Затем вся процедура повторялась с самого начала. Он брал бюллетень из потира, громко его зачитывал, нанизывал на нить и делал запись. Мортати почти сразу понял, что в первом туре избрания не произойдет. У кардиналов не было никаких признаков консенсуса. В семи первых бюллетенях было семь разных имен. Для сохранения тайны голосования имена, согласно традиции, вписывались печатными буквами или размашистым неузнаваемым почерком. В данном случае тайна голосования могла вызвать лишь усмешку, поскольку каждый кардинал, опять же по традиции, подал голос за самого себя, что, как было известно Мортати, не имело отношения к честолюбивым амбициям кардиналов. Это был своего рода оборонительный маневр, целью которого было протянуть время, чтобы никто не добился выигрыша в первом туре. Тем более что в данном случае каждый из кардиналов в глубине души надеялся на возвращение preferiti…

Итак, конклаву предстоял следующий тур голосования.

Когда был зачитан последний бюллетень, Мортати провозгласил:

— Выбор не состоялся.

После этого он связал концы нити и уложил бюллетени кольцом в серебряное блюдо. Добавив необходимые химикаты, он отнес блюдо к находящемуся за его спиной небольшому дымоходу. Поставив его под вытяжку, он зажег бюллетени. Бумага горела обычным пламенем, однако химикаты окрашивали дым в черный цвет. Эти черные клубы, проследовав по изгибам дымохода, появлялись для всеобщего обозрения над крышей капеллы. Кардинал Мортати послал миру свое первое сообщение.

Первый тур голосования прошел. Выбор не был сделан.

Задыхаясь от миазмов, Лэнгдон взбирался по ступеням к свету над колодцем. Над его головой звучали голоса множества людей, но значения слов он понять не мог. Перед его мысленным взором снова и снова возникал образ заклейменного кардинала.

Земля… Земля…

По мере того как Лэнгдон продвигался наверх, в его глазах темнело все сильнее, и он опасался что вот-вот потеряет сознание. Когда ему осталось преодолеть всего лишь две ступени, он потерял равновесие. Американец рванулся вверх, пытаясь ухватиться за край колодца. Но расстояние оказалось слишком большим. Попытки зацепиться за лестницу тоже ни к чему не привели, и он почувствовал, что заваливается на спину, начиная падение в темную глубину. В тот же миг он ощутил острую боль под мышками и взмыл в воздух, беспомощно болтая ногами в пустоте над пропастью.

Крепкие руки двух швейцарских гвардейцев схватили его и потянули вверх. Спустя мгновение из «дьявольской дыры» показалась его голова. Лэнгдон задыхался, хватая воздух широко открытым ртом. Гвардейцы оттащили его подальше от ямы и положили спиной на холодный мраморный пол.

Некоторое время Лэнгдон не мог понять, где находится. Над его головой сверкали звезды… двигались по своим орбитам планеты. Над ним мелькали какие-то неясные фигуры и раздавались крики. Американец попытался сесть. Оказалось, что он лежит у подножия каменной пирамиды. Когда под звездным сводом прозвучал знакомый сердитый голос, Лэнгдон сообразил, где он.

— Какого дьявола вы не смогли определить это с первого раза?! — произнес голос, обращаясь к Виттории.

Девушка попыталась что-то объяснить разъяренному коммандеру. Оливетти оборвал ее на половине фразы и принялся раздавать приказания своим людям:

— Достаньте тело! Обыщите все здание!

Лэнгдон попытался принять сидячее положение. Капелла Киджи кишела швейцарскими гвардейцами. Прикрывающий вход в часовню пластиковый занавес был сорван, и легкие Лэнгдона наполнил свежий воздух. К нему медленно возвращалось сознание. Виттория подошла к американцу и присела рядом с ним на корточки.

— С вами все в порядке? — спросила она, нежно взяла его за руку и нащупала пульс. Лэнгдону показалось, что девушка похожа на ангела.

— Все хорошо, — ответил ученый, наконец сумев сесть. — А Оливетги, похоже, вне себя.

— У него есть на это полное право. Мы провалили дело.

— Вы хотите сказать, я провалил дело.

— У вас есть возможность реабилитироваться. В следующий раз попадите в точку.

