Сущность Лукаса требовала тени. Укромного угла для дум и переживаний, не подвластных никому кроме самого себя.

Он испытующе взглянул в глаза Марине.

— Всякое случается, Ежик. Некоторые вещи тебе знать не стоит. Поверь, я не утаю ничего, что может повлиять на наши с тобой отношения, но совсем все обо мне тебе знать не стоит… Ты очень нежная.

Он замолчал, и тяжелый вопрос разрезал тишину.

— А Тамико ты это рассказываешь?

Марина выскользнула из расслабляющих объятий Лукаса, чтобы принять, не дрогнув, правду во всей ее безжалостной прямоте.

Лукас возлежал на декоративных подушках, давным-давно переняв любовь к ним от Лалии. На низком, но длинном столе расположились блюда с разнообразными яствами, приготовленными Мариной, негромко звучала проникновенная музыка. Лукас писал композиции, и Марина обожала слушать их, счастливо принимая сердечные подарки. Она стремилась к Лукасу всей душой и согласилась, наконец, посещать созданный им магический Дом.

Лукас ответил уверенно, его бархатный голос обволакивал, создавая ощущение надежности.

— Нет. Тами я не говорю. Это только мое и для меня.

Долгие минуты Марина вела мысленную беседу сама с собой и, наконец, выдохнула:

— Хорошо. Я не буду стучать в закрытые ворота. Верю тебе, Лу... Скажи, ты очень ее любишь?

Бесстыдный взгляд синих глаз гипнотизировал Марину.

— Да, Еж, я люблю ее. Но совсем не так, как тебя, хотя не скрою, мы с Тамико долгое время предавались плотской любви. Это в прошлом и кончено навсегда, тебе нечего бояться.

Губы Марины задрожали — она не понимала, хочет ли улыбнуться или расплакаться. Поджав ноги, она стиснула маленькие теплые ладони в замок.

Лукас решил за нее, придвинувшись, он поднял ее податливое тело и крепко прижал Марину к себе.

— Я люблю тебя и я хочу любить тебя всю жизнь. А когда я желаю, мало что мне непокорно. Мы с тобой проведем день вместе с одним условием: я укрою тебя магией, чтобы тебя не видели мои посетители. И скажи, ты планируешь общаться с Тамико?

Марина покачала головой.

— Нет, я хочу посидеть так, словно меня нет. Невидимкой, не отвлекая.

Лукас усмехнулся, показав обворожительные ямочки.

— Ладно, но тогда это будет день без Тами. Я дам ей отгул, а то она же не вытерпит, зная, что ты на нас смотришь.

Марина просияла.

— Спасибо, Лу! — и, смутившись, она добавила: — Я не ревную, но я хочу видеть тебя, а не ее.

— А ты не заскучаешь?

Марина уже унеслась мечтами вдаль, составляя будущие планы.

— Нет, я возьму книжку. Главное, ты никак не развлекай меня. Вообще забудь, что я рядом... Но не сейчас, — она улыбнулась, указывая на стол. — Ты можешь разогреть еду, но лучше попробуй ее с пылу, с жару.

— С удовольствием!

Когда вечером Роберт сообщил, что на следующий вечер пригласил Кацуо с Юми и Петера, Колетт сухо поинтересовалась:

— И что, ты ждешь, я буду принимать их?

— Ммм, — Роберт пожал мускулистыми плечами. — На твое усмотрение. Только определись, пожалуйста, до того, как я лягу спать.

Колетт вспылила, уперев кулачки в тонкие бока.

— Я тебе домработница или кто?

Роберт подошел к Колетт вплотную и аккуратно приподнял ее лицо за маленький подбородок.

— А вот это я и хочу понять.

И Колетт решила сделать все так хорошо, как только могла: приготовить, сервировать.

А когда пришли парни и Юми, Колетт никуда не ушла, оставшись беседовать с ними в гостиной и радуясь, что уже знакома с Петером и может поддерживать с ним светский разговор.

Но после того, как гости отправились по домам, а Юми даже попросила дать ей рецепт черничного пирога, у Колетт обнаружился повод для недовольства.

Загружая посуду в моечный аппарат, Колетт взвинченно заговорила низким с хрипотцой голосом:

— Кацуо относится к своей подруге совсем не так, как ты ко мне! Уважает ее и боготворит!

Роберт, подавая Колетт тарелки и приборы, отозвался:

— Ну так и Юми его очень любит и пойдет на все ради него. А ты? Разве ты тут не из-за денег?

