Ухожу из дома. Следующая запись — только если выживу…».

Арт закрыл тетрадь, хотя в ней была следующая запись. Значит, выжил. Решение было принято. Описание жизни некоего Ивана Краева за несколько часов, а может и минут до катастрофы что-то перевернули в душе Артема. Ему стало жутко и нестерпимо больно — он словно сам был в этой малогабаритной квартирке на окраине Иркутска. Его жизнь точно так же висела на волоске, и был лишь один шанс из миллиона, что ему удастся выжить. Но Краев выжил! Значит, и у него все должно получиться…

Пройдя через весь лагерь, Арт нашел Командующего, который давал какие-то распоряжения группе солдат, собирающихся покинуть территорию «России». То, что свой лагерь сопротивленцы называют именно так, Арт узнал от Кати. Это был своего рода символ, говорящий о том, что настоящая Россия сосредоточена именно на этом клочке земли, а все что за его пределами — вражеское окружение, временщина.

— Интересно, сколько таких «Россий» по всей стране? — задумчиво спросил Арт, когда Катька объяснила ему, почему именно так, и никак иначе, называется база Сопротивления.

— Думаю, что наша — не единственная. — Катька сказала это с какой-то непоколебимой уверенностью. — Мы часто говорили об этом с Арсением. Он считал, что очаги с жизнью разбросаны по всей стране, а значит, так или иначе, какие-то процессы происходят. Ты, кстати, дневник читаешь?

— Начал, но пока немного успел… — Признался Арт.

— Ну, когда прочитаешь, многое поймешь. Краев был из Иркутска. То есть, сам-то он был москвичем, но во время Удара находился там. И он описал все, что там творилось. Конечно, с того момента как дневник попал к нам прошло уже больше десяти лет и кто знает что теперь происходит, хотя бы за пятьсот километров от Москвы. Но надежда есть. Я уверена.

— Слушай, Кать, — у Арта созрел вопрос. — А почему в Москве и вокруг нее все же какая-то жизнь сохранилась, а там, дальше — выжженная земля на сотни километров?… По идее-то, первым делом Москву должны были накрыть.

— И накрыли, — подтвердила Катя. — Но система ПРО отлично показала себя. Ущерб был минимальный, если можно так выразиться. Ты же понимаешь, что если бы все ракеты попали в цель… Да одной стратегической ракеты с ядерным зарядом в одну мегатонну способна смести за пару минут город — миллионник. Но Москву прикрыли. Чего нельзя сказать о всей стране… Кое-какие города тоже неплохо сохранились, но в целом. Тебе Командующий рассказал, что с искусством у них здесь туго, но зато все было в порядке с технологией. В этом плане эта реальность намного опередила нас — и ракет у них было побольше. Мягко говоря. Мне это все Арсений рассказывал…

Арт остановился и дождался, пока Владимир даст последние указания. Он что-то объяснял, то и дело разрубая воздух рукой. Обернувшись, Командующий заметил Арта и помахал ему рукой, а потом что-то быстро дообъяснял солдатам и направился к ожидающему его художнику.

— Привет! Что-то хочешь мне сказать? — Говорил он прямо, что импонировало Арту. Никаких уловок, ну, кроме хода с первым вариантом операции по добыче «эвакуатора». Но и там Владимир лишь немного схитрил, сыграв в тонкую психологическую игру. — Я слушаю тебя, Артем.

— Я согласен. — Слова с трудом вырвались на волю, но все же были произнесены. Обратного пути больше не было. И Арт повторил, но теперь уверенно и жестко: — Согласен.

Я так и думал. — Владимир положил руку Арту на плечо, приобнял его, и они пошл по направлению к «идеальному домику». — Это единственно правильное решение, Артем. И ты никогда не пожалеешь о своем выборе. Я тебе это обещаю. И знаешь почему? Потому, что когда все закончится, ты станешь уважать себя в сотни раз больше. А это самое главное, Артем. Человек, который не уважает себя — не уважает других. Не замечал? Типичный пример — алкоголики. У нас, кстати, алкоголь в лагере запрещен.

Они вошли в дом и Арт сел за стол, за которым еще недавно проходило обсуждение. Владимир подошел к шкафчику, открыл его, и достал бутылку водки. Арт с удивлением наблюдал за его манипуляциями. Вслед за бутылкой на столе образовались два стакана и кусок рисового хлеба серого цвета.

