— И что еще вы о нем знаете? — спрашивает она.

— Иван Данилович Пузановский — мелкий деятель по спортивной части. Обжора. И очень богатый человек. Сейчас тут дежурить бесполезно, он поехал обедать, оттуда на работу.

— Вы друг-приятель?

Тон Раисы подсказывает Царапову правильный ответ:

— Сугубо наоборот! — Он сдвигает рукав пиджака: истекают последние благоприятные для кражи минуты. — Возвращайтесь к вечеру, — настоятельно советует вор, собираясь покинуть машину. Хоть бы отчалила и развязала ему руки!

— Погодите, — останавливает Раиса. — А что вы здесь, собственно, делаете?

Неприятно, что возник такой вопрос. Это Царапову совсем не нужно, чтобы кто-то задавался подобной мыслью.

— Почему я должна верить, что вы не из той же компании? — продолжает Раиса.

Да, на сегодня сорвалось. Вор опускается на сиденье.

— По-моему, достаточно хорошенько на меня посмотреть, — говорит он и глядит на Раису с открытой улыбкой — обаятельный и почти светский молодой человек.

Она тоже смотрит на него. И гляделки затягиваются.

Татьяна притулилась полулежа в кресле, горло замотано шарфом. Раиса хлопочет вокруг нее и попутно рассказывает новости.

— Боюсь, зря ты откровенничала, Райка. Незнакомый человек.

— Да он же первый открылся, Танюша, а я ему тоже незнакома.

— Ну! Тебя-то за версту видно! — сипит Татьяна.

— И его видно. — Раиса усмехается, вспоминая: достаточно хорошенько посмотреть… — Короче, мы заключили пакт о взаимопомощи. — Она тянется за градусником, который подруга держит под мышкой, смотрит температуру и качает головой.

— Все-таки мне странно… — гнет свое Татьяна.

— Сама караулила подлеца автомеханика — не было странно. Ангину из-за меня схватила — тоже не странно. А если кто-то еще ради своего друга — сразу странно? — урезонивает Раиса.

Татьяна пожимает плечами и вздыхает.

— Друга обманули, обобрали. Сам он человек мягкотелый, а Глеб не может этого так оставить. Вот и все! — втолковывает Раиса.

— Что же вы уговорились делать?

— Сначала собрать компру. С Глебом мне, пожалуй, удастся. Он в порядке исключения — решительный мужчина.

По дороге от Управления к воротам, что против «Эрмитажа», разодетый Томин встретил Кибрит:

— Зинуля, приветствую и отбываю.

— Ай-ай-ай! Кто это у нас такой красивый?

— Вообще-то я «без определенки», но собираюсь приобретать краденые автомобили. Такой, как они говорят, «шашлык» с деньгами.

— Ты бы хоть показал свои липовые документы. Там ведь на этом собаку съели, еще раскусят тебя!

— Да при мне никаких… — начинает Томин и спохватывается. — Хорошо, что напомнила. Я же взял удостоверение, чтобы предъявить на выходе! Пожалуйста, проводи и забери. Ну как полезут по карманам…

— Шурик, ты уж там, пожалуйста… — тревожно начинает Кибрит, не договаривая «поосторожнее».

— Эх, золотко, кабы знать, где соломку подстелить!

Кибрит доводит его до постового, Томин предъявляет удостоверение, отдает ей и выходит с территории Петровки. И несколько секунд Кибрит провожает глазами его фигуру, мелькающую за переплетами высокой ограды.

Рейд по винным отделам дал результаты. У Мани в подсобке обнаружили часть краденых вещей. Теперь они лежат на прилавке: дюжина чайных ложек и шесть чеканных чарочек, сияющих золоченым нутром.

— Подпишите, пожалуйста, акт изъятия вещей, — говорит Знаменский двум понятым, один из которых — директор магазина, другой — парень-дружинник. Знаменский протягивает авторучку продавщице: — Вы тоже.

— Ничего я не подпишу! — скандально заявляет Маня.

— Как ты, Маня, не подпишешь, когда факт, что нашли, — вразумляет ее директор.

— Не подпишу — и все! — кричит Маня.

— Ваших подписей достаточно, — говорит директору Знаменский. — Продавца я забираю для официального допроса. Вы свободны, спасибо, — отпускает Знаменский дружинника.

