Переводы Из арабской поэзии Абу-ль-Аля аль-Маарри (973—1057) «Восковая свеча золотого отлива…» Восковая свеча золотого отлива Пред лицом огорчений, как я, терпелива. Долго будет она улыбаться тебе, Хоть она умирает, покорна судьбе. И без слов говорит она: «Люди, не верьте, Что я плачу от страха в предвиденье смерти. Разве так иногда не бывает у вас, Что покатятся слезы от смеха из глаз?» «Я множество дорог оставил за спиною…» Я множество дорог оставил за спиною, И плачут многие, разлучены со мною. Судьба гнала меня из края в край вселенной, Но братьев чистоты любил я неизменно. Друзьями стали мне года разлук с друзьями. О расставания, когда расстанусь с вами? «Горделивые души склонилась к ногам…» Горделивые души склонилась к ногам Беспощадных времен, угрожающих нам. Даже капля единая: славного яда Опьяняет сильнее, чем сок винограда. О душа моя, жизни твоей не губя, Смерть не тронула крыльями только тебя. Поражают врага и копьем тростниковым. Сердце кровоточит, уязвленное словом. Подгоняя своих жеребят, облака Шли на копья трепещущего тростника, Или то негритянки ходили кругами, Потрясая под гром золотыми жезлами? Если кто-нибудь зло на меня затаит, Я, провидя коварство, уйду от обид. Потому что мои аваджийские кони И верблюды мои не боятся погони. «Жизнью клянусь: мне уехавшие завещали…» Жизнью клянусь: мне уехавшие завещали Незаходящие звезды великой печали. И говорил я, пока эта ночь продолжалась: «Где седина долгожданного дня задержалась? Разве подрезаны крылья у звезд, что когда-то Так торопились на запад по зову заката?» «Скажи мне, за что ты не любишь моей седины…» Скажи мне, за что ты не любишь моей седины, Постой, оглянись, я за нею не знаю вины. Быть может, за то, что она — как свечение дня, Как жемчуг в устах? Почему ты бежишь от меня? Скажи мне: достоинство юности разве не в том, Что мы красотой и приятностью внешней зовем, — В ее вероломстве, ошибках, кудрях, что черны, Как черная участь разумной моей седины? Кольчуги 1. «Кто купит кольчугу? По кромке кольчуга моя…» Кто купит кольчугу? По кромке кольчуга моя Тверда и подобна застывшему срезу ручья. Кошель за седлом, где в походе хранится она, — Как чаша, которая влаги прохладной полна. Расщедрится кесарь и князю пришлет ее в дар. Владельцу ее смертоносный не страшен удар. Он сердцем влечется к струящимся кольцам ее И пить не желает; ее красота — как питье. Меня заставляет расстаться с кольчугой моей Желанье одаривать хлебом голодных людей. 2. «Она и в знойный день была как сад тенистый…» Она и в знойный день была как сад тенистый, Который Сириус поит водою чистой. Я приоткрыл суму с кольчугою моей, Что всадника в седле на перст один длинней. Увидела она кольчугу и сначала Сережки из ушей и золото бросала, Потом запястья мне и кольца принесла. Кольчуга все-таки дороже мне была. Отец твой мне сулил своих верблюдов стадо И лучшего коня, но я сказал: не надо. Мужчине продал бы — и то кольчуге срам. Неужто женщине теперь ее продам? Хотела опоить вином темно-багряным, Чтоб легче было ей кольчугу взять обманом. Я не пригубил бы и чаши тех времен, Когда своей лозой гордился Вавилон. Ресницы подыми, весна уже вначале, И голуби весны окрест заворковали. Мне самому еще кольчуга по плечу, Когда я пастухам на выручку лечу. Сулейму бедную одна томит остуда, Что ни жиринки нет в горбу ее верблюда. Забудь о нем и взор на мне останови: Я вяну, как побег. Я гибну от любви. Она пугливее и осторожней лани, Убежище ее — в тенистой аладжане [16]. Когда от Йемена к нам облака идут, Найдет обильный корм на пастбище верблюд. «Человек благородный везде отщепенец…» Человек благородный везде отщепенец Для своих соплеменников и соплеменниц, — Он вином темно-красным их не угощает И неопытных девственниц не обольщает. Наилучшая доля на свете — смиренье: Даже хлеб наш несытный — благое даренье. Рассыпается пеплом сгоревшая младость, И чертоги средь звезд человеку не в радость. На любовь я отвечу любовью по чести, Буду льстить, и любовь ослабеет от лести. Завершается детство к пятнадцатилетью, К сорока увлеченья не кажутся сетью. Ты навряд ли доволен одеждой простою, Но глупцом прослывешь без абая [17] зимою. Возрастает на этой земле каменистой Защищенный шипами терновник душистый. Нет еще окончанья Адамову роду, Но женитьбой свою не связал я свободу. Амр зевает, и Хáлид [18] зевнул большеротый, Но меня миновала зараза зевоты. Крылья знаний меня от людей отлучили, Я увидел, что люди — подобие пыли. Опален мой камыш и подернут золою, И теперь я бессилен исправить былое. Пред судьбою склоняется лев, не противясь, Держит страх куропатку степную, как привязь. Радва [19] и не заметила воинств на склонах, А Кубба [20] захлебнулась в походных знаменах. Преступленье свершает отец, порождая — Все равно — мудреца иль правителя края; Чем твой сын даровитей, тем выше преграда Между вами, тем больше в душе его яда: Тьмы загадок на сына обрушил ты разом, Над которыми тщетно терзается разум. Днем и ночью писателей алчная стая Завывает, к обману людей призывая. Смерть таится средь скал и в долинах просторных И на поиски жертв посылает дозорных. Лев дрожит, если близко мечи зазвенели. Как судьбы не страшиться пугливой газели? вернуться Аладжана — кустарник в Аравийской степи. вернуться Абай (аба) — плащ из грубой шерстяной ткани; верхняя одежда бедняка. вернуться Кубба — место около Медины на пути в Мекку. |
