— Давайте ужинать! — распорядилась Тереза. — А после ужина посмотрим картины, которые привезла наша гостья.

Лиза покраснела и стала бормотать о том, что ей неловко…

— Увы, — обратился к ней муж Терезы, — моя супруга и гостеприимство. Это непреодолимо. Всем приходится подчиняться. Безоговорочно. Берите пример с меня. Смиритесь!

— Зубов — ты образцовый подкаблучник! — расхохоталась Тереза.

Зубов хмыкнул. В последнее время пресса, подустав писать и про его постоянно происходящий развод с Терезой, и про его предполагаемые романы, ополчились на то, что актер Зубов потерял былой шарм, стал не интересен — и превратился в «образцового подкаблучника». Терезу это веселило, а он… он был счастлив.

— Конечно, подкаблучник! — с гордостью проговорил он.

— Как же ты себе льстишь! — рассмеялась жена.

Они уселись за стол в огромной беседке. К ним четверым присоединились еще два молодых человека лет по восемнадцать-девятнадцать — сыновья Терезы — они открывали ворота. Один был коротко стриженный, пониже, другой — длинноволосый, повыше. Оба были необыкновенно похожи на мать. Золотоволосые принцы-эльфы — определила для себя Лиза. Кроме того, подошла женщина в возрасте — тоже точная копия Терезы.

— Моя мама, Анна Яковлевна.

Лиза поздоровалась, женщина приветливо кивнула. Рядом с ней гордо вышагивало еще одно золотоволосое улыбающееся существо. «Лиза», — поняла художница. Она заметила, как осветилось лицо мужчины, когда он взял дочку на руки. Оно стало не просто красивым — она стало прекрасным…

— Как вы себя чувствуете, мальчики? — обратилась Анна Яковлевна к Владимиру и Роберту.

Мальчики страдальчески замычали, что «хорошо».

— Конечно, хорошо, — с удовлетворением заметила мама Терезы. — Я всегда говорю — если что, надо капать… Чего еще ждать. Вот смотрите — три часа под капельницей — и как огурчики, даже аппетит прорезался. А в обед — умирали…

— Хорошо еще, что моя теща — лучший доктор на земле! — поцеловал женщину в щеку Владимир.

— Под капельницей, — испуганно посмотрела Лиза на Роберта. — Умирали?!

— Конечно, под капельницей! — бодро сообщила доктор. — Пришлось процедурную сестру везти на дачу. Стара я уже иголкой в вену попадать. А эти клоуны… Пить не умеют. Потому что это — правильно! Потому что практически не пьют! А вчера! Вы как умудрились, убогие?

Роберт был так смущен, что Лиза забыла о том, что чувствовала себя подобранным из жалости котенком — и унизительно безумно, и страшно, что тебя сейчас выкинут обратно… На улицу.

Она старалась не очень жадно накидываться на ту гору мяса, что ей положили на тарелку. Старалась не замечать жалостливого взгляда, которым, не удержавшись, на нее взглянула мама Терезы. Старалась не напрягаться из-за соседства за столом двух парней самого неприятного для нее возраста. Сытые избалованные мальчики обеспеченных родителей. «Посмотрите на нее — и на моего ребенка. Неужели вы думаете, что он опуститься до этой девки?» — зазвучал в ее голове голос… Спокойно, здесь их нет… Надо взять себя в руки.

— Может быть, вина? — услышала она голос хозяина дома, обращенный к ней.

Лиза отрицательно замотала головой.

— Поддерживаю, — провозгласила хозяйка, — поддерживаю нашу гостью, — всем безалкогольные напитки! Особенно вам! Господа алкоголики!

— Я — подкаблучник, — с необыкновенной гордостью заявил Владимир.

— Ты — самольстец! — отвечала ему жена с необыкновенной нежностью.

— Владимир, ты же не пьешь вроде? — серьезно спросил коротко стриженный парень.

«Владимир! Значит, он не отец этим мальчикам! Надо же…», — пронеслась у Лизы в голове первая осознанная мысль.

Ужин на даче. Летним вечером… Шумели сосны, навевая самые счастливые воспоминания. Дача. Домик. Шашлыки. Мама и папа. Лиза судорожно вздохнула.

— Я прошу у вас прощения, — обратился к ней вдруг негромко Роберт, — мне надо было приехать самому. Но я проснулся здесь, на даче…

— Ничего, — улыбнулась Лиза. — Я привезла ваш портрет.

