— Вы имеете в виду его приятеля Муромского?

— Раскопали? Обидно, что не увлеклись этой версией. Вы бы в ней увязли как в болоте!

— Потому и не увлеклись. О Муромском вы слышали от Артамонова?

— Ну да. Климов — Толе, Толя — мне.

— Сколько усилий, чтобы пощадить нервы своей родственницы!

— Есть ехидное подозрение, если позволите… Вы тоже щадите ее нервы?

— Следственная хитрость, — парирует Пал Палыч. — Да?.. — берет он трубку зазвонившего телефона. — Еще тут, Саша, заходи, — приглашает он Томина.

— Антон Петрович, а не проще ли было удержать Артамонова, чем теперь вот…

— Прошляпил. Несколько месяцев был на гастролях, вернулся, вижу: глаза в разные стороны. Раньше, правда, проскальзывало: серое существование и ничего не имею, другие берут от жизни. Явно с чужого голоса, я не придавал значения. Конечно, поговорили. Объяснил ему, что он не создан для коммерции, тем более с Галиной под боком. Попусту. Уже понесло.

В ожидании приезда Знаменского между сестрами происходит тяжелое объяснение.

— Не могу понять, — шепчет Артамонова уже в изнеможении от всего, что пришлось услышать. — Как — вторая машина?

— Новая, Галочка, «Москвич» в гараже стоит целехонький… — Бардина всхлипывает. — И никто с Толей не ехал. Вещи в машине были его собственные.

Некоторое время обе молчат. Артамонова сидит напряженно, крепко ухватившись за подлокотники, будто кресло вот-вот уплывет из-под нее.

— Все время притворялся… лгал… Он же не был такой… раньше… Добрый… веселый… Он хороший был, Аля… Нет, я не понимаю… Помнишь, как мы первый раз поехали на «Москвиче»?

— Позапрошлым летом, — сквозь слезы отзывается Бардина.

— Да, — шепчет Артамонова, — позапрошлым летом.

…Это был для Артамонова день торжества, день сбывшейся мечты: его горбатенький «москвичек», возрожденный из груды лома, резво и полноправно катил по улицам города.

— Ты замечаешь, как берет с места? — спрашивал. Артамонов сидевшего рядом Бардина. — Замечаешь?

— Мм, — одобрительно мычал тот, чтобы не омрачать Анатолию лучезарного настроения.

— Теперь я буду тормозить, обрати внимание… Сила?

— Толька, я не автомобилист!

— Но ездишь же ты в такси, например. Неужели не видишь разницы?

— Вижу, — засмеялся Бардин. — В такси коленками не упираешься…

— А, перестань! Это все, — Артамонов пренебрежительным жестом обвел поток машин, — по сравнению с моим «жучком» — дрянь, будь уверен! Заводская сборка, скорей-скорей, колеса крутятся и ладно. А у меня, Антоша, ручная подгонка, предел точности. Не мотор — хронометр!

Пока Артамонов хвастался машиной, сестры на заднем сиденье забавляли Игорька.

— Как ему — нравится машина? — спросил Артамонов.

— Улыбается, — весело ответила жена.

Артамонов нашел местечко на стоянке, все вышли и направились к воротам парка.

Артамонов раз-другой оглянулся на ходу полюбоваться «жучком». Нет, безусловно, всякие там «Жигули» и «Волги» меркнут рядом с его сокровищем!..

В парке буйно цвели клумбы, дети толпились вокруг аттракционов.

— Эх, — сказал Артамонов, минуя мужчин, сгрудившихся возле пивного ларька, — теперь уже и кружечку не пропустишь: за рулем! — Но прозвучало это не сожалеюще, а, напротив, блаженно…

Вертелась детская карусель, визжали малыши, проносясь на лошадках мимо ожидающих за оградой мам и бабушек. На руках у Артамоновой таращился Игорек, завороженный пестрым зрелищем.

И вдруг скрежет, вращение замедлилось. Карусель остановилась.

— Слазьте, ребята! — возник откуда-то дюжий мужик. — Поломка!

Ребятишки слезать не хотели, те, кто ждал своей очереди, галдели, не желая расходиться. Кто-то из взрослых потребовал вызвать техника.

Артамонов нырнул под ограду и направился к «карусельному начальству». О чем-то они там заспорили, мужик замотал головой, но потом все же допустил добровольного ремонтника к механизму.

