИ-помощник внутри поисковика):

— Что стало с девочкой, которую я тогда спас? С Тамой?

«Не знаю» — ответили Золотые крылья (не с помощью слов, но чистым и незамутнённым смыслом).

Неожиданный ответ.

— Ты не следил за ней?

«Я её не знаю», — новый импульс.

— В каком смысле не знаешь? — спросил я и прищурился.

«Я не помню ребёнка по имени Тама».

У меня появилось дурное предчувствие.

— Ты записываешь мои воспоминания?

«Да».

— Покажи мне, что случилось на сорок седьмой день вторжений Белого Хлада.

Следующая вспышка представляла собой визуальный образ. Сперва я сидел внутри храма; затем пришли жрец и молодой генерал, и мы обсудили стратегию предстоящего сражения. Наконец я отправился на разведку. Снизу стали проносится заснеженные долины, которые становились всё более гладкими и белыми по мере того, как я приближался к армии Вечного хлада. Наконец, на обратном пути, я заметил маленькую черную точку на земле. Я приземлился возле дорожного тракта, наполовину затопленного снегом, и увидел маленькую девочку. У неё были светлые волосы и пухлый носик.

Девочка лежала посреди сугроба; её личико было таким бледным, что казалось кукольным. С её ресниц свисали маленькие льдинки.

Она была мертва.

Я открыл глаза и немедленно прищурился. Помещение наполнил глухой металлический звон — это моё сердце гремело о грудную клетку. Что это значит? Это был другой ребёнок. У Тамы были светлые волосы. У девочки, которую вспомнили Золотые крылья, они были светлые. Она была мертва. Но как такое возможно?

Я задумался, стал вспоминать лицо Тамы, голос, повадки. Вдруг у меня появилось ощущение дежавю. Я нахмурился и вдруг…

«Принцесса Табира…»

Мои веки открылись, а железные когти вонзились в каменный пол с такой лёгкостью, будто последний был сделан из топлёного масла…

Мне вспомнилась странная девочка, которую я встретил, когда в теле гоблина пробирался в тронный зал Распрея. Она была одета совершенно иначе, волосы её были длинными, а не короткими, глаза синими, похожими на море во время бури… С первого взгляда это были разные люди, и всё же, если присмотреться, между ней и Тамой становилось заметным неопровержимое сходство…

Кто такой этот ребёнок? Один из Них? И почему (О)на меня преследует?

Я задумался и помотал головой.

Ладно. Пусть. По крайней мере теперь я буду настороже. Если мне снова попадётся эта девочка, нас ожидает длинный разговор…

Наконец я оставил Золотые крылья и вернулся в дом на берегу. Теперь мне оставалось только повидать Натаниэля.

Я протиснулся в его мир, осмотрел уже привычный трюм Тиберия, — в данный момент, судя по отсутствию вибрации, корабль находился посреди сухого дока, — и щёлкнул пальцами.