В руках современных государств имеется великая сила, создающая необходимое для нас брожение мыслей в народе — пресса, кино, радио и особенно телевидение.

Роль средств массовой информации — указывать на якобы необходимые требования, передавать жалобы народного голоса, выражать и создавать неудовольствия толпы. Именно в прессе воплощаемое торжество свободоговорения, которую мы-то почитаем пустой болтовней.

Другие государства не сумели воспользоваться этой силой. Она очутилась в наших руках. Через прессу мы добились влияния, сами оставаясь в тени. Благодаря прессе мы собрали золото, не взирая на то, что брать его приходилось из потоков крови и слез… Мы откупились, жертвуя многими из замещенных. Но каждая жертва с нашей стороны стоит тысячи варваров, которых мы отдаем на заклание перед Великой целью Конструкторов наших…

Сегодня мы сообщаем членам Круга, что победа уже близка. Началась операция «Вторжение», когда мы в планетарном масштабе заместим нашими личностями тех, кто пребывает пока в необходимых для нас телесных оболочках.

Современные конституционные барьеры скоро рухнут, чтобы побудить нынешних правителей к злоупотреблению властью. Мы столкнем лбами все силы общества, бесконечно развивая их либеральные тенденции к кажущейся независимости, выпустим из волшебного кувшина злобного монстра национализма. В этом направлении мы возбудили всякую предприимчивость, вооружили амбициями, жаждой власти все партии, и сделали существующую власть мишенью для бесчисленных нападок. Государство и его институты мы превратили в борцовскую арену, на которой разыгрываются бесконечные смуты, война законов и надуманных, насквозь фальшивых суверенитетов.

Не может существовать государство, состоящее из суверенных государств! Но с помощью этой бредовой фикции мы ломаем сейчас последний барьер на пути к Мировому Господству!

…Самовлюбленные и неутомимые говоруны превратили заседания парламентов, верховных советов и административных собраний в ораторские фестивали. Обнаглевшие от бездумно объявленной гласности журналисты, беспардонные фельетонисты ежедневно нападают на аппарат власти, превращают администраторов в мальчиков для битья. Злоупотребления властью, коррупция, кою необходимо всячески поощрять, окончательно подготовят правительственные учреждения к падению, и все полетит вверх ногами под ударами обезумевшей толпы…

Самолет тряхнуло на воздушном ухабе, и Станислав Гагарин подумал, что надо бы сходить по малой нужде, да и размяться не помешало бы.

Он поднялся с крайнего в последнем ряду кресла и хотел было сразу повернуть налево, чтобы посетить заведение, находившееся за их спинами, в конце салона. Но в крохотной прихожей стоял высокого роста светловолосый, с короткой стрижкой парень, чем-то напомнивший писателю Диму Лысенкова, на которого тот вовсе не был похож внешне, разве что размерами соответствовал.

Станислав Семенович повернулся, чтобы выйти в салон, и как-то без некой задней мысли подумал, что парень, может быть, вовсе не такой громоздкий, как можно предположить, уж слишком просторная на нем куртка, она и топорщится к тому же на груди.

Сочинитель медленно двинулся среди заполненных пассажирами рядов в сторону служебного отсека стюардесс.

Стюардессы готовили то ли поздний ужин, то ли ранний завтрак, во всяком случае им было не до шастающего пассажира, и писатель не удостоился ровно никакого замечания, беспрепятственно прошел в первый салон. Здесь часть пассажиров бодрствовала. Кто читал, кто разговаривал друг с другом, некоторые играли в шахматы, разместив на подлокотнике небольшие дорожные доски, а у самого входа в отсек экипажа, на передних детских местах он увидел двоих кавказцев, так и не снявших кепок-аэродромов. Дети гор развернули нарды там, где крепились люльки младенцев.

Возвращаясь из переднего гальюна, писатель вдруг увидел в первом салоне знакомого критика. Фамилии его Станислав Гагарин не помнил, но это не имело значения. Неожиданная встреча неведомо отчего обрадовала его. Наверное потому, что критик был, как и Станислав Семенович, сам по себе, не входил ни в какие октябри-апрели, держался с достоинством и ровно.