В следующий раз? Это было жестокое в своей точности замечание. Следующего раза не будет. Они использовали свой единственный патрон!

Виттория бросила взгляд на часы Лэнгдона и сказала:

— Микки говорит, что в нашем распоряжении еще сорок минут. Соберитесь с мыслями и помогите мне найти следующий указатель.

— Я же сказал вам, Виттория… скульптуры уничтожены. Путь просвещения… — Фраза так и осталась незаконченной.

Виттория смотрела на него с легкой улыбкой.

Неожиданно для себя Лэнгдон попытался подняться на ноги. Когда это ему удалось, он обвел еще слегка затуманенным взглядом окружающие его произведения искусства. Пирамиды, звезды, планеты, эллипсы. И все вдруг встало на свое место. Ведь это же и есть первый алтарь науки! Пантеон к Пути просвещения не имеет никакого отношения! Ему стало ясно, что скромная часовня отвечала целям иллюминатов гораздо лучше, чем находящийся в центре всеобщего внимания Пантеон. Капелла Киджи была всего лишь незаметной нишей в стене — данью уважения знаменитому покровителю науки. В силу последнего обстоятельства все находящиеся в ней символы не привлекали внимания. Идеальное прикрытие!

Лэнгдон оперся спиной о стену и посмотрел на огромную пирамиду. Виттория была абсолютно права. Если эта часовня являлась первым алтарем науки, в ней все еще могли находиться служившие начальным указателем скульптуры. Лэнгдон вдруг ощутил, как в нем загорелась искра надежды. Если указатель находился здесь, то они могли добраться до следующего алтаря и схватить убийцу. Одним словом, у них еще оставались шансы на успех.

— Мне удалось узнать, кто был этим самым неизвестным скульптором братства «Иллюминати», — сказала, подходя к нему Виттория.

— Удалось что? — изумленно поднял голову Лэнгдон.

— Теперь нам остается установить, какая из находящихся здесь скульптур выступает в качестве…

— Постойте! Вы хотите сказать, что знаете, кто был скульптором у иллюминатов? — Он сам потратил годы на то, чтобы узнать имя этого человека.

— Это был Бернини, — улыбнулась она и, выдержав паузу, добавила: — Да, да. Тот самый Бернини.

Лэнгдон сразу же понял, что девушка ошибается. Лоренцо Бернини был вторым по известности скульптором всех времен, и его слава уступала лишь славе самого Микеланджело. В семнадцатом веке Бернини изваял скульптур больше, чем любой другой мастер того времени. Человек же, которого они искали, был предположительно неизвестным, по существу — никем.

— Судя по вашему виду, мое открытие вас не взволновало, — сказала Виттория.

— Бернини в этой роли выступать не мог.

— Но почему? Он был современником Галилея и к тому же блестящим скульптором.

— Бернини пользовался большой славой и был ревностным католиком.

— Да, — согласилась Виттория. — Так же, как и сам Галилей.

— Нет, — возразил Лэнгдон. — Вовсе не так, как Галилей. Ученый всегда оставался занозой в заднице Ватикана. Что же касается Бернини, то он был любимцем духовенства — своего рода гордостью Святого престола. Он был главным авторитетом Ватикана по части искусства. Более того, Лоренцо Бернини практически всю свою жизнь провел за стенами папской обители.

— Прекрасное прикрытие. «Крот» иллюминатов в стане врага.

— Виттория, — чувствуя свое бессилие, устало произнес Лэнгдон, — иллюминаты называли своего скульптора il maestro ignoto — то есть неизвестным мастером.

— Да. Неизвестным им. Вспомните о масонах. Ведь в их среде только самые верхние эшелоны посвящены во все тайны. Галилей мог скрывать подлинную роль Бернини от большинства членов братства… ради безопасности самого скульптора. Поэтому Ватикан так и не сумел ничего узнать.

Слова девушки Лэнгдона не убедили, но как ученый он был вынужден признать, что в них есть определенная логика. Братство «Иллюминати» славилось умением хранить тайны, и все секреты были известны лишь очень узкому кругу его членов. Ограничение доступа к информации служило краеугольным камнем их системы безопасности… лишь немногие высокопоставленные иллюминаты знали все от начала и до конца.