— Дяденька пошел чинить? — спросил Артамонову тоненький голосок.

— Да, — улыбнулась та.

— А он починит?

— Починит.

И действительно починил. Разве мог он видеть чье-то огорчение в такой счастливый для себя день?

Снова кружилась карусель и радовалась детвора. Артамонова ласково и спокойно смотрела на мужа, оттиравшего запачканные руки.

Как все было хорошо!..

И как теперь все ужасно…

— Зачем?.. Зачем?.. Зачем?.. — повторяет Артамонова в пространство. — Ну зачем же?! Хоть бы спросить…

— Аля, когда началось… все это? — глухо произносит она, помолчав.

— Года полтора назад, — тяжело выдавливая слова, говорит сестра.

— И ты знала?!

— Ничего я раньше не знала! Я бы ему глаза выцарапала! Антон уже после аварии сказал.

— Но Антон знал! И ни слова?! Аля, этому нет названия!..

В кабинет Знаменского входит Томин.

— Как вы только разыскали несравненную Тасю? — говорит Бардин, здороваясь. Он оборачивается к Пал Палычу и вздыхает: — Самое смешное, что все это было абсолютно ни к чему. Очень любил жену, сына. Вкусы непритязательные. Вообще простецкий, славный парень. Ему бы пахать или слесарить… Я когда-то летал ужинать в город Ереван и умудрялся получать удовольствие! На то нужен особый склад. А Толя рожден для мирных, здоровых радостей… В последнее время уже понял, что живет «на разрыв». Еще бы немного — и мог образумиться. Жаль, не успел.

— Откровенный разговор? — спрашивает Томин.

— В таких пределах, — отзывается Знаменский, передавая ему протокол на одном листе, пробежать который — минутное дело. — Возникают вопросы?

— Два совсем маленьких, — невинно подыгрывает Томин. — Кто впутал вашего шурина? И во что впутал?

Бардин, стреляный воробей, сдержанно улыбается.

— Рад бы ответить!

— Антон Петрович! — укоризненно восклицает Знаменский.

— Что поделаешь. Толя был слабовольный, да, но надежный парень, не трепло. Сочетание этих качеств, вероятно, и привлекло, понимаете?

Томин готов отпустить сердитое замечание, Знаменский останавливает его жестом.

— Напомню одну мелочишку, Антон Петрович. Когда мы впервые обсуждали аварию на шоссе, вы поинтересовались: по дороге туда или обратно? Узнали, что обратно, и тотчас смекнули — крупная сумма!

— Да? — машинально роняет Бардин.

— Да. А я смекнул, что товарищ Бардин, стало быть, в курсе.

— В самых общих чертах, Пал Палыч. Наверняка не больше вашего. Насколько понимаю, через Анатолия проходила туда документация, обратно — деньги. Какая-то шарашка в области.

— По Киевскому направлению? — нажимает Томин.

— Да, кажется.

Однокомнатная квартира Артамоновых. Тут чисто, прибрано, немного голо. Обстановка до аскетизма проста. Комнату «утепляет» лишь детская кроватка, да горка игрушек на столике у окна. Единственное украшение стен — десятка два образцов чеканки разных размеров. Знаменский их задумчиво рассматривает, ожидая возвращения хозяйки, которая умывается в ванной.

Первый этап разговора уже состоялся, и ее худшие опасения окончательно подтвердились.

Артамонова входит в сопровождении собаки.

— Простите… минутная слабость.

— Вы увлекаетесь чеканкой? — Пал Палыч старается не выдать заинтересованности.

— Толе нравилось. С прошлого года начал собирать… Можно не развлекать меня светской беседой. Я действительно взяла себя в руки. — Она напряжена, натянута до звона, но голос ровный, глаза сухие.

— Галина Степановна, случалось, что муж работал дома с документами?

— Иногда приносил и что-то заполнял по вечерам. Раза два в месяц.

«Два раза в месяц выдают, например, зарплату…» Пал Палыч машинально берет поролоновую игрушку, сжимает и следит, как она принимает прежнюю форму. Артамоновой чудится невысказанный вопрос.

— Игорек у Аллы. Она опасалась обыска, ребенок мог испугаться. Вы будете делать обыск?