— Простите, сударыня, — произнес он с поклоном, — дальше я не могу вас пропустить.

— Разве вы не узнаете меня? — спросила императрица.

— Узнаю, сударыня; я знаю, что имею честь разговаривать с вашим величеством, но прежде всего вас мне и приказано не пропускать.

— Кто вам дал такой приказ?

— Мой полковой командир.

— Посмотрим, — произнесла императрица, — осмелитесь ли вы выполнить такой приказ!

Императрица двинулась в сторону солдат, но те ружьями преградили ей дорогу.

В эту минуту из спальни Павла толпой вышли заговорщики, крича: «Да здравствует император Александр!»; во главе их находился Беннигсен; он приблизился к императрице, она узнала его и, обратившись к нему по имени, стала умолять, чтобы ей позволили пройти к императору.

— Сударыня, — сказал Беннигсен, — вы напрасно подвергаете опасности свою жизнь: императора Павла нет в живых.

При этих словах императрица вскрикнула и опустилась в кресло; великие княжны Мария и Екатерина, проснувшиеся от шума и прибежавшие к покоям отца вслед за ней, опустились на колени по обе стороны кресла. Чувствуя, что она теряет сознание, императрица попросила воды. Какой-то солдат принес полный стакан воды, но великая княжна Мария не решалась дать матери напиться, опасаясь, что вода отравлена. Тогда солдат, догадавшись, чего она боится, отпил половину и, передавая стакан великой княжне, сказал:

— Вот видите, ее величество без страха может пить эту воду.

Оставив императрицу на попечении великих княжон, Беннигсен направился к цесаревичу. Его комнаты находились под покоями императора Павла, и он слышал все, что там происходило: пистолетный выстрел, крики, падение, стоны и хрипение умирающего; он попытался выйти, чтобы прийти на помощь отцу, но стража, поставленная Паленом у дверей, не выпустила его; все меры предосторожности были приняты: он был пленником и ничего не мог предпринять.

Сопровождаемый заговорщиками, Беннигсен вошел в покои Александра. Крики «Да здравствует император Александр!» дали цесаревичу знать, что все кончено. У него уже не было сомнения в том, какой ценой достался ему престол; вот почему, увидев Палена, вошедшего последним, он воскликнул:

— Ах, Пален, как ужасна первая страница моего царствования!

— Государь, — отвечал Пален, — те, что последуют дальше, заставят всех забыть о ней.

— Но поймите же, — вскричал Александр, — ведь станут говорить, что я убийца отца!

— Государь, — произнес Пален, — в этот миг вам следует думать лишь об одном: в нынешний час…

— Боже мой, да о чем же, по-вашему, мне сейчас думать, как не об отце?

— Думайте о том, как вам заставить армию признать вас.

— Но моя мать, но императрица! — воскликнул Александр — Что станет с нею?

— Она в полной безопасности, государь, — заявил Пален, — однако, во имя Неба, нельзя терять ни минуты!

— Что же мне надо делать? — спросил Александр, не в силах принять какое-либо решение, настолько он был сломлен.

— Государь, — отвечал Пален, — надо сию же минуту последовать за мной, так как малейшее промедление чревато величайшими бедствиями.

— Делайте со мной что хотите, — произнес Александр, — я в вашем распоряжении.

Пален подвел императора к карете, которую подогнали к подъезду, чтобы отвезти Павла в крепость; Александр сел в нее, плача; дверца захлопнулась; Пален и Зубов поместились на запятках, и карета, которая несла в себе новую судьбу России, стремительно покатилась к Зимнему дворцу, эскортируемая двумя гвардейскими батальонами. Беннигсен остался возле императрицы, поскольку таково было одно из распоряжений Александра, сделанных им перед отъездом.

На Адмиралтейской площади уже были собраны главные гвардейские полки. «Император! Император!» — закричали Пален и Зубов, оповещая, что они везут с собой Александра. «Император! Император!» — закричали два эскортирующие его батальона. «Да здравствует император!» — в один голос откликнулись все полки.

