На следующий день барин дал выход своему горю, изволив собственноручно высечь многих. Он наказывал всех, кто попадался ему под руку, за малейшую провинность, и не щадил ни мелкопоместных дворян, живших в усадьбе, ни мужиков. Вскоре все приживальщики сочли свое положение невыносимым и мало-помалу разбежались.

Но, слава Богу, наш хозяин пребывал в дурном расположении духа всего лишь две недели. По истечении этого срока он отправился как-то утром охотиться на медведя. Охота удалась на славу, и тоску князя как рукой сняло. С тех пор он зажил по-прежнему. Однако, несмотря на все балы, праздники и забавы, которые устраивал барин, он дряхлел прямо на глазах. Нередко, на охоте, когда князь, как обычно, садился на бочонок с водкой, ковшик выпадал у него из рук, и его одолевали печаль и задумчивость; тотчас же смолкали веселые крики и смех его спутников; но после нескольких минут гробовой тишины князь первым поднимал голову и внезапно затягивал старинную застольную песню, а все хором повторяли за ним припев.

VII

Ровно через год после кончины княгини Марфы Петровны князю Алексею принесли письмо от его сына князя Бориса.

Прочтя послание, барин разразился страшными проклятиями, а затем позвал своего бурмистра со старшим дворецким и сделал им такое распоряжение:

«Слушайте хорошенько, бездельники, чтобы не упустить ни слова из того, что я вам сейчас скажу. Князь Борис прибудет сюда завтра со своей паскудой-женой. Я совершенно определенно приказываю всем встретить их бранью вместо приветствия. Вы пропустите их ко мне, но лошадей их распрягать не станете, так как я непременно преподам обоим небольшой урок, а затем выпровожу из усадьбы. Вы все поняли?»

«Да, барин, — ответили бурмистр и старший дворецкий, — вы можете быть спокойны: все будет исполнено согласно вашей воле».

И в самом деле все произошло именно так.

На следующее утро, около одиннадцати, сообщили, что экипаж князя и его жены подъезжает к усадьбе.

Я не могу вам описать, любезный Иван Андреевич, сколько пришлось вытерпеть молодым супругам по приезде в Низково.

Князь Борис с угрюмым видом, молча, сидел в карете; княгиня отвечала кроткой улыбкой на все ругательства и оскорбления, какие сыпались на нее со всех сторон, но заливалась при этом горькими слезами. По этому случаю нарочно собрали сотню сорванцов, и они улюлюкали вслед молодой паре от околицы деревни до самой усадьбы.

Князь Алексей с длинной кожаной плетью в руке поджидал в большой гостиной сына и сноху. Его глаза сверкали, как глаза волка, рыскающего ночью возле загона для овец. Видя, что надвигается страшная гроза, мы попрятались по углам, кто где мог. Я тайком привел попа и отправил его в дальнюю комнату, на случай если князь дойдет до крайности и потребуется вмешательство священника.

В доме воцарилась напряженная тишина, словно в лесу перед тем, как грянет буря.

Наконец, новобрачные показались на пороге гостиной.

При их появлении барин резко подался вперед и угрожающе поднял плеть, но, когда он увидел молодую женщину, прекрасную, кроткую и чистую, как ангел, спустившийся с Небес, плеть выпала у него из рук, и хозяин в мгновение ока переменился в лице, сделавшись приветливым и улыбчивым.

Молодые бросились князю в ноги, но один лишь князь Борис встал перед ним на колени; барин не позволил молодой женщине последовать примеру мужа; одной рукой он обнял ее за талию, а другой погладил по подбородку и сказал ласковым голосом:

«Ах, вот ты какая, маленькая плутовка! Что ж, теперь я понимаю своего сына, ведь ты такая хорошенькая. Поцелуй меня, душенька. Не волнуйся, мы подружимся».

Затем, повернувшись к сыну, он промолвил:

«Добро пожаловать, Борис! Я хотел проучить тебя, но, когда увидел твою жену, у меня не хватило духа. Бог с тобой!»

Мы весьма подивились такому обороту дела, но, надобно сказать, княгиня блистала красотой и была кроткой как ангел, так что один лишь взгляд ее прекрасных глаз мог бы усмирить и разъяренного тигра.

