Лиза тяжело вздохнула — и постаралась сосредоточится на ее сокровищах в коробке и радостных воспоминаниях, с ними савязанных…

Еще тут были сложены смешные открытки — Лиза всегда их любила и одно время коллекционировала. А вот мамин любимый календарь с репродукциями — умилительные домики, увитые плющом, свет в окошечках, дети в оборочках… Сочные цвета. Красота. Какую очередь Лиза когда-то отстояла в Доме Книги, чтобы купить маме именно этот календарь… Было много лизиных наброски, разложенные по папкам, несколько стихов. Занятно. Она вчитывалась в слова, написанные аккуратным детским подчерком — и не могла поверить, что их писала она.

Когда это было? Неужели она сама это писала?.. Да! Ей надо было подарить маме что-то на День рождения. Точно. Маме. И Лизе было… Лет четырнадцать, должно быть. Какой была ее жизнь… Краски, кисточки, мольберты. Пленэры — все-таки как глупо и напыщенно звучит это слово…

Папа тогда подарил маме ведро тюльпанов. Именно ведро — у папы было свое понимание романтики. Мама так хохотала… А потом вытерла глаза — она часто плакала от умиления. Как мама любила тюльпаны! «Это — сама нежность!» — говаривала она.

А Лиза тогда смастерила самодельную открытку и написала туда сказочное стихотворение. Фон она расписала разноцветными голландскими тюльпанами — теми, у которых были острые края лепестков. Лиза стала их любить больше всех остальных цветов, когда мамы не стало, как и надежды в то, что новый день будет лучше предыдущего…

Так. Надо взять себя в руки начать рисовать. Нельзя терять шанс, который дала ей жизнь в лице Терезы Тур.

Лиза еще покопалась в коробке и потянулась уже за крышкой, чтобы ее закрыть, как вдруг обнаружила возле картонной стенки деньги. Пятьсот современных рублей. Их здесь быть попросту не могло… Но они были. И она могла сама — да, сама — позвонить Роберту.

Дальше она бежала. Пять лестничных пролетов. Двор. Хруст розоватой гранитной крошки под ногами. Яркая детская площадка. Помойка рядом с ней… Пешеходный переход, еще один двор, обсаженный кустами поникшей сирени, с нелепо торчащими ветками. Терминал для оплаты. Ряд цифр.

— Лиза! — его голос в трубке. — Лиза! Вы позвонили…

И было в интонациях восхитительное ликование, нескрываемое торжество и такая радость, что Лизе стало неловко: почему же она не позвонила раньше.

— Лиза! Это so wonderful, чудесно! Почему же вы молчите?

— Не знаю, что сказать, — честно ответила она. — Я счастлива слышать вас. Я так тосковала, что эти недели не могла даже рисовать…

— Почему тогда…, - он запнулся, но Лиза его поняла.

— Я подумала: кто вы, а кто — я… Я так явственно видела в глазах презрение…

— В чьих глазах? — недовольно протянул Роберт.

— Что? — испугалась этого недовольства Лиза.

— Я спрашиваю: в чьих глазах вы видели презрение? В моих?

— Нет, нет. Что вы…, - смутилась она.

— А что вы видели в моих глазах? Вы же художница и должны быть внимательны к деталям…

Лиза молчала — нет, это действительно происходит с ней!

— Что? — продолжал он. — Восторг? Желание? Любование? Радость?

— Нежность, — прошептала она.

— Так какое значение имеет то, как на вас смотрели посторонние, незнакомые люди?

— Вы правы. Я просто не смогла поверить. Не посмела поверить и…

— Глупости! — фыркнул он довольно. — Слушайте, это моя жизнь, она у меня именно такая. Я всегда улыбаюсь, всегда фотографируюсь. Я действительно очень и очень уважительно отношусь ко всем моим фанатам. У меня как-то, пару лет назад, тяжело заболела мама. Оказалась очаговая пневмония, но снимок был совсем не хорошим. Страшным. Нам сказали, что все возможно. И мы сидели с отцом, ждали результатов extra анализов. Это как ждать приговора…

— Я знаю, — почти беззвучно сказала Лиза, но он ее услышал.

