— Беги давай, попрошайка, — сквозь смех спровадила она.

Рыжий воин хотел было и лешего обнять на прощание, но тот, вдруг, испугался, сделав опять круглые глаза и попятился. Кайсай выпрямился, улыбнулся и как у дитя малого, спросил:

— Леший, а можно я тебе подарок привезу?

Лесовик сразу засуетился, застеснялся, а потом, броском протянул руку и потребовал:

— Давай!

— А что тебе по душе? Что тебе привести?

Дедок почесал затылок, исподтишка глянул на Апити и пробурчал:

— Платье, вон, бесстыжей привези.

— Не надену! — тут же отреагировала еги-баба усмехнувшись.

— Наденешь! — топнул ножкой дед.

— Не надену, я сказала, — так же повысив тональность, упорствовала Апити.

— Стой! — влез в их очередную ругань Кайсай, — без меня тут деритесь и миритесь сколько влезет, а у меня времени с вами в эти игры, играть нету.

— Во! — выкрикнул дедок и аж подпрыгнул, тут же забыв о своих притязаниях на власть в лесном доме, — привези мне игру поиграть.

— Какую игру? — опешил рыжий.

— Ну, не знаю. В какие нынче играют?

— А, ты об этом? — ухмыльнулся Кайсай, до которого наконец дошло, что просит леший, — ладно, привезу, — и в очередной раз взглянув в ту сторону, куда леший увёл сестричек, поинтересовался, — слышь, дед, а ты девок то моих, далеко отправил?

— Ну, — почесал своё «мелковолосье» леший, — глядишь к вечеру выберутся.

— Не, так дело не пойдёт. Я что теперь, буду сидеть, ждать их до вечера? Давай гони этих «яйцерезок» из своего леса, а то ещё нагадят тут тебе, да, и нам дальше ехать нужно — и подмигнув Апити, весело проговорил, — ну, я им теперь дам просраться.

Поклонившись ещё раз в пояс, он припустил к развилке, услышав в спину голос лешего:

— Не забудь про игрушку!

Но отвечать он ему не стал, так как, уже бежал.

На развилку он вышел, как ни в чём не бывало. Спросил, готовивших еду дев о их хозяйках, сделав вид, что удивился их отсутствием и завалился на мешок, где полежал, разомлел и в конечном итоге, сладко уснул.

Проснулся он от дикого вопля Золотца:

— Где эта сволочь?

На что ей кто-то удивлённо ответил:

— Вон, спит.

Не успел Кайсай, спросонок, сообразить, что происходит, как к нему, чуть ли не галопом, подскочили две разъярённые фурии и наехали так, что едва не затоптали копытами. Он спрыгнул с мешка, вскочил на ноги и протирая глаза, заорал:

— Вы что, обалдели что ли? — только тут он их рассмотрел и замер, открыв рот и потеряв дар речи.

Кони, на половину брюха были в чёрной вонючей грязи, запах которой, чувствовался даже на расстоянии. Этими же болотными испражнениями, были измазаны и наездницы, притом очень своеобразно. У Калли, только ноги, руки и левая половина лица, которую она, видать, пыталась утереть, но только размазала. У Золотца, как ни странно, лицо было чистое, но вот всё остальное… И шапку она свою где-то потеряла.

Обе гарцевали на разгорячённых конях, топчась на одном месте, злобно сверкая глазищами, явно готовые прибить мерзавца и молчали, толи, забыли все слова, кроме матерных, которые забыть, как ни старайся, не получится, толи, наоборот, хотели все матерные слова собрать, да, они у них в голове так перемешались, что связного употребления не получалось. Кайсай их опередил, зажимая пальцами нос, больше для антуража:

— Вы где были? — состроив полное недоумение на лице и в голосе, спросил он.

— Это ты где был? — аж завизжала Золотце, спрыгивая с коня и подбегая к Кайсаю, готовая вцепиться в него ногтями и выцарапать бесстыжие зенки.

Тут же последовала её примеру Калли, но бежать не стала, а просто подошла, делая несуразно большие шаги и широко размахивая руками, со сжатыми кулачками.

— Да, вы что, наелись чего? Я тут был, спал, — тоже переходя на повышенные тона и махая рукой, показывая на то место, откуда, только что подняли, — а вас то куда понесло, вы что в болото лазили? Зачем?

