Спокойствие, которое Кингтон обрел за последние годы, снова нарушилось. В таком состоянии нашли его друзья Самуэль Хор и более молодой лорд Эмерли, посетившие его в традиционный день рождения королевы Виктории. Кингтон говорил, а гости слушали молча.

Лакей доложил – прибыл Кингтон-младший с супругой. Все поднялись и перешли в зал. Уже на ходу продолжая воспоминания, старик сказал:

– В наше время, в котором я продолжаю жить, иностранные офицеры состояли на службе в Интеллидженс сервис. Это очень удобно. Возьмите хотя бы французского капитана Вейгана. Полезный был человек.

– Теперь он генерал, командует французской армией, – сказал Хор и вновь спохватился: не вызовет ли и эта реплика приступ раздражения?

Но Кингтон заинтересовался:

– Да? Уже генерал. Любопытно… Я сам платил ему деньги… Впрочем, это меня не трогает. Идемте!

Эмерли знал сына Стюарта Кингтона, держателя акций бирмингамских военных заводов. Этого не упрекнешь в излишней романтике, – делец, человек вполне современный! Старик живет на его деньги. Для чудачеств тоже нужны средства.

Общество было в сборе. Оно оказалось не велико – несколько дам в кринолинах и мужчины, одетые, как на дворцовом приеме. Никаких фраков и смокингов. Чинно сидели за столом, сервированным сервским фарфором. В конце обеда пили за королеву. Когда стемнело, хозяин пригласил гостей в сад посмотреть иллюминацию. По старой памяти, Кингтон увлекался пиротехникой, возился с порохом, бертолетовой солью и наряду с геральдикой считал себя специалистом этого дела.

Старик волновался за успех зрелища, он сам поджег фитиль, попросил гостей отойти в сторону, дал условный сигнал – и внезапно синева ночи расцвела сияющими, многоцветными огнями. С грохотом канонады огненной спиралью взвилась ракета, взвилась и рассыпалась каскадом фиолетовых, синих, зеленых, оранжевых брызг. На старой замковой стене закрутились ослепительно белые огненные колеса. Рвались шутихи, вычерчивая в воздухе капризные зигзаги. Горели римские свечи, озаряя вишневым светом кроны деревьев, руины замка, стены нового дома. Запахло порохом, горелым картоном. А в небо взлетали все новые и новые ракеты. Стало светло, как при вспышках непрестанно блистающих молний.

Иллюминация продолжалась довольно долго. Кингтон радовался, как ребенок. Фейерверк удался на славу. Но главное старик приберег под конец: последняя ракета взвилась в зенит и распалась на множество цветных метеоритов, они образовали подобие короны. «Корона Виктории» – так назвал Кингтон свое пиротехническое изобретение. Сияющие алмазы, рубины, голубые жемчужины медленно опускались к земле. Корона расплывалась, теряла свою форму и наконец погасла. Сад и выступ замковой стены, заросшей лохматым кустарником, погрузились во мрак.

Гости несколько преувеличенно выражали свое восхищение. Они еще оставались в саду, когда на дороге затарахтел мотоцикл. Кингтон насторожился: кто посмел нарушить его приказ? Рокот мотора замолк, и через минуту в сад торопливо вошел озабоченный начальник противовоздушной обороны района. Его сопровождали два констебля.

– Сэр, – с вежливой суровостью сказал он, – должен сообщить, что вы нарушаете правила маскировки. – Лейтенант козырнул. – Условия военного времени заставляют меня…

Стюарт Кингтон нахмурился, взглянул на незваных пришельцев и, побагровев, словно при апоплексическом ударе, вдруг заревел:

– Вон! Вон отсюда… Я уже не могу быть хозяином на своей земле… Меня не касаются ваши дурацкие условия. Воюйте где угодно… Вон! Вон из моего поместья!..

В неистовстве старик топал ногами, размахивал руками, сжатыми в кулаки, задыхался от гнева. Его увели в дом. Лейтенант бормотал извинения. Вечер, начавшийся так хорошо, был испорчен.

Вскоре подали карету, и Эмерли с Хором уехали в Лондон. На границе поместья их ожидала машина. Сын Кингтона и остальные гости остались в Викториахаузе до утра.

