«Кстати говоря, вы — реинкарнация моей жены и сына, которых я сжёг на костре».

Не самая приятная тема для обсуждения.

К тому же Таня наверняка спросит, кто она — жена или сын?

Не очень хочется переводить разговор в ЭТО русло.

В итоге даже сам процесс планирования будущего разговора оказался предельно болезненным.

В один момент я решил сделать перерыва и добрые двадцать минут просто смотрел в пустоту перед собой, пока не услышал скрип. Я повернулся и увидел, как двери спальни приоткрылись, и в зальную комнату вышла Таня. Её волосы были развязаны, глаза — заспаны. На ней была белая майка и трусы, и больше ничего. Совершенно меня не замечая, она, понурив плечи, лениво побрела вперёд.

Я наблюдал.

Таня пересекла зал, зашла в ванную, вышла, пошла назад и уже стояла возле софы, как вдруг остановилась и прищурилась сперва на приоткрытую штору, а затем — прямо на меня.

Повисла тишина.

Несколько секунд мы просто смотрели друг на друга. Тёмные глаза Тани немного расширились. Наконец она покраснела и с криком: «Кья, извращенец!», — бросила в меня подушку и убежала назад в свою комнату и захлопнула дверь.

Подушка приземлилась посреди кухни.

Я подобрал её и снова положил на софу. Потом задумался. На самом деле Таня повела себя немного странно… В смысле, разве она не должна была сказать нечто вроде: «Привет, дядя!» не обращая внимания на свою не самую презентабельную внешность, или сразу попросить меня завязать свои волосы? Странно. Очень странно. У меня появилось дурное предчувствие, которое стало ещё сильнее, когда через пару минут Таня снова показалась из своей комнаты.

Её волосы уже были завязаны, хотя и неряшливо, что говорило о том, что завязала она их самостоятельно (почему?). На ней всё ещё была майка, но другая, не такая помятая, и домашние шорты. Не говоря ни слова, девушка прошла на кухню и присела за стол.

Повисла тишина.

Странно… Очень странно.

Обычно в это время она говорила нечто вроде «Привет, дядя!» или «С добрым утром!» Но теперь Таня молчала. Добрую минуту я наблюдал за тем, как она тыкает в телефон, пока девушка не пробурчала:

— Когда завтрак?

— Проголодалась?

— Просто время такое, — немного недовольно ответила Таня.

Чувствуя смутные сомнения, я стал возле сковородки, при этом продолжая краем глаза поглядывать на девушку. Обычно она сама косилась на меня в такие моменты, но сейчас Таня разглядывала стол, стул, картину на стене и магнитики на холодильнике, совершенно не обращая на меня внимания… Даже когда я поставил перед ней готовую яичницу, она в первую очередь посмотрела именно в тарелку:

— Недостаточно солёно, — пожаловалась Таня.

Я передал соль.

— И мала перца.

Затем перцемолку.

Девушка насыпала того и другого и стала поедать яичницу.

В один момент она нахмурилась, посмотрела на меня и спросила:

— Чего пялишься?

— Любуюсь своей красивой племянницей, — ответил я механическим голосом.

Таня вздрогнула и на секунду покраснела.

— В-вот как…

Но затем резко помотала головой и прохрипела:

— Извращенец…

Меня точно молнией ударило, но в этот же момент у меня стали зарождаться подозрения, что именно происходит. А что, если… нет, не может быть. Но если… Есть только один способ проверить мою теорию.

Я резко поднялся и прошёл к Тане. Девушка вздрогнула на своём стуле.

— Чего? — спросила она, отворачиваясь в сторону.

— Таня, — сказал я глубоким голосом. — Посмотри на меня.

Она (со скрипом) повернула голову, и я немедленно посмотрел в её большие чёрные глаза.

Затем, ничего не говоря, я стал медленно наклонять к ней свою голову. Таня вся затрепетала. Затрепетали её мягкие розовые губы. Я делал вид, что целился именно в них (на самом деле намереваясь в последнюю секунду поцеловать её в лоб), и между нами оставалось всего несколько сантиметров, как вдруг раздался щелчок, и в другом конце зальной комнаты приоткрылась дверь. Я хотел немедленно отпрянуть, но Таня оказалась быстрее. Девушка бросилась назад и немедленно полетала на пол вместе со своим стулом. Я тут же попытался схватить её на руки, и у меня получилось, но затем сам стул перевернулся и врезался в мои колени. Вместе с ним перевернулся весь мир.