— Простите. Я не подумал, когда начал рассказывать…

— Нет, продолжайте. С вашей мамой все хорошо.

— Да. Как я уже сказал, это оказалась воспаление легких. Тяжелое, но… Не важно. Так вот, когда мы с отцом сидели и ждали, меня узнал какой-то парень, мой фанат. Представляете, в больнице. Он радостно подбежал, попросил автограф, разрешения сфотографироваться со мной.

— И вы? — Лиза была вне себя от такой бестактности.

— Поднялся. Улыбнулся. Подписал. Сфотографировался. Это же моя работа.

— Я просто… просто не вижу себя рядом… — выдохнула Лиза.

— Но тебе этого хочется?

Лиза была готова откусить себе язык, но слова уже вырвались. Мысли, которые не давали ей спать, оказались озвучены… И поэтому она продолжила:

— На самом деле ведь не важно, чего хочу я. Все слишком сложно.

— Лиза, — она закрыла глаза и ощутила, что он рядом. Только слушать его голос. Только бы забыть обо всем, кроме этого голоса…

— Лиза… Важно лишь то, чего хочешь ты. Может a little bit чего хочу я. И все. Всего остального просто нет. Только мы. Наши решения…

Она молчала. Он не видел ее глаз, и это было сущим наказанием.

— Ну, вот опять я начал такой private разговор по телефону… Лиза, я приеду. Я приеду именно за тем, чтобы поговорить. Не гулять по Петербургу и его окрестностям. Не отдыхать у Терезы на даче… Я приеду, чтобы…

Тут он понял, что опять говорит в пустоту.

— Вот это он хорошо придумал, — бурчала Лиза, пока топала домой. — «Важно лишь то, чего хочешь ты…» Денег я хочу на телефон… И ноутбук починить! Чтобы просто звонить самой! И тюльпанов. Много тюльпанов. Ну хотя бы один…

Ноябрь. Отсутствие красок. Еще не рассвело толком, но уже стемнело. Скорей бы город занесло белым-белым снегом — хоть какой-то свет…

Лиза тяжело вздохнула, постояла возле подъезда. Почему-то в последнее время для того, чтобы переступить этот порог, ей приходилось делать над собой гигантское усилие. Сегодня она заманила себя тем, что дома ее ждала книга Терезы, где рассказывалось о странствиях Черного дракона.

Ральф падал. Падал. Падал. И не мог коснуться поверхности. Горело правое крыло, беспомощно било воздух целое, левое. А он падал… Над ним кружили Красные драконы. Наверное, на фоне ослепительного золотисто-огненного заката это было очень красиво. Картина справедливого отмщения. «Прости, отец, мне не уйти, их слишком много…»

Что же его спасло там, в мире Драконов, откуда его не собирались выпускать? Что выдернуло его из мира огненного заката, такого же яркого, как и его горевшее тело? Что перенесло в этот мир, куда он и не собирался вовсе?

Он знал. Конечно, он знал. Но, как же, сожри его Белый дракон, ему не хотелось в это верить… Кровь младшей в роду на кровь старшей в роду… Его тетка все-таки использовала магию крови и замешала ее на магии воздуха. Теперь, каждый раз, когда наследник был в смертельной опасности, его выдергивало в другой мир. Ральф представил себе, как медленно, нараспев читали заклинания его тетка и его младшая сестра… Читали, истекая кровью. Кровью черных драконов. Зачем ему такая жизнь! За что ему такая жизнь… Столько смертей…

Он был почти разочарован, когда очнулся в мире, где его лицо ласково щекотала заколосившаяся пшеница, где выводил трели соловей, где темное небо гудело в высоте: «Вставай!»