«Слава Богу! — подумал писатель. — Живая, здоровая и… настоящая».

В последнем он уже не сомневался.

— Это не тебя привезли на белом авто? — спросила Вера Васильевна, приветливо, как умела только она, улыбаясь мужу.

«Как она могла увидеть проклятый мерседес? — подивился писатель. — Ведь улица, по которой проехал Сталин, закрыта строениями санатория!»

— Нет, — зачем-то соврал он. — Я шел по набережной пешком… Пойдем сегодня на видео?

Они пристрастились с женою ходить в салон при Ялтинской киностудии.

Вера Васильевна нежно погладила мужа по плечу.

— С тобою мне всюду интересно… Разве ты не знаешь об этом?

«Какое счастье, что у меня есть эта женщина! — мысленно воскликнул Станислав Гагарин. — Но какой смысл в словах покойного Головко? В чем секрет намечаемой операции? Что мне сказать товарищу Сталину, увы…»

— Зачем нас вызвали сюда? — спросил главный редактор иллюстрированного журнала «Маяк» у агента по кличке Глист, которого с недавних пор прикомандировали к нему под видом литсотрудника отдела внутренней жизни.

Белобрысый, с водянистыми глазами, успевший сжечь белую кожу лица на ярком еще сентябрьском солнце, Глист молча пожал плечами.

Относительно недавно закончил Глист филологический факультет Московского университета. Анкета и диплом у него были надежными, и в Информационном Центре ломехузов компрометирующих данных на него никаких не содержалось.

Вместе с тем, хозяева Глиста, ломехузы, ценили его способность втираться в доверие к любому шефу, хотя и корили за то, что быстро выдал себя, поторопился в истории искусно спровоцированной попытки проглотить гагаринское «Отечество» сибирским жуликом-коммерсантом.

Тогда Глист переоценил собственные силы и просчитался, когда вообразил Станислава Гагарина дохлым львом, пошел ва-банк, шакалисто бросился кусать якобы поверженного патрона, обнаружил всенародную внутреннюю сущность — или сучность? — и… проиграл.

Но ломехузы, учитывая его молодость, простили ему сей прокол. Подлец он был высокой антипробы, подобные ему — золотой фонд носителей космического Зла.

Редактор «Маяка», сам давнишний, с младых, как говаривали в старину, ногтей, агент влияния и прислужник ломехузов, удостоенный довольно высокого ранга в ихней иерархии, знал об истинной личине Глиста, которого определили ему в качестве помощника и соглядатая за ним же одновременно. Срочно командированный собственным негласным руководством в Ялту, он взял с собой филолога с неблагозвучной кличкой не только по необходимости держать рядом шестерку-холуя, но и по намеку, полученному в Инстанции.

Они сидели вдвоем в инвалютном баре гостиницы «Ореанда» и потягивали через соломинки ледяной апельсиновый сок, его принес им лощеный официант в форменной куртке.

— Мне дали понять, что здесь грядут некие события, их необходимо осветить в журнале, — сказал главред. — Может быть, вам известны какие детали…

При этом он с плохо скрываемым подозрением пристально всматривался в лицо собственного подчиненного. Глист несколько смутился, намек был архипрозрачным, но виду не подал, постарался сохранить приличествующую ситуации, непроницаемость на лице.

— Видите ли, Виталий Борисович, — с легкой запинкой произнес Глист, — конечно, мне, так сказать, кое-что… Словом, располагаю неким слухом. Только, разумеется, неофициально… Могу, значит, и вам… Поделиться, если пожелаете.

— Валяйте, Алекс, — милостиво повел в воздухе рукой главред «Маяка». — Если дело в моем желании, то считайте: я его обнаружил.

Виталий Борисович Карабасов человеком был своеобразным. Впрочем, в человеках в изначальном смысле этот член Союза писателей, проходящий сразу по двум секциям — публицистики и драматургии, давно уже не состоял.

Представители Конструкторов Зла превратили его в заурядного ломехузу еще в те времена, когда нечистого на руку Виталика выгнали из Одесской мореходки. Тогда он и попал в поле зрения одного из космических резидентов, которыми Одесса-мама кишела всегда.