Я поспешил в комнату, где сидел взаперти поп и вывел его из дома так, чтобы никто не видел.

В тот же день в усадьбе устроили торжество, и в последующие дни празднества продолжались; роскошные, шумные пиры да балы следовали нескончаемой чередой, как когда-то, в лучшие времена, но за трапезой не видно было больше медведей и барынек, и пьяницы не спали в коридорах, как прежде. В доме завелся настоящий порядок, и когда один из приятелей князя осмелился шепнуть ему: «Разве мы не пойдем прогуляться к павильонам, чтобы сказать пару слов обитательницам Олимпа?», князь Алексей смерил болтливого гостя таким суровым взглядом, что тот тут же прикусил язык.

Под влиянием княгини Варвары и по ее советам в усадьбе стали происходить перемены.

Ей достаточно было сказать лишь: «Довольно, батюшка!.. То, что вы делаете, не по-Божески…» — и князь Алексей немедленно следовал ее совету.

У нас не только перестали посылать людей на конюшню, но все кнуты, хлысты и кошки были сожжены ко всеобщему удовольствию.

Мало того, князь Алексей выдал замуж всех своих барынек и отослал особо буйных приживальщиков из числа мелкопоместных дворян, слишком часто прикладывавшихся кбутыл-ке, в другие имения, подальше от усадьбы.

Благодаря этому у нас воцарились невиданные прежде благонравие и порядок.

Даже охота проходила не так, как раньше: князь не садился больше на бочонок с водкой и не пил сверх меры. Правда, он еще опрокидывал два-три стаканчика водки и потчевал водкой своих спутников, но по сравнению с прошлым барин пил умеренно и не спаивал других.

«Не надо напиваться, — говорил он своим гостям, — а то, если вдруг душенька узнает, она будет меня бранить».

Такая жизнь продолжалась целый год. Стали поговаривать о том, чтобы привезти в усадьбу маленького князя Данилу, который остался в Санкт-Петербурге со своей кормилицей. Родители не решились взять мальчика с собой, так как не знали, что их ждет. Ребенку было уже больше года; писали, что он начал ходить, и князь Алексей, как он утверждал, умирал от желания увидеть внука.

К несчастью, в это время мир, заключенный после сражения при Аустерлице, был нарушен, и началась кампания 1806 года.

Князь Борис все еще числился на военной службе; узнав, что нам предстоит снова биться с французами, он был вынужден возвратиться в армию.

Княгиня Варвара хотела во что бы то ни стало поехать с мужем, но князь Алексей стал слезно умолять сноху не бросать его, старика, одного. Кроме того, князь Борис считал, что неразумно и неприлично брать с собой жену в армию. Таким образом, уступив просьбам своего свекра и советам мужа, княгиня согласилась остаться в усадьбе.

Я хорошо помню, как печально и мучительно прощались молодые супруги: они будто предчувствовали, что больше никогда не увидятся.

Князь Алексей благословил сына святой иконой, нежно обнял и наказал храбро сражаться да служить императору Александру верой и правдой.

«Что касается твоей жены, — прибавил он, — не беспокойся о ней: Варвара будет жить здесь тихо и спокойно, как царица».

После того как князь Борис уехал, жизнь в усадьбе потекла своим чередом и, возможно, стала еще спокойнее из-за того, что княгиня сильно тосковала по мужу; по этой причине гостей в доме почти не принимали, а о балах да пирах и вообще забыли.

Князь Алексей не отходил от снохи ни на шаг и старался всячески успокоить ее относительно судьбы мужа.

На беду, враг рода человеческого, вероятно, испытывавший сильную досаду при виде столь тихой и кроткой, почти не отличавшейся от счастья скорби, внушил князю Алексею гнусные мысли и вдохнул в его сердце греховную любовь к собственной снохе. Барин пустил в ход всю свою хитрость, чтобы заставить Варвару разделить его страсть.

Понятно, что молодая княгиня страшно испугалась, когда свекор, обещавший сыну присматривать за ней, завел свои нечестивые речи. Она попыталась со всей своей мягкостью объяснить ему, какое ужасное злодеяние он задумал, но дьявол уже завладел душой князя, и он не слышал больше доводов разума.