Гвардейцы бросились к карете, вытянули из нее бледного и подавленного Александра, увлекли его за собой и в конце концов понесли на руках; восторг, с которым новому императору клялись в верности, доказывал ему, что заговорщики, совершив преступление, всего лишь исполнили волю народа; и Александр понял, что, как бы ни велико было его желание отомстить за отца, ему придется отказаться от мысли наказать его убийц.

На следующий день императрица в свою очередь присягнула своему сыну; согласно установлениям Российской империи, она сама должна была наследовать трон после смерти мужа, но, поняв всю серьезность положения, по собственной воле отказалась от своих прав на престол в пользу сына.

Хирург Виллие и врач Штофф, которым было поручено произвести вскрытие тела императора Павла, заявили, что он умер от апоплексического удара, а рану на щеке получил при падении, когда это несчастье произошло.

Труп был набальзамирован и в продолжение двух недель выставлен на парадном ложе, к ступеням которого, согласно требованиям этикета, неоднократно подходил Александр; и каждый раз. когда он всходил по ним и когда спускался с них, было видно, что лицо его бледно и залито слезами.

Со временем все заговорщики постепенно были удалены от двора: одни были направлены за границу в дипломатические представительства, другие зачислены в полки, расквартированные в Сибири; в столице оставался лишь один Пален, сохранивший за собой пост военного губернатора Санкт-Петербурга; однако его вид становился укором для нового императора, поэтому он воспользовался первым удобным случаем, чтобы удалить и его. Вот как это произошло.

Через несколько дней после смерти Павла некий священник выставил в церкви икону, которая, по его утверждению, была доставлена ему ангелом и внизу которой были начертаны слова: «Господь покарает всех убийц Павла I». Узнав, что народ толпой идет в церковь, где была выставлена чудотворная икона, и опасаясь, что подобные происки могут оказать тягостное воздействие на рассудок императора, Пален испросил у Александра I разрешение положить конец козням священника, и такое разрешение было получено. В итоге священника подвергли наказанию плетьми, и под пыткой он заявил, что действовал лишь по желанию императрицы. В доказательство своего утверждения он добавил, что точно такая же икона имеется в молельне вдовы покойного императора. Выслушав это признание, Пален велел открыть домашнюю часовню императрицы, и, после того как там действительно обнаружили указанный образ, распорядился его изъять; императрица совершенно справедливо сочла это изъятие иконы как личное оскорбление и потребовала от сына удовлетворения. Александр, искавший лишь предлог, чтобы удалить Палена, никоим образом не стал упускать представившийся ему случай: в тот же миг г-ну Беклешову было поручено передать графу Палену повеление императора удалиться в свои поместья.

— Я ждал этого, — сказал, улыбаясь, Пален, — и заранее подготовился к отъезду.

Час спустя граф Пален направил императору прошение об отставке со всех занимаемых им должностей и в тот же вечер отбыл в Ригу.

Императору Александру не исполнилось еще и двадцати четырех лет, когда он взошел на престол. Воспитывался он под присмотром своей бабки Екатерины по начертанному ею плану, одним из основных положений которого было следующее: молодых великих князей не следует обучать ни поэзии, ни музыке, ибо все учебное время необходимо посвящать лишь полезным дисциплинам. Так что Александр получил жесткое и суровое воспитание, из которого почти полностью были исключены изящные искусства. Его наставник Лагарп, выбранный лично Екатериной и звавшийся при дворе не иначе как якобинцем, ибо он был не только швейцарец, но и брат храброго генерала Лагарпа, служившего во французской армии, был во всех отношениях человек, необходимый для того, чтобы внушить своему ученику представления о благородстве и чести, столь важные в особенности для тех, у кого впечатления всей остальной жизни обязательно вступают в борбу с воспоминаниями юности. Этот выбор со стороны Екатерины был примечателен для эпохи, когда шатались троны, колеблемые революционным вулканом, когда Леопольд умер, как говорили, от отравления, когда Густав пал от рук своего убийцы Анкарстрёма, а Людовик XVI сложил голову на эшафоте.