Товарищ Сталин пришел к нему ночью.

Вера уже спала, а сочинитель кропал еще нечто на листках, нагнувшись над журнальным столиком, другого в их номере не оказалось, прикидывал план новой главы романа «Вторжение», когда почувствовал, как позвал его Иосиф Виссарионович.

— У морской проходной, понимаешь, стою, — сообщил вождь. — Подходите потихоньку. Погуляем по набережной, поговорим.

Обитатели санатория Черноморского флота спали. Спала и Татьяна Соболева, дежурная медицинская сестра, с которой сочинитель познакомился недавно, имея в виду привлечь к работе на «Отечество», когда в Ялте начнутся съемки кинофильма «Парни из морской пехоты».

Станислав Гагарин пересек санаторный двор и вышел на улицу, она шла вниз и сливалась с набережной.

Вождь ждал его полусотней метров ниже проходной.

Они поздоровались и прогулочно принялись спускаться к гостинице «Ореанда».

«Как там наши фигуранты? — подумал Станислав Гагарин о Бровасе и Шкипере, облюбовавших престижный в Ялте отель под бандитскую штаб-квартиру. — Завтра у них решающий день. Но и мы не дремлем…»

— Где вы были, товарищ Сталин? — спросил писатель. — Я попытался днем выйти на связь, но глухо… Понял, что вы далеко.

— Помогал великороссам убирать хлеб, — отозвался Иосиф Виссарионович. — Обстановка в Центральной России сложная. Дом без хозяина сирота. Как бы не заболтали, не продемократили, понимаешь, Великую Державу. Помните у Маркса: «Бесхозяйственно, просто безнравственно, понимаешь, давать хлебу гнить».

— Сумели помочь?

Сталин пожал плечами.

— Так, кое в чем… Основную тяжесть, как всегда, взвалили на плечи армии… У маршала Язова, понимаешь, был. Толковый он, человек, а помощников ладных не подобрал. Бывший десантник, генерал Ачалов не пришелся мне по душе. Но генерал Лебедь понравился, Крутой, понимаешь, стержневой служивый, решительный.

— Так прямо и к Дмитрию Тимофеевичу и к генералам ходили? — удивился Станислав Гагарин. — В подобном обличье?

Вождь характерно рассмеялся.

— У меня не один и не два способа повидаться, понимаешь, с любым человеком, не смущая его воображение и душу. Не в том суть. Прикидываю, в какой ипостаси представиться Борису Ельцину. Давно пора определиться с ним.

— Но вам запрещено напрямую вмешиваться в земные дела!

— Это безусловно, понимаешь… Но для решения ваших же проблем можно прибегнуть к помощи земных существ.

«Вот так же как он использует меня», — подумал писатель.

— Не надо, — отозвался Иосиф Виссарионович, — не пытайтесь развить в себе комплекс, понимаешь. Не получится. Комплексы у вас не приживутся. Лучше вспомните, как Конструкторы, носители космического Зла, используют для грязных целей вполне земных, понимаешь, обитателей, превращая их в ломехузов.

Некоторое время они шли по набережной молча.

— А вы шагастый, — заметил Сталин. — И любите, когда по вашей воле любое дело поднимается шорохом, дыбом, понимаешь, вверх дном.

Писатель приостановился.

— После Рязани, — пояснил вождь. — Когда был там, вспомнил о вас, житье-бытье вашем близ Солотчи, рязанском говоре, которым занимались, сочиняя роман «Страда». Решил и я овладеть им, понимаешь. Для украшения русского языка. Помните, небось кое-что?

— Назгал, — начал Станислав Гагарин, — означает наглазок, приблизительно. Ятный — чистый по тону цвета. Шометом — сломя голову.

— Чистохолка — опрятная женщина, — подхватил вождь. — Чичер — резкий холодный воздух. Чахлить — жить, отказывая себе во всем. Чавреть — терять здоровье, силы, чахнуть. Ну а хоховень, понимаешь, худославье, хлынец — понятны без перевода.

— Не скрою, — промолвил писатель, — мне приятно ваше отношение к моему языку.

— А разве русский не стал родным, понимаешь, для товарища Сталина? — несколько обиженным голосом спросил вождь.

