Вернулась Лиза куда более решительно, чем уходила. И гораздо более эффектно.

— Насильник и подлец! — закричала она. Роберт испуганно вскочил — он успел задремать, и ее вопли ворвались в его сладкий сон. О ней же…

Он уставился на девушку в недоумении — что за бес в нее вселился? А она кричала, выплескивая в словах свою боль и глядя на Роберта практически с ненавистью:

— Насильник и подлец! А если этих насильников и подлецов было трое?! Если они зажали меня в подворотне?!

Ее крик вдруг сменился на горячечный шепот, пробивающий его мозг, как гвозди:

— Двое держали, третий насиловал, потом они менялись… Кто-то из них сломал мне кисть левой руки — я вырывалась. Кто-то — ключицу сзади на правой — на нее навалились, пока вдавливали меня в стену этой проклятой подворотни — хотите, я вам ее нарисую! А потом, на суде, мать одного из них все называла меня «грязной девкой» и не могла даже мысли допустить о том, что ее мальчик касался меня… Потом этих…

Она не смогла подобрать слово и только судорожно вздохнула:

— Этих… освободили прямо в зале суда. А мой отец кинулся… Нет, никого он не убил, не дали, но покалечить — покалечил…, - Лиза зло усмехнулась, — никто не ожидал этого от него, пусть и бывшего военного… Ему дали пять лет. В колонии он и умер от острой сердечной недостаточности — мне так сказали… Через четыре года… А у меня ни до ни после этих троих подлецов никого не было… Никогда. Никого… Как тогда мне жить?!

Роберт был в шоке. По ее поведению, он понял, что ее кто-то когда-то обидел… Но предположить такой ужас… Такое…

— Бедная моя, — шептал он ей, — бедная… Прости, я не знал…

Прямой рейс на Лондон отправлялся без четверти семь из Пулково — об этом их известил охранник, когда приехал в полдень. Он привез еду и билеты, разбудил Лизу — Роберт так и не заснул… Назвать то кошмарное марево, в которое он проваливался время от времени сном было бы не правильно…

Еще охранник привез огромный плакат с Брианом де Буагильбером — рыцарем-храмовиком. Его вороной конь несся сквозь время… Белый плащ с красным крестом развивался… Кольчужный капюшон был откинут на плечи. Темные волосы вились на ветру. Злые серые глаза горели каким-то адским пламенем. Вид был самый суровый и неприступный.

— Подпишите, пожалуйста, — попросил охранник, — жена шефа с дочкой и сыном смотрят ваш сериал. Им очень нравится. Просили автограф!

— С удовольствием! — Лиза в этот момент вышла из комнаты — с любопытством оглядела плакат и всадника, на нем изображенного. Еще она обратила внимание, как по-другому заулыбался Роберт, как-то слишком ослепительно, слишком профессионально… Он достал из рюкзака черный маркер и спросил, — как зовут?

— Кого? — напрягся охранник.

— Кому подписывать? — терпеливо отвечал актер.

— Жена шефа — Наталья. Дочь — Евгения. Сын — Максим.

— Отлично! — пробурчал Роберт, — из этого всего я понимаю, как писать имя Макс. Диктуйте по буквам.

Охранник старался, Роберт старался, Лиза над ними хохотала. С именами они справились. Дальше актер размашисто и привычно написал «With love» и поставил роспись.

— Это еще не все, — заметил охранник, замявшись, — дочь хозяина просила подписать для нее другой плакат. Этот.

И мужик развернул еще одно полотно немаленького размера.

— Адово пламя, — выругался Роберт по-английски.

Это тоже был он — в смысле рыцарь-храмовик. Обнаженный роскошный торс, руки к кому-то тянутся… Черные волосы рассыпались по белым плечам… Выражение лица чуть насмешливое. Губы тронула легкая кривоватая улыбка, глаза сияют…

— Что-то я не помню, — заметил актер по-английски, — чтобы меня фотографировали для таких плакатов. Стойте, это же кадр их фильма… Второй сезон, если я не ошибаюсь.

— А к кому ты руки тянешь? — вдруг недовольно спросила Лиза — и осеклась.

— Это серия про турнир, если я не ошибаюсь, — разулыбался Роберт, — И руки я тяну к рубахе, которую мне подает слуга… Скажите, а как отнесется отец молодой девушки к тому, что я напишу на этом плакате: «With love»? — посерьезнел он, обращаясь к охраннику.

