Шеф и его таинственная организация — черт ее разберет, что она такое, — умело переориентировали Лэнгдона, заставив работать не на Сински, а на себя. Иллюзия была полной.

Сиена великолепно обвела меня вокруг пальца, подумал он скорее с печалью, чем со злостью. За то короткое время, что они провели вместе, он успел к ней привязаться. Самым неприятным, самым тяжелым для Лэнгдона был вопрос: как такая светлая, отзывчивая душа могла всецело проникнуться маниакальными планами борьбы с перенаселенностью, которые вынашивал Зобрист?

Я говорю вам без тени сомнения, втолковывала ему Сиена, что гибель нашего вида может быть предотвращена только какой-нибудь радикальной переменой… С математикой спорить бессмысленно.

— А все эти публикации о Сиене? — спросил Лэнгдон, вспомнив программку шекспировского спектакля и заметки о ребенке с необычайно высоким коэффициентом интеллекта.

— Подлинные, — ответил шеф. — Самые действенные иллюзии те, что включают в себя максимум реальности. Времени на создание обстановки у нас было в обрез, и мы мало чем для этого располагали, кроме компьютера Сиены и ее личных бумаг. Мы не думали, что вы станете их рассматривать, — разве только если усомнитесь, кто она такая.

— И не думали, что я воспользуюсь ее компьютером, — добавил Лэнгдон.

— Да, тут мы дали маху. Сиена не ожидала, что люди Сински доберутся до этой квартиры, поэтому, когда появилась группа ПНР, она запаниковала и вынуждена была импровизировать. Укатила с вами на мопеде, всеми силами стараясь поддерживать иллюзию. Поскольку всей нашей операции грозило разоблачение, у меня не было иного выхода, как отстранить Вайенту, но она нарушила процедуру и пустилась вас преследовать.

— Она едва меня не убила, — заметил Лэнгдон и рассказал шефу про противоборство на чердаке палаццо Веккьо, про то, как Вайента прицелилась ему в грудь. Будет немного больно… но у меня нет другого выбора. Про то, как Сиена метнулась к ней и перекинула через перила, как Вайента полетела вниз и разбилась насмерть.

Шеф шумно вздохнул, обдумывая услышанное.

— Я сомневаюсь, что Вайента хотела вас убить… ее пистолет стрелял только холостыми. Она стремилась вас захватить: это одно давало ей в тот момент надежду, что ее примут обратно. Видимо, она подумала, что, если выстрелит в вас холостым патроном, вы поймете, что она не убийца и все предыдущее было инсценировкой.

Шеф помолчал, размышляя, а затем продолжил:

— Не рискну гадать, чего хотела Сиена: убить Вайенту или всего лишь помешать выстрелу. Я начинаю понимать, что знал Сиену Брукс не так хорошо, как мне казалось.

И я, подтвердил мысленно Лэнгдон, хотя, вспоминая потрясение и раскаяние на лице молодой женщины, чувствовал: она не желала смерти оперативнице с торчащими прядями волос, она почти наверняка поступила с ней так по ошибке.

Лэнгдону казалось, что его куда-то уносит… и что он совершенно одинок. Он повернулся в надежде увидеть землю в иллюминатор, но взгляд уперся в фюзеляж.

Я больше не могу тут находиться.

— Нормально себя чувствуете? — спросил шеф, глядя на Лэнгдона с беспокойством.

— Нет, — ответил Лэнгдон. — Какое там.

Ничего, жить будет, подумал шеф. Ему просто надо освоиться в новой реальности.

Американский профессор выглядел так, словно налетевшее торнадо подняло его, понесло, закрутило и бросило наземь в чужой стране, контуженного и ничего не соображающего.

Людям, которые были объектами операций Консорциума, редко становилась ясна подоплека разыгранных вокруг них спектаклей, и, если это происходило, шеф, безусловно, никогда не видел последствий своими глазами. Теперь, однако, помимо чувства вины, которое он испытывал, воочию глядя на замешательство Лэнгдона, он ощущал тяжкий груз ответственности за весь нынешний кризис.

Я связался с клиентом, с которым не надо было связываться. С Бертраном Зобристом.

Я доверился человеку, которому не надо было доверяться. Сиене Брукс.