Под дверью толкутся Манины завсегдатаи, заглядывают сквозь витрину, стучат в дверь. Она выскакивает к ним, разъяренная.

— Давай расходись! Читать не умеете? Учет! — Возвратясь, Маня на том же запале приступает к Знаменскому: — Я не понимаю, чего такое? Кому дело, что ложки да рюмки? Грязные они, что ли? Заразные?

— Прекрасно вы понимаете, что санитарный осмотр закончился. Я не врач, а следователь.

— И что? Ложек не видели? Ну, смотрите, смотрите! — Маня грохает на прилавок электрический чайник, выставляет банку растворимого кофе, сахарницу. — Казните меня теперь! Все посторонние для торговли предметы!

Она ждет, что скажет следователь, но тот молчит, и Маня снова заводит:

— Кому они мешают, ложки эти? Алкаши носят, канючат: дай выпить, дай выпить. Сунула да забыла. Чего особенного?

Знаменский опять не отвечает, даже не смотрит на нее, меряет шагами помещение.

— Сколько работаю, никогда такого не было! — Маня берет тоном ниже. — Какое мое преступление? «Левак» я схватила? Или в розлив торгую?

Очередная пауза.

— Это что же, — вы и разговаривать со мной не хотите? — спрашивает она уже в некоторой растерянности.

— Крика не люблю, — отзывается Знаменский.

— Ну извините… работа у меня грубоватая, все с мужичьем… А теперь вот из-за них неприятности. Вот хоть эти вещи, — начинает она новый, более хитрый заход, — приносит один, рыжий такой, с золотым зубом. Купи. Я говорю, мне незачем. Тогда говорит, так возьми, дай бутылку-другую, потом разочтемся. Я их, говорит, спьяну потеряю, у тебя целей будут. Ну и лежали они недели две.

Знаменский останавливается.

— Вещи краденые. Взяты у вдовы одного академика. И не две недели, а пять дней назад.

— Это еще доказать надо!

— Хозяйка опознает, свидетели тоже. Сделаем обыск у вас на дому, наверно найдем и остальное.

Теперь молчит Маня. Угроза обыска заставила ее дрогнуть.

— Вранья я не переношу, Мария… как вас по отчеству?

— Не старуха, чтоб по отчеству. Маня.

— Я бы мог тоже соврать, Маня. Что вора, дескать, взяли и он указал на вас. Врать не стану — пока не взяли. Но возьмем, потому что мы точно знаем, кто он таков. — Пал Палыч вынимает фотографию вора и прислоняет к чайнику перед Маней.

Та уже при словах «не взяли» как-то встрепенулась. Теперь же и вовсе не в силах совладать со своим лицом: улыбается ей с фотографии обаятельный вор, и Маня, слабея, всхлипывает.

— Вот видите, и вам личность знакома.

— Совершенно даже незнакомая! — бурно протестует Маня и отворачивается от фотографии.

— Эх, Маня… Не буду даже опознания проводить. Чтобы вам лишнего вранья не писать в протокол.

Теперь, наблюдая Манину реакцию, Пал Палыч понимает: не только себя она выгораживает — вора не хочет выдать. Но просто ли тут женская симпатия или что-то большее?

Маня сморкается и невзначай все поглядывает на фотографию вора.

— У нас их много, — хитрит Пал Палыч, — могу подарить на память… хоть вы и незнакомы.

Ну-ка, Маня, что у тебя на душе? Маня сует фотографию в карман.

— Значит, рыжий таки принес?

— Рыжий!

Раиса протирает лобовое стекло своей машины. Царапов стоит рядом.

— Я видела гараж Пузановского, — рассказывает она. — Открытый. Правда, издали, но вторая машина там определенно была. «Жигули», и цвет как будто мой… Вдруг действительно мой «жигулек»?

— Надо посмотреть, — говорит вор.

— Как?

— С замком я управлюсь.

Раиса поднимает брови: это в шутку или серьезно?

— Разумеется, если на это взглянуть через пенсне… — лениво щурится вор. — Интеллигентно утремся платочком, и пусть подонки посильней ломают нам хребет?

Раиса уязвлена обвинением в робости.

— Прямо сейчас, днем?

— А зачем нам с вами ночь и полумрак? Поверьте опыту, люди друг на друга не смотрят. Я раньше, правда, не лазил по гаражам, но предпочитаю дневное время…