— Ну, всё хватит, — проговорила Райс, отбирая свиток у ошарашенного чтица, — этого, думаю, достаточно.

Наступило могильное молчание. Даже птиц, разогнанных Райс, когда она игралась с «дрожью земли», не было слышно. Только еле слышный шелест листвы.

— Асаргад, или Куруш, как вам сподручней, никогда и ничего не будет делать просто так. Он слишком умён для этого, — заговорила Райс печально, сворачивая свиток и вновь принимаясь ходить перед старцами, — он отмеченный, или как он сам говорит, помазанный своим богом Ахурамаздой и от его длани, он никогда не откажется. Его сила, в его боге. Для нашей же веры, каким бы соловьём он не заливался, он самый страшный и опасный враг. Он не пойдёт на нас войной, он не будет захватывать наши степи. Ему это не надо. Он, просто, мытьём или катаньем, постарается прибрать нас всех к своим рукам. Во-первых, ему нужна наша сила. И не в качестве малоуправляемого союзника, а подручного и полностью подвластного раба. Его цель проста: поставить Троицу под власть Ахурамазды и его мидийских магов, а степные орды, под собственную власть. Став моим мужем, чего он упорно добивается уже больше десятка лет, он, само собой, станет царём орды и поведёт наши народы гибнуть туда, куда соизволит: Вавилон, Египет, там видно будет. Во-вторых, м в главных, мы сила, с которой Асаргаду приходится считаться, потому что мы, по сути, находимся у него в тылу и от того, для него, как кол в заднице. Он боится. Очень боится, что, отправившись завоёвывать Вавилон или Египет, наши орды нападут и ограбят то, что он уже награбил. Ему очень нужна управляемая орда или лучше, чтоб она вовсе исчезла, как таковая, а для этого, ему нужна я, как самый простой и, пожалуй, единственный для него выход из сложившейся ситуации, а так как он нащупал лишь один рычаг воздействия на меня — Троицу, то приложит максимум усилий, чтобы повлиять и оказать давление, именно на вас и вашими авторитетными голосами, заставить меня сделать то, что приведёт нашу веру к краху.

Царица замолчала, вновь остановившись перед старшим из старцев. Сидевшие перед ней колдуны, все как один, опустили глаза и по их напряжённым лицам читалось глубокое раздумье. Райс не спешила прерывать этот процесс, давая им возможность осознать услышанное.

Неожиданно, поднялись все пять друидов, что сидели единой кучкой и один из них, видимо старший, заговорил:

— Мы изначально были против идеи колдунов, но примкнули к ним, чтобы воочию лицезреть тебя, Матерь и послушать тебя. Увиденное и услышанное — успокоило нас. Теперь мы не сомневаемся в том, что предсказанное о тебе, сбудется. Мы верим в тебя, Матерь и поможем, чем сможем. Можешь рассчитывать на нас.

С этими словами они все пятеро синхронно поклонились в пояс. Райс встала и поклонилась им в ответ. Обернулась на Матёрую Терема по кличке Любовь, которая при святом месте, в некотором роде, была теперь друидкой, и которая заботилась и вела пригляд за Священной рощей. Та, заметив взгляд, тоже поднялась с земли, поняв, что дальнейшее налаживание мостов с этой группой, теперь предстоит ей.

— Идея объединения наших усилий, не противна мне, — ответствовала Матерь обращаясь ко всем старцам, — наоборот, я считаю это благом. Вот только о чужеземных обителях, думаю, нам, пока, стоит забыть.

Поднялись все колдуны. Поднялись и «меченные». К Райс подошла теремная вековуха Любовь и одной фразой закончила эти короткие переговоры:

— Давайте пройдём к столу, гости дорогие, — предложила она, добродушно улыбаясь, — там и продолжим…

Первый день пути, по направлению к ближайшему касакскому стойбищу, Кайсай и Кулик ехали шагом, не разу не слезая с коней. Даже когда отпускали их травку пощипать и сами перекусывали.

Естественно, ехали вместе, хотя с самого начала произошёл небольшой конфуз. Выехав из леса к развилке и бурно веселясь, вспоминая последние события, не смотря друг на друга и продолжая вести оживлённый диалог, плавно разъехались в разные стороны, не обращая внимание на то, что каждый правил по своей дороге.

Кайсай поехал вдоль леса направо, а Кулик, никуда не сворачивая, прямо. Только пройдя несколько шагов и неожиданно поняв, что собеседник, куда-то удаляется, оба встали и обернулись друг на друга.