— Покажете?

— Конечно, — художница направилась к своим картинам и стала их распаковывать.

— Давайте, я помогу, — направился вслед за ней Роберт.

Они вместе расставили картины по беседке, и Роберт с удовольствие стал рассматривать лица Терезы и ее домашних. Он к ошеломляющему впечатлению от картин Лизы был готов: он видел свой портрет. Сначала все долго-долго молчали. А потом заговорили разом.

— Чудо! — выдохнула Анна Яковлевна.

— Они же живые! — была восхищенная реакция Терезы.

— А можно я кое-что куплю? — откликнулся Зубов.

— Круто! — это были близнецы.

А Лиза-маленькая подошла к художнице и сказала:

— А ты мне принцессу нарисуешь?

Роберт глядел на раскрасневшуюся девушку и был так счастлив, словно это был его личный успех. Вдруг он поймал себя на мысли, что он хотел, чтобы она всегда была такой: улыбающейся, распрямившейся. Счастливой…

Роберт подошел к ней чуть позже, когда ажиотаж чуть стих, дочь Терезы получила свою принцессу.

— Как вам успех?

— Волшебно! — подняла она искрящиеся глаза к нему. — Я просто отвыкла от того, что… — она обвела взглядом всех, — что так бывает…

Роберт долго не отводил взгляд от нее. Потом сказал:

— Я уезжаю сегодня. Ночным рейсом… Можно я буду вам звонить? — как-то слишком серьезно спросил он.

— Чтобы не оставаться наедине со своими мыслями? — улыбнулась она смелее, — я помню… Конечно, звоните. Я тоже не люблю оставаться со своими мыслями наедине…

Когда Зубов вернулся на дачу, было уже сильно за полночь. Хотя солнце еще алело над соснами, окрашивая горизонт в нереальный искрящийся цвет. После отъезда гостей он слетал в Москву, на съемки интервью. Теперь же оставалось всего десять дней отпуска — и снова на съемки, уже до конца лета… И на всю осень…

Он поднялся наверх, в спальню. Тереза была задумчива и как-то печальна. Она сидела перед зеркалом и расчесывала перед сном свои длинные белокурые волосы. Владимир залюбовался: и кажущейся хрупкостью ее точеной фигуры, и тем, что даже сейчас, в расслабленном состоянии, его жена сидела абсолютно прямо, расправив плечи.

Зубов уже успел привыкнуть к таким минутам, когда она уходила в себя. Успел он привыкнуть и к тому, что в такие минуты ее нельзя было тревожить. Поначалу он пытался с ней говорить, и его голос даже пробивался сквозь ее задумчивость… Тереза не сердилась и не раздражалась. Но она так испуганно вздрагивала… Так что он ждал, пока она вернется. Ждал и любовался. Он так ее любил…

До сих пор Владимир удивлялся. Удивлялся — за что ему такое чудо, такой подарок. До сих пор шалел от мысли, что она — его…

Луч заходящего солнца все же проскользнул между соснами, позолотил фигуру, пробежался по волосам Терезы, пощекотал лицо. Она глубоко вздохнула, словно очнулась. Посмотрела на мужа, который внимательно за ней наблюдал.

В его пронзительно-чистых серых глазах таилась улыбка. Вот он позволил ей проскользнуть в уголки глаз, потом она тронула его губы.

У Терезы сердце замерло на доли секунды, потом понесло вскачь, как в первый раз, когда он ее поцеловал. Неожиданно. Страстно. Ломая все ее жизненные принципы и правила.

— Ты помрачнела. И покраснела. О чем ты думаешь? — вдруг спросил он вместо приветствия.

— О поцелуе на площади у Трех вокзалов. О том, почему все получилось так, как получилось.

— А как получилось? — он понял, что она скажет сейчас — не промолчит ведь…

— Неправильно, — она всегда говорила правду, даже понимая, что обидит. Понимала Тереза это и сейчас. Она поднялась с пуфика, подошла к Зубову, который по-прежнему стоял, подпирая дверной косяк. Обняла мужа.

— Прости.

— Почему неправильно-то? — все равно спросил Зубов.

— В тот момент я осознала, что меня влечет к тебе. Влечет так сильно, что я могу забыть обо всем на свете. О том, что я замужем, о том, что у меня есть другая жизнь. Обязательства. О том, что измена для меня не допустима…