Станислав Гагарин никогда не видел Карабасова живьем.

Так уж получилось, что дорожки их в пространстве не пересекались, хотя топтали одни литературные тропы, посещали тот же Центральный дом литераторов. Станислав даже печатался как-то в «Маяке», но сие происходило, когда бывший мореход подвизался на разных ролях в Матери городов русских.

Но в лицо Карабасова, который после переезда из Киева в столицу стал мельтешить на газетно-журнальных страницах, на телевизионных экранах, затевая время от времени плюралистические скандалы, Станислав Гагарин, конечно же, знал.

Поэтому писатель несколько удивился, когда перед столиком, за которым он усадил Веру, чтоб угостить ее фирменным мороженым «Услада Ореанды», вдруг вырос официант и, расставляя вазочки с разноцветными шариками замерзшего молока, покосил глазами в угол, где за почетным столом сидел главред «Маяка».

— Приглашают подойти, — сказал официант. — Очень извиняются, но просят…

Станислав Гагарин пожал плечами, недоуменно глянул на жену, потом перевел взгляд туда, куда обратил его внимание официант.

Карабасов увидел, что на него смотрят, поднялся, склонил голову и гостеприимно показал на пустующие рядом стулья.

— Чего это он? — спросил Станислав Гагарин жену. — Мы с ним даже шапочно незнакомы…

— Становишься знаменитым, Слава, — усмехнулась Вера Васильевна. — Сам Карабасов зовет к столу! Глядишь, и тебя прославит.

— В какую сторону? — хмыкнул писатель. — На хрен он мне сдался, этот маячишка!

— Ты не прав, — возразила жена. — А вдруг он превратился в патриота?!

— Черного кобеля не отмоешь до бела… Хотя… Раньше он был красным, потом стал желтым. Почему бы не стать белым? Или серо-буро-малиновым… Передайте, что подойдем, когда съедим мороженое.

Официанта будто ветром сдуло.

— Напрасно, — сказала Вера. — Ты пойди один. Тогда он будет откровеннее. А мне вовсе не улыбается знакомиться с ренегатом. Да и на процедуры в санаторий скоро.

Станислав Гагарин снова глянул в сторону Карабасова и вздрогнул: ствол десантного танка угрожающе смотрел на него.

И в сознании писателя зазвучала песня морских пехотинцев.

Станислав Гагарин еще не знал, что именно он напишет эти слова, когда художественный совет киностудии «Отечество» примет его сценарий фильма «Парни из морской пехоты», а сам он вместе с Верой, кинооператором Богдановым, писателем Сергеевым и композитором Юрием Клепаловым во второй раз приедет в Севастополь.

Песню Станислав Гагарин напишет уже в феврале будущего года, покажет ее Дмитрию Тимофеевичу Язову, и министр обороны вслух, с выражением прочтет ее и скажет: «Молодец…» Об этом писателю предстояло еще узнать, но сейчас он слышал песню морских пехотинцев и видел, как высиживается десант на берегу противника.

Среди морских пехотинцев он узнал будущих героев фильма. Командира отделения сержанта Андрея Павлова и славных его товарищей — Федора Иванова, Ивана Гончаренко, Алексея Камая и Олега Вилкса.

«Досмотрю боевые эпизоды десантирования, рукопашную схватку моих парней с противником, доем мороженое и пойду знакомиться с Карабасовым», — решил Станислав Гагарин.

…Возникло вдруг зловещее пустынное шоссе. Слева и справа высился угрюмый, настороженный бор.

По дороге мчались две автомашины «Волга». После придорожного столба с километровым указателем они резко притормозили и остановились у обочины.

Сквозь ветки кустов, которыми был опушен край леса, за машинами внимательно наблюдали обеспокоенные глаза.

Тем временем, с правой стороны передней машины выбрался молодой парень в расшитой украинской рубахе, подпоясанной ремешком, и в узбекской тюбетейке, она едва удерживалась у него на затылке.

Парень оперся на капот и лениво закурил сигарету.

— Кажется, это он, — тихо произнес тот, кто следил за машинами из кустов, и повернулся к трем спутникам, притаившимся среди ветвей за его спиной.

Все четверо были одеты в темную спецодежду для заключенных.