— Вы же сказали, что запрещено? — удивился Арт.

— Запрещено, — подтвердил Командующий, — но сейчас надо. Знаешь, в мирной жизни, еще до удара, у нас с друзьями была традиция — обязательно выпить по сто грамм за успех дела. И мы всегда ее придерживались. Где бы не находились в момент принятия важного решения. Я когда жениться собрался, сообщил об этом своего товарищу посреди ржаного поля. Представляешь? Лето было, жарища. Мы в деревне отдыхали. Так он тут же все организовал — зашел в первый попавшийся дом и попросил двести грамм водки, объяснив в чем дело. Представляешь? И водку ему дали!

— Помогло? — спросил Арт.

— Нет, — помрачнел Владимир. — Она умерла в первый же год после Удара. Мы и семи месяцев вместе не прожили…

Владимир поднял стакан и, резко изменив выражение лица, провозгласил:

— За успех!

Выставка оказалась весьма интересной. Сам Коротков ни как не мог называть себя знатоком живописи, даже с большой натяжкой, но картины Олиной подруги произвели на него определенное впечатление. Творила девушка в стиле, который сама обозначала как «постядерное искусство». Большинство картин представляли собой изображения земли после ядерной катастрофы. И, надо сказать, получалось у Марго, а именно так звали художницу, весьма и весьма недурно.

— Не приведи Господь, чтобы все это когда-нибудь стало реальностью, — проронила Оля возле одного, наиболее выразительного, полотна, на котором были изображены дымящиеся руины, по котором ползли женщины, старики и дети с застывшим в глазах ужасом. — Марго давно этой темой увлекается. Фильмы все пересмотрела, книжки перечитала. У нее прямо сдвиг какой-то.

— Заметно, — съюморил следователь и тут же поймал неодобрительный взгляд своей спутницы. — Ну, то есть, я хотел сказать, что действительно очень оригинальное видение мира. Обычно, вроде как, все поля рисуют, реки… Не знаю… Интересно было бы с ней побеседовать.

— У вас будет такая уникальная возможность, — улыбнулась Оля. — Если, конечно вы не отвергнете с ходу мое предложение. Рита пригласила нас с вами и еще несколько человек к себе домой, после закрытия галереи. Что скажите?

— Скажу, что согласен, — расплылся в улыбке Коротков. — Было бы очень любопытно.

Они около часа бродили по галерее, рассматривая изображения мучений людей, взрывов, смертей и прочего. В девять выставка закрывалась, и она вышли на улицу, где уже собралась небольшая толпа из почитателей творчества Марго, которых она, по-видимому, тоже пригласила к себе.

Все бурно общались, размахивали руками, объясняли друг другу что-то про особую экспрессию и уникальный колорит. Кротков с интересом рассматривал художественную братию — в таком богемном обществе он оказался впервые. Художники напоминали майору разноцветных птиц, причудливых, необычных. Стоя рядом с ними о внезапно понял, насколько сер сам. Даже внешне. Старые брюки, поношенный джемпер, сбитые ботинки. И это его выходная одежда! Да и не в одежде дело-то… Коротков понимал, что его сознание сплошь вымазано серой краской, которая поглощает все остальные цвета. И что он о себе возомнил? Что сможет чем-то заинтересовать Ольгу? Чем? Расскажет ей парочку историй из криминальной практики? Так это только в кино, в какой-нибудь «Улице разбитых фонарей» все эти истории романтичные и захватывающие! В жизни-то все не так — обычная работа, рутина, ежедневное общение со всякой мразью, загаженные квартиры, заблеванные подъезды, дешевые проститутки и алкоголики, решившие, что они не «твари дрожащие». Об этой ей рассказать?…

Коротков нервно курил, уткнувшись взглядом в асфальт — такой же серый, как и он сам. Оля отделилась от галдящей группы знакомых и подошла к нему.

— Вы чего это загрустили? — немного обиженно спросила она. — Вам скучно?

— Это вам со мной скучно, — ответил Коротков, выпуская плотный сигаретный дым в холодный сентябрьский воздух. — Я себя чувствую здесь немного лишним, если честно. Не в своей тарелке, что ли. Глупо как-то все. Здесь все такие яркие, творческие люди, а я-то что?…