Он порывисто шагнул к знакомцу, тот сидел через пять рядов и спал, откинув голову, и сочинитель уже заулыбался, представив, как обалдеет критик, когда представят ему «племянника» Геловани, но перед ним неожиданно поднялся рослый горбоносый красавец с аккуратно подстриженными усами и оливковыми глазами на неприлично для кавказского типа белом-белом лице.

— Извините, — сказал он, ласково улыбаясь, и склонился к уху писателя, — вам надо пройти на место. Капитан госбезопасности Мамедов. Убедительно прошу… Проводится операция.

При этом он бережно, но цепко ухватил писателя за локоть.

Станислав Гагарин осмотрелся. Обстановка в салоне казалась безмятежной, ничто не напоминало о каком-либо произошедшем или готовящемся ЧП.

— Прошу вас, — настойчиво повторил капитан Мамедов.

— Хорошо, — согласно буркнул писатель, и даже не взглянув, на спящего критика, быстро прошествовал через буфет, направляясь к последнему ряду, где ждал его необычный спутник.

«Помешались на операциях, секретности и леденящих воображение тайнах, — думал он, пробираясь по салону. — Конечно, таинственное щекочет обывательскую душу, подперчивает, поливает острым соусом пресноту обыденщины. Но избави Бог художника от соблазна идейную пустоту расцвечивать тайной…»

Сталин не спал. В руках его писатель заметил верстку «Ратных приключений», раскрытую на страницах, которые занимал «Дневник Отечества».

— Я знаю, — сказал Иосиф Виссарионович, когда Станислав Гагарин уселся рядом, — знаю, что именно пишете вы о товарище Сталине. Кое с чем я, понимаешь, согласен, но кое-где вы не совсем точны, мягко говоря. Если вы возражаете, давайте вместе с вами посмотрим этот текст.

«Дневник Отечества» начинался с общей оценки политической обстановки в стране.

— Тут вы правы, утверждая, что нам вовсе ни к чему советники со стороны. Не надо уповать на американских, понимаешь, мудрецов, которые приедут в Москву и научат нас уму-разуму. Заёмный здравый смысл не будет нам на пользу. У нас хватит способностей подковать и американскую блоху тоже. А национальные проблемы? Разве виноват товарищ Сталин в том, что происходит, понимаешь, в Литве, случилось в Узбекистане или в Баку, который всегда был самым, пожалуй, интернациональным городом в России… Это я хорошо помню, понимаешь. Почти сорок лет товарища Сталина нет среди вас. Почему же вы так плохо живете, избавившись от тирана?

Просмотрев несколько страниц, вождь споткнулся на фамилии главного редактора журнала «Огонек».

— Что это за Коротич такой? — спросил он. — Откуда взялся? Очередной местечковый оракул-прохиндей?

Станислав Гагарин неопределенно пожал плечами.

— Спросите что-нибудь полегче… Столичный он оракул, радяньский киевлянин и письменник.

— Ладно. Надо будет встретиться с ним и поговорить. У меня к товарищу Коротичу есть, понимаешь, некоторые вопросы, — со значением сказал Сталин.

— Попытайте счастья, — произнес писатель, и вождь укоризненно посмотрел на него.

— Напрасно вы думаете, что товарищ Коротич неуязвим, даже если он поклоняется, как вы тут намекаете, силам, альтернативным Господу Богу, — неторопливо, в привычной манере заговорил Иосиф Виссарионович. — Если на такого тирана всех времен и народов, каким был товарищ Сталин, нашлась управа, то согласитесь, что даже шибко независимый, понимаешь, радикал, каков есть товарищ Коротич, цепной пес перестройки, как он сам себя называет, вполне управляем, а значит и зависим. Достаточно установить характер зависимости товарища Коротича, и тогда товарищ Коротич окажется совершенно беззащитным. Вы понимаете меня, товарищ Станислав Гагарин?

— Я-то понимаю, а вот миллионы читателей «Огонька»…

— Они тоже поймут: русский народ — талантливый, понимаешь, народ, и вовсе не ленивого ума, как считал Владимир Ильич. Сейчас, правда, Ленин так уже не считает, и когда защищает меня на домашних, любительских процессах, то обязательно ставит мне в заслугу опору на русский патриотизм в годы войны. Вот так, понимаешь…