Карабасова пригрели, ободрили, поддержали материально и пристроили в Киевский университет, определили на факультет журналистики, ибо Метафор, на котором проиграли возможности неофита, показал высокую степень его продажности и удивительно ловкую способность менять убеждения.

Подобный тип был просто находкой для тогдашних ломехузных ректоров alma mater готовящих специалистов второй древнейшей профессии.

Дальнейшая карьера Карабасова настолько общеизвестна любому, пожалуй, соотечественнику, что тратить на описание ее столь дефицитную бумагу по меньшей степени нерационально.

— Тут такое дело, Виталий Борисович, — принялся рассказывать Алекс, который по кличке Глист. — Некая группа граждан, возмущенная изменением курса Президента, его поворотом к тем, кто правее центра, решила выразить протест…

— Удивил! — воскликнул Карабасов. — Мы, истинные, так сказать, демократы, целыми сутками на Манежной площади… выражаем.

— Здесь затевается катавасия посерьезнее, — вздохнул Алекс-Глист. — С возможной стрельбой и нарушением государственной границы.

— Если угон самолета — то сие уже не звучит, — разочарованно поморщился Карабасов.

— Про самолеты не слыхал, — ответил агент-литсотрудник. — Да и сидели бы мы с вами тогда не в Ялте, а в Симферополе, поблизости от аэропорта. А коли торчим-представительствуем здесь, у самого синего моря, то с ним, с морем, предстоящее событие, видимо, и связано.

— Шерлок Холмс, — хмыкнул редактор, — дедуктивный метод… Время тебе, конечно же, неизвестно. Это естественно. Но что-нибудь дополнительно знаешь?

— Увы, — развел руками и застенчиво улыбнулся Глист. — Пока в неведенье. Но жду звонка.

— Звонка? И от кого же?

— Вы меня извините, Виталий Борисович, но я вроде как на связи у вас… Все, что мне сообщат, тут же будет известно вам.

— Ну ладно, — проворчал редактор, — хорошо, коли так… А вот я кое-что могу тебе дополнительно поведать. Не забыл Станислава Гагарина?

Алекс вздрогнул, напрягся, испуганно вгляделся в ухмыляющееся лицо шефа.

— А причем…

— Именно при том, — злорадно отрезал Карабасов, намереваясь поставить Глиста на место.

Ишь ты, завыпендюривался… Информацией, видите ли, располагает! Знает больше, нежели он, руководитель самого популярного журнала в стране, а теперь и в свободном, цивилизованном мире, мистер Карабасофф, журналист, удостоенный высокого звания редактор года.

— Этот ваш бывший начальник, которого вы так и не сумели до конца охмурить — раскололись до срока! — именно Станислав Гагарин напишет статью об этой акции демократически настроенных граждан, статью для нашего «Маяка»… Вот!

— Не может быть! — вскричал Алекс.

— Еще как может! — парировал Карабасов. — Перо у него хоть куда… Наши люди секут за ним и караулят уже четверть века, еще с Чукотки, где он работал в Анадыре в окружной партийной газете. Трудно его стреножить, заразу! Уж очень многосторонний…

— Про его таланты и мне известно, — отмахнулся Глист. — Только вот писать для нас Станислав Гагарин никогда не будет…

— Статья что, статья суть мелочь, — небрежно бросил маячный смотритель. — Я ему приключенческую повесть закажу, роман-детектив, крутой остросюжетный боевик. Буду печатать два-три месяца и заплачу по высшей ставке. Это же великие бабки!

— Деньги для Станислава Гагарина ничто, — горько усмехнулся Алекс. — Его уже пытались купить. Некто Алексеев предложил от имени кооператива сто тысяч рублей. Осенью восемьдесят девятого года это была сумма. Так наш шеф на следующий день созвал общее собрание, сообщил сие коллективу громогласно. Даже сам Алексеев признал, что его предложение дать в фонд председателя сто тысяч… наличными, Станислав Гагарин имел право расценить как дачу взятки.

Мы тогда единогласно уволили Алексеева по недоверию.