— Ты куда, Кайсай? — первым выразил недоумение Кулик.

— Туда, — как-то, неопределённо ответил воин, махая рукой вдоль леса.

— Так, ближайшее стойбище там, — также махнул рукой в сторону поля Кулик и на его лице вспыхнула тревога.

— А кто сказал, что мне нужно в ближайшее? — непонимающе поинтересовался рыжий, — я еду далеко. Мне нужно на Дикое Поле.

Белобрысый, вдруг, поник и опустив голову, пробурчал себе под нос:

— А мне надо в орду, в которой отец ходил. Я ему обещал заменить его, коли что.

Наступило тягостное молчание. Оба стояли. Кулик, с явным сожалением, что приходится расставаться, а Кайсай, о чём-то напряжённо думая. Наконец, рыжий воин, видно решившись, махнул рукой и развернул своего Васа.

— А! — выкрикнул он весело, — какая разница, как туда добираться. Я, в общем то, никому ничего не должен, кроме тебя и раз, тебе, надо память отца уважить, я не против составить тебе компанию. Всё равно, через две, три седмицы, все соберутся на Диком Поле в общий поход.

— А ты почём знаешь? — сразу оживился и повеселел Кулик.

— Дед сказывал, — ответил Кайсай, подъезжая к попутчику и пристраиваясь рядом, — ещё в прошлом году, к нам заезжал его старый приятель, какой-то, с вестями. Дня три они с дедом пьянствовали, да, о былом вспоминали. Опосля, как уехал, он меня и начал готовить к отъезду. Именно к этому походу.

Так и поехали дальше вместе, вот только в стойбище, куда приятели неторопливо спешили, их никто не ждал. Добравшись до места, новобранцы нашли лишь огромную помойку, вместо обжитого куска степи. Касаки ушли, притом ушли несколько дней назад. Следы остыли.

Кулик, было задумал опечалиться, опоздав к сбору, но Кайсай хлопнув его по плечу, внушил надежду, что ничего страшного не произошло, мол, догонят, и вообще-то, по-хорошему, надо было сразу с ним от леса поворачивать, ибо всё равно по его получается и со словами: «Не ссы, белобрысый, до похода ещё далеко, сорок раз, туда-обратно, сбегать успеем», спокойно и всё так же не спеша, отправился по широкому следу, оставленному ушедшей ордой.

На второй день пути, доехав до какой-то реки, они вновь наткнулись на большую помойку, на самом берегу. Стало понятно, что походная орда здесь станом стояла, перед переправой. Встали и они, расседлав коней и пустив их пастись в сторону, от вытоптанной степи. Сами же, раздевшись, полезли в холодную реку, пыль дорожную смыть.

Зайдя по самые…, ну, в общем, по все ноги в реку и шумно плескаясь, издавая при этом громкие возгласы, рычание и фырканье, они не сразу увидели и тем более услышали, приближающихся со спины всадников, а когда топот копыт стало трудно игнорировать, те были совсем близко.

Стрелой вылетев из воды, оба молодца, только и успели, что штаны натянуть и то, завязывали их уже, когда незваные гости, подскакали к ним, почти в плотную. А разглядев всадников, оба остолбенели, держа руки на завязках штанов и от этого выглядели, как два суслика на стороже.

И было от чего встать в стойку. Это оказались три всадницы. Молодые, обворожительно красивые и смертельно опасные поляницы, как их называли в здешних краях. Примерно одного с молодцами возраста, хотя две по бокам, скорее всего, чуть по старше.

Все три, были одеты, один в один, как Кайсай, такие же короткие сапожки, такие же обтягивающие, тонкие штаны, остроконечные шапки, свисающие на спину, только у двоих, нательная кожаная бронь была усыпана золотыми бляшками, а у третьей, что ехала по средине, вся золотая и формой, бронь всей троицы, спереди, явно указывала на особенности половой принадлежности.

Та, что была по центру, с золотыми кудрями, выбивающимися из-под шапки, явно старшая в этой команде, была безоружна. Свободно свесив руки, она толи перебирала, что, в ладошках, толи, просто, разминала пальцы. Две по бокам, с плотно нахлобученными шапками, из-под которых их цвет волос виден не был, держали луки, со вставленными стрелами, но тетиву не натягивали и в купальщиков не метились.