Девы переглянулись. Его мимика, жесты, интонация недоумения, были настолько естественны, а перехват инициативы наезда, столь мастерским, что они осадили напор, явно не понимая, что им теперь делать.

— Мы видели, как ты побежал в лес, — первой попыталась вернуть главенство в разборках и прояснить ситуацию, чернявая Калли.

— Ну, до кустов пошёл, а что не так-то? — продолжал буйствовать рыжий, не давая ей этого сделать.

— Кусты, вон, с краю, а ты рванул, вон туда, в лес, — не успокаивалась распсиховавшаяся Калли, аж захлёбываясь от обиды и Кайсай понял, что вот-вот и она применит свою «прибивалку».

Но проснувшийся мозг, моментально придумал, что соврать. Он уже спокойным голосом заговорил:

— Калли. Я в этих кустах и сидел. Видел, как вы рванули в глубину леса, я ещё подумал, куда это вы?

— Не ври, — чуть ли не плача вскрикнула Калли, — мы шли по твоим следам.

— Куда? В болото? — рявкнул на неё рыжий, припирая взглядом в упор.

Этот вопрос вогнал обеих дев в растерянность и непонимание. Калли, вообще застыла с открытым ртом, так и не успев, что-то договорить. Но тут же, рот закрыла и потупила глазки.

— Да, — тихо ответила Калли, с которой спесь, как рукой сняло, ибо похоже, только что, поняла всю несуразность подобного утверждения.

Кайсай дико загоготал, хватаясь за живот, а когда просмеялся, посмотрел в сторону леса, помахал кому-то рукой и со смехом произнёс:

— Ай, да, леший, ай, да, шутник, — а за тем осмотрев ещё раз, двух высокородных особ, матёрого замеса, спросил, — ну, и где мне вас теперь отмывать, таких засранок?

Обе стояли, понурив головы и стыдливо отдирали и скоблили подсыхающую грязь, кто где, как две нашкодившие малолетки, перед грозным родителем.

— Ладно, — усмехнулся Кайсай, — тут за лесом, недалеко селение. Оно на реке стоит. В само селение, конечно, в таком виде я вас показывать постыжусь. Проедем краем леса и выйдем к реке, как раз, у дедовой заимки, там и отмоетесь. Поехали.

Куруш, покинул Экбатаны через день, после отбытия Тиграна. В ритуальной золотой колеснице, он торжественно проехал, в окружении личной охраны, через все семь ворот и выехав за город, недолго думая, пересел на более удобный вид транспорта — носилки с балдахином, которые несли одновременно двенадцать рабов.

Несмотря на комфорт возлежания среди мягких подушек, двух опахал с разных сторон, прохладных, изысканных напитков и блюда спелых и сочных фруктов, Царь Царей был недоволен. Настроение его, было мрачнее тучи, и никто кроме него не знал о причинах, его испортивших.

Великий, смотрел на каждого, до кого дотягивался взглядом, как на виновника своего испорченного настроения и каждый, кто сталкивался с его испепеляющими чёрными глазами, был уверен, что именно он виноват, тут же стараясь в памяти, найти свой огрех, во взаимоотношении с Повелителем.

Вчера вечером, Царь Царей был, как обычно. Отпуская постоянных, одних и тех же гостей своего застолья, он казался весёлым и довольным, а утром, по заверению слуг, первыми пустившими по золотому дворцу волну недобрых вестей, Великий проснулся не в добром расположении духа. Придворные слуги, тут же сделали вывод, что Владыке приснился нехороший сон и под его влиянием, он и начал своё утро.

Крез, который в последнее время стал самым приближённым к Царю Царей и до которого разговоры прислуги донеслись в первую очередь, даже ненавязчиво предложил позвать за чтецом снов, на что Повелитель лишь отмахнулся:

— Успокойся, Крез, — выговорил Куруш надменно лениво, — сон забылся, что означает его неважность, а вот тот осадок мерзости, что от себя оставил, я трактую, как необходимость такого настроения для начала похода.

Крезу пришлось принять, высказанную Повелителем версию за правду, хотя для себя, видимо, сделал другие выводы, но промолчал. Разговор был с глазу на глаз, не считая странной шестёрки телохранителей, которые неотступно были при Царе Царей. Когда эти чёрные стражники спали, ели, жили, было непонятно никому, кроме их Великого Повелителя. Многие вообще сомневались, что это люди.