— Ты уверен? — спросил рослый человек, его одежда была ему тесна, и теперь Станислав Гагарин явственно увидел: это тот, кого уже убили за пиршественным столом в Ялте.

«Так каким же он был? — подумал писатель. — Тем, кого я видел тогда через оптический прицел из люльки фуникулера, или вот этим? Существенно ли различие? Вряд ли…»

— Кепарь чучмека, рубаха хохлацкая, Шеф, — проговорил наблюдатель. — Так и в записке…

— Гляди в оба, Шкипер, — стальным голосом приказал третий заключенный. — Нам к хозяину возвращаться резона нет.

Его знали под именем Автандил Оттович Бровас. Это был широко известный в криминальных кругах крупнейший делец подпольной экономики, владелец крупных предприятий, на которых работали тысячи надомников, негласный руководитель старательных артелей, организатор широко разветвленного вымогательства, обложивший данью сообщников по теневому бизнесу, но случайно угодивший за решетку, а теперь преследуемый конвоем после побега.

Четвертый член группы — рыхлый мужчина, с виноватой улыбкой на лице, бегающими глазами. Это был Еремей Евгеньевич, по кличке Бухгалтер. Его облик явно не совпадал с теми, с кем свела его судьба в этом побеге, это был типичный мужик из лагерной зоны.

Шеф — коллега Броваса, его соперник в уголовном бизнесе, рецидивист с прежней кличкой Уркан, настоящее имя Тарас Ильич Сергиенко, он же Разумовский, он же Редигер, крупный специалист по отмыванию денег.

Тарас Ильич держал под неусыпным контролем кооперативы и малые предприятия, облагая их собственным налогом. Уркан начал вкладывать грязные деньги в производство фильмов, кормил независимые киношарашки, насаждал шашлычные и ночные кабаки, пробовал силы в издательском деле, завел огранизованное сутенерство и рэкет, был не чужд политике, до последнего времени содержал на ворованном коште не один десяток журналистов.

Заключенный, которого сообщники называли шкипером, в прежнем мире существовал как бывший штурман Черноморского флота, одессит, попавший впервые за решетку за спекуляцию валютой и контрабанду. Затем Шкипер возглавил охрану у Броваса, исполнял деликатные поручения босса. Его настоящее имя — Шартрез Валентинович Бобик.

— Это они, Автандил Оттович, — уверенно сказал Шкипер. — Выходим?

— Давай поначалу выпустим Еремея, — проговорил Шеф.

— Дело, — согласился Бровас. — Вперед, Бухгалтер!

Еремей Евгеньевич затрясся, зажимаясь, ему было страшно. Шкипер скорчил зверское лицо и вполсилы ударил Еремея по шее.

— Иду, иду! — воскликнул тот и принялся выползать из кустов на карачках.

Его заметил парень из «Волги», встрепенулся, отбросил окурок.

— Узнал его, — сказал Шеф. — Это Гришуня, получатель из группы Красюка… Наши!

…Гришуня распределял еще недавних зэков по машинам.

— Шеф и морячок во вторую машину, а вы, — почтительно сказал он Бровасу, — с этим гражданином сядете ко мне. И, пожалуйста, побыстрее!

— Этот козел мне не нужен, — повел подбородком в сторону Еремея Автандил Оттович.

— Совсем? — переспросил, не удивляясь, Гришуня.

— Совсем, — жестко ответил Бровас.

Гришуня деловито вынул из-под пиджака пистолет, не глядя, сунул ствол с глушителем в сторону Бухгалтера, выстрелил.

Еремей схватился за живот, лицо его исказилось болью, он страдальчески посмотрел на Автандила Оттовича и прошептал:

— За что?

— Плохо стреляешь, земляк, — поморщился Бровас, залезая в машину.

Двумя выстрелами Гришуня профессионально, в голову, наверняка, добил Бухгалтера. Машины рванули с места.

Мертвый Еремей широко раскрытыми глазами удивленно смотрел в небо.

Вскоре обе «Волги» одна за другой затормозили у фургонов «Хлеб» и «Мебель». В них и пересадили беглецов.

Вскоре они с многочисленными предосторожностями были доставлены в Ялту.