Оставив Харпага в Лидии наводить порядок, с ещё не подчинившимися приморскими городами, Куруш, во главе всей конницы, отбыл на восточные границы. Сначала, он занялся пред степным пространством, во что бы то не стало, стараясь создать некий буфер между степью и своей империей. Были присоединены Парфия, Дрангиана, Арейя, Хорасмия, Бактрия, Согдиана, Гандхара, Сагартия, Саттагидия Арахосия и Маркиана.

На берегах Яксарта, он лично заложил Персидский Город, которому в будущем, по его замыслам, предстояло стать связующим звеном между ним и степью. Тогда же, из этого города, Куруш сделал первую попытку наладить взаимоотношения с царицей степи Тиорантой, направив к ней послов и завалив её подарками. Тиоранта послов и подарки приняла, но призыв Царя Царей к «дружбе и сотрудничеству», оставила без ответа, заверив послов, что она подумает над этим.

Куруш ещё не раз пытался привлечь Тиоранту к своим планам и замыслам, но единственно чего он добился, так это то, что за всё время его восхождения, степные орды ни разу не наведывались в его земли, сохраняя некий нейтралитет.

С приходом к власти Райс, которую в Персидской империи стали официально называть Тахм-Райс, что придавало её кличке титул «Великая правительница», дипломатические потуги Куруша, в вопросах единения со степью, приняли новый, более настойчивый характер.

Зная, что Матерь, по-прежнему являлась вдовой, Куруш сразу же сделал ей предложение, чётко проговорив договорной характер замужества, притом явно, как он полагал, в пользу молодой царицы. Но ответом, как и при Тиоранте, была тишина. Эта тишина, от величайшей военной силы, что притаилась под боком, напрягала больше, чем прямая угроза.

Харпаг, оставленный в Лидии, тем временем занимался проблемой греческих городов, что как кость в горле застряли в теле новой, увеличившейся империи. Он начал возводить высокие насыпи у обнесённых стенами прибрежных городов, а затем штурмом брать их.

Жители Фокеи, крупнейшего после Милета греческого города, не захотели подчиниться персам и на кораблях экстренно эвакуировались. Примеру фокейцев, последовали и жители города Теос. Остальные города, пытались оказать сопротивление, но потерпев поражение, были покорены и обложены данью.

После покорения Харпагом материковых ионян, островные ионяне, устрашившись такой же участи, добровольно подчинились, прислав послов с подношениями.

Покорив Ионию, Харпаг пошёл на карийцев, кавниев и ликийцев, взяв с собой ионян и эолийцев в качестве уже наёмных воинов. Население Карии без боя покорилось персам. Правда, жители Книда, расположенного на полуострове, попытались прокопать узкий перешеек, отделяющий их от материка, с целью сделать свою землю островом, но, наткнувшись на твёрдый гранит, прекратили работы и также сдались без боя.

Лишь одно из племён карийцев — педасийцы — некоторое время оказывало сопротивление. Они укрепились на горе, под названием Лида и доставили Харпагу немало хлопот, но и они были покорены. Лишь ликийцы и кавнии оказали отчаянное сопротивление в открытом бою.

Ликийцы были оттеснены в город Ксанф, где предали акрополь огню, заранее собрав туда своих жён, детей, рабов, а сами погибли в бою на стенах города. Таким же упорным было сопротивление кавниев. Но, естественно, они не могли остановить продвижение большого и хорошо вооружённого войска.

Теперь вся Малая Азия попала под власть Куруша. За свою преданность, Харпаг получил Лидию в наследственное управление, став царём и полноправным правителем, зачинателем новой правящей династии.

Лидиец Пактий, которому Куруш, ещё после захвата столицы Лидии, поручил хранить сокровища Креза, восстал против персов. С помощью золота, навербовал наёмников и убедил жителей греческих городов присоединиться к восстанию, после чего, воспользовавшись отсутствием основных действующих лиц империи, двинулся на Сарды и осадил акрополь, где укрылся наместник Харпага перс Табал. Против восставших, марш броском выступил Мазар, к тому времени переставший возглавлять личную охрану Царя Царей и став полевым полководцем в войске Харпага.

Узнав о приближении персидского войска, Пактий трусливо бежал сначала в приморский город Киму, потом в Митилену на остров Лесбос и, наконец, на остров Хиос, но был пойман и выдан местными жителями персам в обмен на небольшой участок земли на материке.