Тот пожал плечами:

— Скорее всего, без восторга… Но он — человек вменяемый, поэтому в киношные пристрастия своей дочери не вмешивается.

— А я бы был недоволен, — пробурчал Роберт, но размашисто все же расписался. И тут же от них отошел на кухню.

— Что-то он слишком серьезно ко всему относится, — заметил охранник, аккуратно скатывая плакаты, и обращаясь при этом к Лизе — мы вас вчера не сильно напугали?

— Не сильно, — отрицательно покачала головой Лиза, — сначала я напугала всех, потом вы — меня. Все в порядке.

— Я побежал, — сказал охранник, — Мы заедем за вами в половину пятого — будьте готовы. Сразу погоним в Пулково. Всего доброго.

— До свидания, — подошел и Роберт.

— Ты чего расстроился? — спросила Лиза у него, когда за охранником закрылась дверь.

— Дочери, сыновья… Растут, с ними смотрят сериалы…, - он сел на диван и закрыл глаза, — а у меня этого нет…

Лиза подошла и села рядом с ним. И даже положила руку на его сцепленные в замок пальцы:

— Все у тебя будет, — прошептала она, — только ты своих детей будешь баловать безмерно… Но вот сериалы ты с ними смотреть будешь вряд ли…

Он взял ее маленькую ручку, подержал. Погладил. Поднес к губам и поцеловал. Поднял на нее глаза — понял, что Лиза смутилась — она просто хотела его утешить. Поэтому он выпустил ее руку и тихонько сказал:

— Спасибо.

Она не отпрыгнула, не отскочила — просто поднялась и отошла — уже прогресс.

Ночью, когда она чуть успокоилась, он отнес ее в кровать. И держал ее за руку, пока она не заснула. Ушел потом на диванчик — но так толком и не заснул. Проворочался до звонка охранника. Его колотило. От ненависти… От непонимания. Он не представлял себе, как так можно было поступить. С девочкой, которая знала лишь свои краски и кисточки… С девочкой, которая потом, в приступе отчаяния, пыталась сброситься с моста… С девочкой, которая жила в квартире, где на длинном проводе болталась лампочка. Как только он начинал засыпать — ему начинала мерещиться эта качающаяся лампочка — и он просыпался.

— Роберт, — тихонько позвала его Лиза — и он понял, что, наконец, заснул. Сидя на диване, — давай теперь ты поспишь. А я посижу на диване. Поохраняю.

— У? — глаза не хотели открываться, а тело — шевелиться.

— Иди спать на кровать, — скомандовала Лиза, — у тебя четыре часа.

Какое блаженство рухнуть в кровать — и вытянуть ноги. Да и руки! И заснуть. Он проснулся, взглянул на телефон — была уже половина четвертого. Он чувствовал себя неплохо, вполне отдохнувшим. Потыкался носом в подушку — она пахла Лизой. Улыбнулся. Вышел из комнаты — она сидела на диване и что-то увлеченно рисовала. Карандаш так и летал.

Роберт понимал, что не стоит подкрадываться из-за спины — Лиза может испугаться. Но ему было любопытно. И он не удержался.

— Заглядывать через плечо — не хорошо, — заметила ему Лиза ворчливо, но без испуга. Он тогда нахально засунул свой длинный нос в ее рисунок. Это был он сам. Тот самый полуголый вид, который видела на плакате.

— Ты ведешь себя невоспитанно.

— Прости, — он перевел взгляд на нее — Лиза увидела, что он улыбается. Она сразу подметила разницу между его профессиональной улыбкой — и этой: милой, домашней, немного смущенной.

— Замри, — она вскочила с дивана, сделала шаг назад — прищурилась. Вернулась на диван, и стала подправлять что-то на рисунке, — и не надо смотреть через плечо! Бесит.

Роберт послушно отошел. Он обошел диван. Сел на спинку. Честно попытался не смотреть.

— Ладно, — через минуту сжалилась над ним Лиза, — гляди! Похож?

— Ты… Рыжая колдунья, — это был он… Но не с горькой высокомерной ухмылкой, что уже третий сезон кривила его рот, а с ласковой улыбкой. И в глазах у него была нежность… Это было видно даже на карандашном наброске, — как у тебя получается? Это же волшебство!