Писатель промолчал. Он думал о крестьянской натуре Сталина, видимо, она способствовала интересу Иосифа Виссарионовича к народному говору. Пришла на ум бережливость вождя, ставшая еще при земной его жизни хрестоматийной. Одна его старая любимая шубейка, про которую написала Светлана, чего стоит… И цветные репродукции из «Огонька» на стенах кунцевской дачи вместо картин. А ведь он мог взять их из любого музея! Железная солдатская койка, застеленная серым суконным одеялом. Подарки из Грузии, которые вождь отказывался принимать, ссорясь по этому отнюдь не безобидному, понимаешь, поводу с Надеждой, ее бесчисленными родичами, обладающими повадками саранчи, особенно с шакалихой-тещей.

Станислав Гагарин вздохнул.

Писатель хорошо знал: мысли, которые сейчас пришли к нему в сознание, уже известны Иосифу Виссарионовичу, но даже не пытался их скрыть, экранировать от телепатического проникновения со стороны вождя.

«Пусть знает, — упрямо подумал Станислав Гагарин. — Я и в самом деле по-человечески сочувствую его неустроенности в земной юдоли…»

— Спасибо, понимаешь, — теплым и мягким, желто-зеленым возникло в сознании и тут же сменилось жестким излучением светло-синего цвета.

— Работаю в указанном вами направлении, товарищ Сталин, — доложил писатель, сообразив поданный ему сигнал, как приказ прояснить обстановку. — «Великая Русь» будет в Ялте сегодня днем. Парни живы и здоровы, майор Ячменев с женою уже на борту. Но есть осложнения…

— Какие, понимаешь, осложнения? — встревожился Сталин.

— Непредусмотренная сюжетом девчонка, некая Оля Русинова, — объяснил Станислав Гагарин. — Сорвалась из дома… В Севастополе на борт теплохода я ее не пустил. Так она — вот негодница! — подалась автобусом в Ялту.

— Влюбилась в бравого майора, — вздохнул Иосиф Виссарионович. — Святое чувство, но добра сие никому не принесет. И не приносило. Ни мудрому Гёте, ни товарищу Сталину. Разве что Рокуэллу Кенту повезло с Салли. Но тот парень — истинный мужчина!

Вождь помолчал.

— Ладно, — сказал он. — Не препятствуйте. Пусть попадет на «Великую Русь». Дайте Ольге проявить себя. Пусть покажет пример остальным девчонкам. История, в какую она, понимаешь, встрянет, излечит ее от романтического чувства.

Утром была заполненная курортниками набережная Ялты, а «Великая Русь» стояла уже у причала. По набережной быстро проходил Олег Вилкс. На нем темные очки, прикрывающие огромный синяк, который он получил в ночной драке с бандитами.

— Олег! — услышал вдруг Вилкс Олин голос. Из-за киоска с кооперативными вещичками подавала ему знак Оля Русинова.

— Оля! Какими судьбами? — воскликнул Вилкс. — Неужели Анатолий Васильевич отпустил тебя в такую даль. Ты ж еще у нас маленькая…

До того Станислав Гагарин уже сообщил читателю, что Оля — дочь мичмана из бригады морской пехоты, в которой служили наши герои.

— Олег, хочешь мне помочь? — отчаянно и непреклонно спросила Оля.

— Я — морской пехотинец, Оля, десантник, — с акцентом ответил Олег Вилкс. — А это значит, что Вилкс есть настоящий мужчина и сделает для женщины все. Даже для такой маленькой, как ты… Я хотел сказать, не совсем еще взрослой.

— Мне надо туда, — проговорила Оля и кивнула головой на «Великую Русь».

— Туда? — удивился Олег. — А твой папа, наш славный мичман Русинов, знает о том, что ты находишься здесь?

— Конечно, — искренне соврала Оля, честно глядя в сомневающееся лицо Вилкса. — Папа и билеты купил мне на автобус. Мне в Новороссийск надо, с бабушкой плохо, а я билеты потеряла или вытащил кто…

Олег подозрительно, с вызовом оглядел прогуливающихся курортников: нет ли сейчас среди них того, кто обидел беззащитную девчонку.

— Тогда пойдем, — решительно сказал рижанин.

Вилкс забросил сумку за плечо и размашисто пошагал к причалу. Оля радостно, вприпрыжку побежала за ним.

— Выполнил вашу просьбу, товарищ Сталин, — мысленно доложил писатель, наблюдая за этой сценой. — Как говорится, не препятствовал… Теперь Оля на теплоходе. И да поможет ей Бог!