В следующую секунду я уже лежал посреди пола; сверху доносились испуганные крики: «—Дядя? Дядя!!…», а в районе моего затылка разливалась липкая и жгучая субстанция.

Было… больно.

…

…

Двадцать минут спустя я лежал на диване и уныло поглаживал пропитанный зелёнкой пластырь, который Аня прилепила на мою шишку. После этого ей срочно пришлось направиться в налоговую, — единственная причина, почему она проснулась так рано утром, — и в данный момент мы с Таней были в квартире в полном одиночестве. Девочка сидела на кресле возле софы и с виноватым видом теребила пальцы.

Я вздохнул и сказал:

— Ты здесь не причём.

— Знаю! — резко отозвалась Таня. — Это целиком и полностью твоя вина.

— …

Я вздохнул и потёр переносицу.

— И всё-таки… — я цокнул языком. — Что это такое было?..

— В смысле? — удивилась Таня.

— Твоё поведение.

— А, эм… — девушка неловко улыбнулась, приподняв голову, но продолжая избегать моего взгляда. — Просто я подумала, что, если образ прилипчивой племянницы не работает, можно притвориться недотрогой, которая тебя ненавидит. Чтобы дядя заволновался и сам попытался пойти на сближение.

— …

— У меня получилось, — быстро прибавила Таня.

— Даже очень.

Её щёки покраснели.

— Ладно, — я вздохнул. — Просто больше не так не делай, договорились?

Таня приоткрыла губы… закрыла.

— Договорились?

— …

— Таня?

— Нет, — прошептала девушка.

— Почему?

Я сложил руки у себя на груди и вдруг, к своему удивлению понял, что испытываю раздражение.

— Потому что, — ответила Таня.

— Что значит «потому что?»

— Мне надоело.

— Что?

Она поджала губы и опустила голову. Прямо как маленькая девочка, которая не хочет продолжать разговор. Хотя, казалось бы, ей было уже четырнадцать (скоро пятнадцать) лет.

— Таня…

— Я расскажу.

— Говори.

— Не тебе. Я про другое.

У меня появилось дурное предчувствие, а в голове немедленно пронеслись мириады вариантов, что именно она может «рассказать».

— Я расскажу, что ты мне нравишься, и что я тебя люблю.

— … И кому ты это расскажешь?

— Маме.

Я опешил.

— И классному руководителю. И всем друзьями. Запишу видео и выложу в интернет.

— … Интересный план. Начнёт с того, что у тебя нет никаких друзей.

— Как будто у тебя они есть, — буркнула Таня.

Туше.

— Во-вторых, хочешь, чтобы меня посадили?

— Ты ничего со мной не сделал. Тебя не… посадят. Я говорю только про свои чувства.

— Зачем?

Таня поёрзала на кресле, немного выпрямила сгорбленную спину, продолжая, однако, избегать моего взгляда, и заговорила:

— Потому что тебя это волнует.

Я сморгнул.

— Что про меня думают другие люди, общество… и моё будущее, — прибавила она состоятельным голосом. — Поэтому, если я расскажу всю правду… больше этой проблемы не будет.

«Отвисла челюсть».

Я давно встречал это выражение в различных книгах и всегда считал дурацким, давно истёртым штампом, которые не имеет ни малейшего отношения к реальности. Нечто вроде живота, который урчит, когда герой литературного произведения испытывает голод (хотя в действительности это скорее признак несварения). Но теперь всё изменилось. Теперь я действительно почувствовал, будто у меня отвисла челюсть. Будто мне её сломали, и она в любой момент может свалиться на мои колени.

В этот момент все мои тревоги — судьба мира, вселенной, Они, моё прошлое, — стали напоминать дурной сон перед лицом беспощадной реальности; перед лицом четырнадцатилетней девочки, которая говорила уверенным голосом, и при этом не смела посмотреть в мои глаза и до белизны в костяшках сжимала собственные коленки.