Сейчас шеф летел в эпицентр событий — в средоточие инфекции, которая, если ее не остановить, может быть, превратит весь мир в зону бедствия. Он подозревал, что если и выйдет из этой переделки живым, то Консорциум последующих неприятностей не переживет. Обвинениям и разбирательствам конца не будет.

Вот как все для меня кончится, да?

Мне нужен воздух, думалось Лэнгдону. Хотя бы вид на что-то… панорама…

Фюзеляж без окон, казалось, смыкался вокруг него. И конечно, ухудшал его самочувствие диковинный рассказ о том, что произошло с ним сегодня на самом деле. Мозг вспухал от вопросов, оставшихся без ответа… большей частью о Сиене.

Как ни странно, он тосковал по ней.

Она притворялась, напомнил он себе. Использовала меня.

Лэнгдон молча поднялся и, покинув шефа, прошел в носовую часть. Дверь кабины была открыта, и проникавший сквозь нее дневной свет манил его, точно маяк. Не замеченный пилотами, Лэнгдон встал в дверном проеме и подставил лицо теплым лучам солнца. Простор впереди был манной небесной. Ясное голубое небо выглядело таким мирным… таким незыблемым.

Нет ничего незыблемого, напомнил он себе, по-прежнему делая усилия, чтобы принять в свое сознание мысль о катастрофе, которая может произойти.

— Профессор, — проговорил тихий голос у него за спиной, и он повернулся.

Повернулся и в изумлении сделал шаг назад. Перед ним был доктор Феррис. В последний раз Лэнгдон его видел, когда он, задыхаясь, корчился на полу базилики Сан-Марко. Теперь он стоял, прислонясь к переборке самолета, на голове бейсболка, пастозное розовое лицо намазано каламиновой мазью. Видно было, что грудь у него плотно перевязана, дышал он мелко, часто. Если Феррис и впрямь был носителем какой-то инфекции, никого, похоже, не волновало, что он может ее передать.

— Вы… живы? — произнес Лэнгдон, вытаращив на него глаза.

Феррис устало кивнул:

— Более или менее.

Он вел себя теперь совсем иначе: былой нервозности не чувствовалось.

— Но я думал… — Лэнгдон осекся. — Хотя… я уж и не знаю вообще, что теперь думать.

Феррис сочувственно улыбнулся:

— Вам сегодня лгали, лгали и лгали. Хочу извиниться перед вами. Думаю, вы уже догадываетесь, что я не работаю в ВОЗ и что не я привез вас из Кембриджа.

Лэнгдон кивнул, слишком уставший, чтобы чему-нибудь еще удивляться.

— Вы работаете на шефа.

— Да. Он послал меня оказывать вам и Сиене экстренное содействие на месте… и помогать вам уходить от ПНР.

— Что ж, вы делали свое дело великолепно, — сказал Лэнгдон, вспомнив, как Феррис появился в баптистерии, как убедил его, что он сотрудник ВОЗ, как затем помог им с Сиеной выбраться из Флоренции, избегая поимки группой, посланной Сински. — Вы, ясное дело, никакой не врач.

Феррис покачал головой:

— Нет, я только разыгрывал эту роль. Нашей с Сиеной задачей было поддерживать в вас иллюзию и добиться, чтобы вы расшифровали для нас то, что сообщил проектор. Шефу необходимо было найти творение Зобриста и защитить его от Сински.

— Вы не знали, что это чума? — спросил Лэнгдон, все еще тревожась из-за странной сыпи и внутреннего кровоизлияния у Ферриса.

— Конечно, нет! Когда вы упомянули про чуму, я подумал, что это всего-навсего вымысел, которым Сиена решила вас подстегнуть. И я подыграл. Мы сели на венецианский поезд… и вдруг все переменилось.

— Почему?

— Шеф посмотрел диковинное видео Зобриста.

Да, фильм сильнодействующий.

— Он понял, что Зобрист сумасшедший?

— Именно. Шефу внезапно стало ясно, во что ввязался Консорциум, и он пришел в ужас. Он решил немедленно переговорить с человеком, лучше всех знавшим Зобриста — с ФС-2080, — и выяснить, известно ли ей о том, что совершил Зобрист.

— С ФС-2080?

— Простите, с Сиеной Брукс. ФС-2080 — ее кодовое имя для этой операции. Трансгуманистические штучки. А связаться с Сиеной шеф мог только через меня.