Агреман – согласие на прием британского посла – из Мадрида получили молниеносно. Это вселяло надежды, что план, задуманный Черчиллем, сможет осуществиться. Во всяком случае, Франко не собирается чинить препятствий. Больше того, возможно, немцы сами подсказали каудильо ускорить согласие на приезд Самуэля Хора. Такой вариант тоже не исключен. Теперь не следовало терять ни минуты.

Первого июня, в разгар битвы за Францию, посол с особым поручением Самуэль Хор был в Лиссабоне. Он прилетел в португальскую столицу в свите герцога Кентского, но на празднование трехсотлетия не остался. Черчилль торопил его. На следующий день специальный британский самолет опустился на аэродроме Барахос, близ Мадрида. Хор немедленно приступил к делу.

Британское посольство помещалось на фешенебельной улице Фернандо эль Санто, но Самуэль Хор предпочел остановиться в отеле «Ритц». Вскоре он переселился на улицу Кателано, переименованную в проспект Франко. Обжитым апартаментам посольства Хор предпочел менее удобный особняк. На этот счет британский посол имел свои соображения. Новое жилище стояло рядом с домом германского посла фон Шторера, их разделяла только кирпичная стена.

Время и события заставляли торопиться. Франция со дня на день могла капитулировать перед Гитлером. Хор трезво допускал такую возможность, но он был терпелив и расчетлив. Посол с особым поручением надеялся, что ему, выражаясь символически, удастся разрушить, устранить каменную стену, возникшую между его страной и Германией. В этом заключался смысл особого поручения, данного Самуэлю Хору на Даунинг-стрит перед отлетом из Лондона.

Из сводчатого окна Хор мог наблюдать, как к германскому посольству подходили машины. Он уже знал автомобиль барона фон Шторера – длинный, похожий на гончую, открытый «хорьх» вишневого цвета. Раза два он видел посла, высокого, представительного мужчину с аристократической внешностью, его жену, красивую и элегантную. По утрам супруги выезжали на прогулку, но завязать с ними личное знакомство Хору не представлялось возможным. Лондон уже объявил о назначении Хора британским послом в Испании. Малейший неверный шаг мог бы вызвать ненужные разговоры. Французы сразу насторожатся.

Немало времени пришлось затратить на бесполезные, но необходимые формальности. Вручение верительных грамот проходило с большой помпой. Давно Мадрид не видал таких пышных зрелищ. Облаченный в парадный мундир британский посол в открытом экипаже проследовал во дворец каудильо. На улицах шпалерами стояли испанские войска. Коляску посла сопровождал эскадрон мавританских кавалеристов.

Торжественная церемония происходила в тронном зале. Присутствовал Франко – маленький, полненький человечек с внешностью бродячего торговца фруктами. Был его шурин – министр иностранных дел чернявый Суньеро. Его называли «испанским Чиано». В зале присутствовали другие министры, разряженные генералы, сановники, архиепископ. Британский посол вручил верительные грамоты, произнес заготовленную речь, прослушал такой же ответ и представил состав английского посольства. Сыщиков Скотланд-ярда, прилетевших с Хором, назвали секретарями, торговых атташе – референтами.

После церемонии Хор отправил в Лондон первую информацию, сообщил о своих впечатлениях. Но в Лондоне нервничали, требовали форсировать события, ради которых новый посол отправился в испанскую столицу. Даунинг-стрит не интересует, сколько мавританских кавалеристов сопровождало посла во дворец. Нервозность едва не испортила все дело. В глубине души Хор был абсолютно уверен, что поспешность здесь совершенно излишня. Так подсказывал опыт. Но, следуя настроениям Даунинг-стрит, он все же пошел на то, что считал преждевременным.

Грандиозный вечер по случаю назначения нового посла привлек цвет мадридского общества. Отсутствовали только итальянские и германские дипломаты – представители стран, находившихся в состоянии войны с Великобританией. А они-то гораздо больше других нужны были Самуэлю Хору! Однако посол сумел обойти это препятствие. С помощью герцога Виндзорского нащупал возможности связаться с немцами. Герцог располагал в Мадриде завидными связями в самых различных слоях общества. Помогли нейтралы, роившиеся на приеме в смокингах и лакированных туфлях. Они поглощали все, что подавали к столу, будто не ели несколько дней, и поддакивали, глядя в рот именитым гостям. Герцог Виндзорский благосклонно говорил то с одним, то с другим. Нейтралы жевали паштет и понимающе кивали головами. Швейцарец и венгр обещали помочь.