Вообще, выходка этого лидийца, долгое время не укладывалась в голове у Куруша. Абсолютно не понятно, на что тот рассчитывал и чего добивался. Цели этого мятежа для Царя Царей были не понятны, хотя, он посвятил их анализу много времени, каким-то подсознанием понимая, что подобное повторение, возможно. Империя росла, как на дрожжах и всё больше возникало подобных, мелочных коллизий, способных из ничего, взорвать целостность.

Подавив мятеж в Лидии, Мазар начал покорение греческих городов Малой Азии, примкнувших к восстанию Пактия. Он подчинил область приенцев и долину реки Меандр, разрешив войску разграбить её. Такая же участь постигла и город Магнесию. Но вскоре, Мазар заболел и умер. Харпаг, прибывший на похороны своего друга, лично возглавил продолжение дела, оставляя за собой выжженные и до чиста разграбленные города, что несколько противоречило политике самого Куруша, но сам Повелитель был в то время далеко…

Куруш продолжал сидеть в высотном, тенистом саду, вспоминая пролетевшие годы. Он был уже в возрасте, но и половины, ещё не сделал из того, что задумал. Царь Царей прекрасно понимал, что не успеет, жизни не хватает и скорее всего, Вавилон станет его лебединой песней.

Выпал из его полководческой команды Харпаг. Он стал стар и на его плечи лёг не лёгкий груз правления огромной, чужой страной. Умер Мазар, великий воин и незаурядный полководец его армии. Но рядом ещё Тигран, готовый сломать хребет армии вавилонян, да и Эбар в Эламе, с тыла ждёт только сигнала, но Куруш медлил. Он сам ждал сигнала. Особого сигнала от своего божества — Ахурамазды.

Было их четверо, молодых да разных, кому волей судьбы суждено было поменять жизнь приземлённую и безбедную, но тоскливую и однообразную, на жизнь походную, летучую и смертельно опасную, но заманчиво интересную.

Самым старшим из них был Шушпан. Детина рослый, почти под три аршина высотой, откормленный до безобразия, с маленькими заплывшими поросячьими глазками. Морда круглая, лоснящаяся, на плечи без шеи посаженная. Чёрные, вечно грязные пакли волос, сосульками свисавшие ниже плеч. Пузо отрастил, больше папиного.

Был он из всей четвёрки самый сильный, самый здоровый. Ручищи, как у нормального мужика ноги. Силища медвежья, молодые берёзки с корнем выламывал. Бесшабашный, вернее сказать, вообще, безголовый, а потому тупой, как пень и ничему не умелый, но все его недостатки покрывались единственным достоинством — он был сын главы поселения и этим всё сказано.

Ленив в делах, похотлив на пакости, как и все ему подобные. По правде сказать, именно в этом деле он только и преуспел, в своей жизни. По молодости, шалости были детские, безобидные, а вот, как подрос, так и пакости стали, куда более чувствительными и сладу с ним у поселенцев не было никакого, так как покрывал папаша все его прегрешения и всё ему сходило с рук, как с гуся вода.

Ну, поругается прилюдно, для вида, ну, отпустит пару затрещин, если дотянется, а ему, такому здоровому, эти затрещины, как комариный укус, не более, хмыкает лишь нагло себе под нос.

Только вот последняя выходка, взбудоражила всех не на шутку. Повздорил Шушпан с мужиком одним, ну что значит повздорил, мужик высказался, где-то, про его безобразия, а Шушпану донесли, вот он и пошёл разбираться.

С мужиком подрался, вернее избил до беспамятства, искалечил его, этот кабан переросток, это ж пол беды, никто б и не заступился, но зачем надо было дочь его, девку «навыдане» силой брать, прямо на огороде, да на глазах у матери. Это был уже перебор.

Ну, и что, что кинулась отцу на защиту и то, когда уж он бессознания упал. Голосила, на руки Шушпану вешалась, только чтоб до смерти не прибил. Что ж за это девку то портить? Селение, тут же встало «на уши». Мужики схватились за оружие, бабы за вилы, серпы и всей кучей на дом большаковский навалились, требуя выдать обидчика на расправу, да, на растерзание, но и тут папаша, хоть и не без труда, утихомирил толпу.