Колетт отвернулась, словно разыскивая, чем еще заняться, но Роберт продолжил:

— Конечно, я хорошо запугал тебя, но ты все равно могла бы пойти к самой Кэйли и пожаловаться ей на изнасилование. Даже в полицию могла бы попробовать пойти. Поднять всех на уши и добиться справедливости. Вместо этого ты с явным удовольствием живешь со мной. Ради секса и крыши над головой? Нет. Ну, то есть крыша-то тебе нравится, но не какая-то там простая, а именно эта шикарная. Так что не надо упоминать о любви, хорошо?

Колетт медленно развернулась обратно к Роберту, в ее фиалковых глазах стояли слезы.

— Как же ты сам живешь со мной, настолько алчной и расчетливой?

Руки Колетт дрожали. Роберт, не доверял ей что-либо держать в таком состоянии. Он сам загрузил остатки посуды в машинку и запустил ее.

— По крайней мере, я точно знаю, что от тебя ожидать. Хорошо тебе плачу и получаю твою лояльность. Все просто.

Колетт, помрачнев, вышла из кухни. Роберт решил не преследовать ее.

Пусть Колетт разбирается в себе, может, из этого выйдет толк.

***

На следующее утро за завтраком — Роберт просил будить его в определенное время, если заранее не давал других распоряжений, и горячая еда должна была уже ждать его на столе — Колетт, опустив свои чудесные ресницы, тихо сказала:

— Я больше не буду заниматься тобой сексом.

Вечером она разгрузила посудомоечную машину — Роберт на тот момент уже скрылся в своей личной комнате, и это была их первая встреча после ссоры.

Каша, яичница, бекон, хлебцы. Роберт как раз держал хлебец в руке и удивленно протянул:

— Ооо, вот как... А почему вдруг?

Ответ Колетт был тверд.

— Ты меня не любишь. Я не могу...

Все так же растягивая слова Роберт произнес:

— Надо же, а раньше тебе это не мешало. Что ж, тогда не обессудь, я буду заниматься сексом с другими женщинами и приводить их сюда. Не стану же я ныкаться по углам, имея собственную квартиру!

Колетт уронила голову на руки.

— Зачем? Зачем ты продолжаешь меня ранить, Роберт?

Его интонация была полна невозмутимости.

— А ты встань на мое место: постоянная партнерша внезапно сообщает, что больше не хочет секса, а я-то завязывать с ним не собираюсь. Что же мне тогда предпринять?

Колетт в отчаянии стиснула тонкие пальцы.

— Роб... Соври... Ну пожалуйста!

Роберт поднял бровь.

— Соврать на тему моего отношения к тебе?

Не нужно было быть экстрасенсом, чтоб прочесть явственную просьбу во взгляде Колетт.

— Ну, хорошо, — Роберт вытер руки салфеткой. — Встань вооот сюда, — а когда Колетт повиновалась, Роберт подошел к ней и опустился на колени, благоговейно глядя на Колетт снизу вверх и молитвенно сложив руки у груди. Его низкий хрипловатый голос звучал торжественно и чрезвычайно эротично.

— Ты моя южная звезда, вечерняя дымка на жарких склонах, волшебная сказка, свежая и сладкая, увлекательная и печальная, томная и смелая. Я обожаю тебя всю: и эти маленькие ладошки, — Роберт поцеловал пальчики растерявшейся Колетт. — И твои гладкие локоны волос, словно верхушки темных деревьев, золотимые солнцем, — пряди волос постигла та же судьба. — И твой взбалмошный и наивный характер, — Роберт обнял Колетт за талию, крепко прижав ее тело к своему лицу. — А уж это, — поцелуй коснулся холмика внизу живота Колетт, — Обожаю так, что не хватит слов описать! Ты вся сочная и нежная, самая удивительная душа, которую я когда-либо встречал!

Колетт инстинктивно гладила его светлые волосы.

— Ври, ври еще...

Но Роберт отстранился от нее с мягкой улыбкой.

— Тебе понравилось? Доверчивая моя, ты вся уже трепещешь.

Он убрал руки с талии Колетт — такие теплые и надежные, Колетт вздохнула.

Роберт добавил:

— Я проголодался, раз, и я люблю правду, два. Правда в том, что я буду говорить тебе что-нибудь такое, приходя к тебе. Это тебя устроит?